/sf/ - Научная фантастика

Итак, я прочитал роман Питера Уоттса “Ложная слепота” и поделюсь мнением. Сразу предупреждаю, что будут спойлеры.

Роман обычно приводится как пример выдающейся современной “твёрдой научной фантастики”. Иногда даже - как пример “сложного чтива” не для всякого читателя (Питер Уоттс - доктор биологических наук, морской биолог).
На самом же деле “Ложная слепота” - довольно легкое чтиво, с которым можно справиться за день. Возможно потому, что оно вызывает любопытство и не воспринимается как “культурный долг” (в отличие от некоторых “признанных” образцов “внежаровой” литературы).
Я не думаю, что для того, чтобы оценить “Ложную слепоту” нужен особый научный бэкграунд. Главный тезис романа, которым Уоттс видимо очень гордится, не имеет отношения к профессиональной компетенции автора - биологии. Это чистая философия сознания, которой в современном мире занимаются в основном аналитические философы науки вроде Дэниела Деннет или Дэвида Чалмерса и апологеты трансгуманизма вроде Рэймонда Курцвейла или Ника Бустрёма.
В остальном же это чисто жанровый научно-фантастический роман про контакт с пришельцами (“Свидание с Рамой”, “Контакт” Карла Сагана и так далее) с весьма характерными тропами. Я бы сказал, что “Ложная слепота” по использованным тропам ближе всего к “Фиаско” и “Непобедимому” Станислава Лема (которые всё-же интереснее, оригинальнее и лучше написаны).
Короче говоря, это роман достаточно увлекательный, но не особенно оригинальный, столпы жанра он не переворачивает и эзотерических тайн не открывает.
Одним из серьёзных литературных минусов романа являются плохо прописанные персонажи. По сути, это говорящие функции: и вовсе не люди-функции в технократической антиутопии (что было бы совершенно понятно, с учетом того, что все они - фрики), а именно литературные функции автора на нарративном уровне. И служат для авторского монолога.
Читателя также может оттолкнуть и то, что в твердо-фантастическом романе есть буквальный вампир (пускай и “вымерший человеческий подвид, воскрешенный в духе Майкла Крайтона”). Этот вампир не играет никакой обязательной или оригинальной функции, кроме того, чтобы быть “нечеловеческим персонажем в человеческом коллективе” (в конце он оказывается персонажем, абсолютно взаимозаменяемым по сюжетной функции с бортовым искусственным интеллектом; возможно, это просто отвлекающая уловка, чтобы избежать жанрового клише о “вредном искусственном интеллекте на космическом корабле”).

Вообще, у подобных жанровых историй обычно два пути:

либо это истории антропоцентрические, в которых момент рождения искусственного интеллекта - это некое “обретение сознания”, которое обычно означает появление дурного характера и склонности к инфантильным выводам (бесконечные вариации на тему создания против создателя в духе “У меня нет рта, но я должен кричать” и всевозможных матриц и терминаторов), а пришельцы - это актёры в резиновых масках, которые происходят с планеты, вся культура определена каким-то одним единственным этническим или культурным стереотипом (“Планета Шляп”);
либо это истории апофатические, в которых нечеловеческий разум описывается негативным образом, через то, чем он не является (как это делает Платон с идеей Единого в диалоге “Парменид”, восточно-христианское мистическое богословие и излюбленные сюжеты Станислава Лема). Уоттс, конечно же, идет вторым путем.

Но главная особенность, главная “фишка” романа, которая отличает его от аналогов и как будто является главным предметом гордости автора - это идея о том, что “сознание не является обязательным условием интеллектуальности”. Подается это как “шокирующее экзистенциальное открытие”.
В английском языке есть термин edgy, которому нет прямого аналога на русском. Что-то вроде смеси показного нигилизма, за которым скрывается эпатаж. Так вот, Питер Уоттс - тот ещё edgelord, бравирующий своим обесцениванием сознания, которое подается практически в прямом авторском монологе.
Это, кстати, ещё один серьезный литературный минус романа - публицистичность. Я понимаю, что показать то, о чём говорит Уоттс, куда сложнее, чем просто рассказать об этом (в особенности, если мы говорим о скользких вопросах философии). Но в то же время у Лема подобное неоднократно получалось.