Нацболы изгоняются из треда и посылаются сосать хуй негру
С выдвижения европейской цивилизации.
Чем европейские буржуи от других отличаются? Такие же призывы "сплотиться вокруг нации", маскирующие простое закрепление правящего класса и грабёж кривозубых крестьян
Тем что они умудрились настолько зомбировать своих крестьян что у тех на уровне рефлексов заложено что национальная солидарность выше классовой, что их хозяева хоть и эксплуатируют их но они по крайней мере люди
>Нацболы изгоняются из треда и посылаются сосать хуй негру
Если у тебя батя алкаш и семья неполная, например, то ничего удивительного, что любви к нации нет.
А почему национальная солидарность у белого человека не должна быть выше классовой?
Как рабочий класс мечтает использовать результаты своего труда, так и европеец вполне успешно эксплуатирует низшие расы для своей пользы.
Соглы
>Никогда не был коммунистом, но современный капитализм это полный прикол
Это да, вот раньше было круче, когда работяг пиздили кнутами и разгоняли пулеметами и кавалерией))
классовая солидарность приносит меньше плюшек чем этнокультурная
>так и европеец вполне успешно эксплуатирует низшие расы для своей пользы.
эксплуатация идет по классовому признаку а не по расовому
капиталу похуй какой у тебя цвет кожи, по или ориентация
И много тебе плюшек отсыпали рантье и олигархи?
Кроме повышения цен на жилплощадь что-то не заметно, доллар тоже растёт вниз, мигрантов капиталобляди завозить меньше не стали.
Как же так?
Потому что приятней общаться с работягой из Сибири чем с чуркой, финансово на твоем уровне, а по сути остающимся животным.
Они по крайней мере не расстреляли ни одного русского в отличие от коммиблядей, уничтоживших весь генофонд элиты РИ и белой интеллигенции. Все бизнесмены, которых я знаю - умные и приятные в общении людей, а вот ни одного левака от которого бы не воняло говном изо рта и которого бы в детстве не ебали я не знаю
> уничтоживших весь генофонд элиты РИ и белой интеллигенции.
Это ты про говно нации, которое слагало упадочные бесполезные говностишки и малевало какашки?
Потому что ты такой же работяга. Рантьепидору или олигарху будет приятнее общаться с арабским шейхом или главой чеченского тейпа, потому что последние на их уровне, у них есть общие классовые интересы и цели. Олигарх, рантьепидор, губернатор могут тебе только в еблет харкнуть, если ты, сибирский работяга, полезешь к ним с желанием пообщаться просто потому что ты нарушаешь иерархию и их власть.
Блага аккумулируются всем обществом, и национальная солидарность ведет в обогащению в том числе бедных.
А что дает коммунизм? Голод и разруху.
Про тех, что двигали экономику, научный прогресс, выигрывали войны. Единственная их ошибка в гуманизме к плебсу, которому было даровано слишком много прав. Надо было лучше сечь и оставлять без образования.
>Сотрудничать с другими работягами мы не будем, не нужон нам ваш профсоюз, тьпфу нахуй, леваки опять хуйню придумали, свои права рабочих, гомосятина какая-то
>Да за нашего барина, за его яхту, за веру, за царя, да за Абрамовича, разве ж мы сверхурочно не поработаем? Ведь блага аккумулируются всем обществом, и национальная солидарность ведет в обогащению в том числе бедных, пынимать надо
>сотрудничаешь с (((работягами)))
>оканчиваешь жизнь в гулаге, помогая своим трудом оплатить долги коммунистической Нигерии
>Они по крайней мере не расстреляли ни одного русского
Срынявая капиталоблядская свинья начала пиздеть как только открыла рот.
Манюнь, за 30 лет русских меньше стало будто вторая мировая прошла.
> весь генофонд элиты РИ и белой интеллигенции
Генофонд который даже на русском не разговаривал? Ебать ты русофобина, лол.
> Все бизнесмены, которых я знаю - умные и приятные в общении людей, а вот ни одного левака от которого бы не воняло говном изо рта и которого бы в детстве не ебали я не знаю
Пока что воняет только от тебя. Воняет русофобством, пиздежом и гнилью.
> и национальная солидарность ведет в обогащению в том числе бедных.
Какая может быть солидарность между кабанчиком, которому хочется платить миску гречки рабочим и теми рабочими, которые хотят что-то большее чем миска гречки?
>А что дает коммунизм? Голод и разруху.
Причем тут коммунизм? Я про него речь не вел
>Какая может быть солидарность между кабанчиком, которому хочется платить миску гречки рабочим и теми рабочими, которые хотят что-то большее чем миска гречки?
Национальная, экономическая, культурная. Короче та, которая в отличие от марксизма работает и которую коммиглисты хотят разрушить из-за конкуренции.
Если бы выезжать можно было без таких препятствий эта убыль бы в 70е началась дурачок наивный
Терпеть не могу политоту её обычно такие дауны обсуждают пиздец
>Национальная, экономическая, культурная.
И почему кабанчику не должно быть похуй?
>что дает коммунизм
По настоящему человеческое общество.
>которая в отличие от марксизма работает
И много тебе плюшек отсыпали рантье и олигархи?
Кроме повышения цен на жилплощадь что-то не заметно, доллар тоже растёт вниз, мигрантов капиталобляди завозить меньше не стали.
Как же так?
Как будто бы комми хоть немного друг друга уважают, а не пиздят/наебывают/предают при первой же возможности
Буквально из за этого вас даже классово близкие элементы ненавидят, и я тоже
Так и жили все 70 лет. Половина страны сидела, половина охраняла. А потом пришел капиталистический барин и всех спас. Русские стали жить припеваючи благодаря барину, как сыр в масле, не то что при совках.
Нету никакой классовой солидарности и классовой борьбы.
Тебя обманули жиды банкиры которые таким образом разрушали страны изнутри и делали их своими колониями.
>Если бы выезжать можно было без таких препятствий эта убыль бы в 70е началась дурачок наивный
Пиздлявая срыночная капиталоблядь опять открыла рот и пиздит.
Убыль населения началась ровнёхенько в 90е годы, когда срыночек и капитализм начался.
> Терпеть не могу политоту её обычно такие дауны обсуждают пиздец
Единственный даун тут ты. Пиздлявый срынкодаун, который отрицает реальноть и отмазывает русофобных капиталоблядей и олигархов.
Иди у гендиректора попроси зарплату повысить потому что у вас национальная и культурная связь с ним.
Жиды банкири наебывают с ЛГБТ и национализмом вообще-то, рассказывая что капитализм это хорошо. Капиталист = жид.
Так должны быть обе, я давно говорю
>Национальная
>экономическая
>культурная
То есть по твоему два кабанчика разных национальностей скорее договорятся с рабочими, чем договорятся сами с собой, создав олигополию, установив низкие зп и одинаковые высокие цены на товары, чтобы максимизировать свою прибыль?
Правильный вопрос должен звучать так: какого хуя рантье из ДС вдруг стал считаться частью моей Родины?
Рантье например, прибавили к стоимости моей квартиры 50%.
Олигархи накопили капитал и теперь вливают его в инфраструктуру моей страны.
Короче, довольно много.
Иноземцы и коммиглисты конечно бугуртят из-за бедных хачей, которые теперь не купят тут землю. Плак-плак.
>>263206393
Кабанчики договариваются с рабочими 95% времени. А олигополия сейчас это что-то из фантазий времен Маркса.
> с каких пор
С тех, что обосраные шариковы дискредитируют всю вашу движуху.
Даже здесь, на мылаче не может пройти и дня без очередного чма которое желает что-то у меня отобрать и оставить себе, не хочу иметь с вами ничего общего, очень жаль что мы сограждане, я надеюсь это не навсегда.
Другое дело совок, где объявляли всех кабанчиков рабочим классом и помогать никому не надо.
Вокруг пальца!
>Рантье например, прибавили к стоимости моей квартиры 50%.
А другим русским они увеличили цены на 50%.
Это, так понимаю, чтобы русским жилось хорошо, чтобы еботеку 30 лет платили, правильно?
> Олигархи накопили капитал и теперь вливают его в инфраструктуру моей страны.
Твоя страна это США? Просто олигархи вкладываются в сп500, а в РФ до сих пор не могут процессор произвести.
Доля изношенных фондов уже под 20% нахуй, буквально на советском наследии живут.
> Короче, довольно много.
Короче я понял, пиздлявая срынкочушка открыла рот и пиздит. Как всегда.
> Иноземцы и коммиглисты конечно бугуртят из-за бедных хачей, которые теперь не купят тут землю. Плак-плак.
В смысле не купят? Большая часть богатств русским не принадлежит, большая часть компаний имеют доли с компаниями вроде бритишпетролиум. Директора этих компаний тоже не русские. Миллиардеры, вроде Усманова, тоже не русские.
Зачем ты так нагло пиздишь, срынявая капиталоблядская русофобина?
>С каких пор национальная солидарность стала выше классовой?
С тех самых пор как жидва всех окончательно доебала а всем всё стало ясно.
>Кабанчики договариваются с рабочими 95% времени.
И стараются не наебать, денег им больше отсыпать, и все потому что они одной национальности?
>А олигополия сейчас это что-то из фантазий времен Маркса.
То есть крупных игроков которые спланированно устанавливают цены на свои товары не существует?
>Рантье например, прибавили к стоимости моей квартиры 50%.
Квартиры, которую построили совки. Но спасибо скажем рантье, которые повышают цену на жилье, делая его недоступным работягам, делая книксен и в твою сторону, как владельца своего жилья.
>Олигархи накопили капитал и теперь вливают его в инфраструктуру моей страны.
Приватизировали заводы, которые построили совки, часть продали, часть обанкротили, часть оверэксплатируют до состояния гнили и ржавчины. Уж не знаю, какую инфраструктуру построили тебе олигархи. Дороги советские, трубы советские, ЛЭП советские, школы, детсады тоже. ТРЦ, разве что. Ну, спасибо.
>Иноземцы и коммиглисты конечно бугуртят из-за бедных хачей, которые теперь не купят тут землю. Плак-плак.
Хачи-то купят, только те, что побогаче, а вот работяга точно не купит. Ну тебе-то что до его судьбы, с другой стороны. Он же сам виноват.
>Кабанчики договариваются с рабочими 95% времени.
Да. Каждый раз спрашивают, не хотят ли рабочие надбавки к зарплате, не хотят ли работать поменьше или может улучшить безопасность труда. Кабанчик он такой, спит ночью, а все равно о своем рабочем думает. Нет такого преступления, ради которого бы кабанчик не рискнул для блага рабочего, еще Томас Даннинг говорил, знал ведь мужик.
Верховенство
«В нашем издании мы часто подчеркивали, какие фундаментальные экономические и социальные перемены, которые безоговорочно требует от нас наступающая эпоха, ждут нашу страну и нашу нацию. Наладить политическую и экономическую гармонию в нашей стране не как раба в соответствии с волей иностранных держав, а в соответствии с нашими потребностями и национальным менталитетом, - это дело, возложенное на того, кто несет ответственность за наше благополучие.
Но все эти политические и экономические вопросы перетекают в сферу человеческой веры, то есть того, как человек рассматривает фундаментальные вопросы жизни, особенно в том, что касается рационального творения: откуда человек происходит, для чего он нужен и какова цель в его жизни, положение в человеческом обществе и в космосе, что также имеет свой смысл и замысел. Даже в условиях современных потрясений нашего общественного бытия и деятельности речь идет не только о политических институтах и экономических формах, не только о социальном порядке в его внешних очертаниях, но, в первую очередь, о самом человеке, который является тем, чья личность, мыслящая и действующая, оказывает влияние на мир.
Необходимо раз и навсегда решить: что существенно из нашей унаследованной духовной и нравственной традиции, что несущественно, что всегда актуально, а что важно только для определенного периода, и что необходимо человеку всегда и везде. Если человек хочет оставаться человеком, достойным самого себя, необходимо меняться, как это иногда диктуют условия.
Во-первых, мы должны сохранить христианское представление о человеческой личности, которое всегда было одинаковым и на Западе, и на Востоке, ведь ее совесть говорит ей о Верховном Судье, чье Слово и Конституция являются безусловно действительными и исключительно авторитетными для правильной формы и истинного духа в отношениях с ближним и со всем обществом, местом обитания индивида. Гоголь, Достоевский и Толстой - величайшие гении, которые научили нас этому на пороге новой эры и рассказали всему миру о славянской душе. Это следует особенно осознавать тем, кто сегодня так сильно подчеркивает необходимость сосредоточиться на Востоке, но не чувствует, в какой значительной мере они сами относятся к образу буржуазного мышления, который они невольно несут с собой с приходящего в упадок Запада.
Во-вторых, величайшая ценность как лицо всей общественной жизни - это наша семья, из которой бодрящие соки текут в нацию и государство. До тех пор, пока семья здорова не только физически, но и, прежде всего, морально, это школа взаимного человеческого взаимодействия не только в праведности, но и в любви как самых сильных узах человеческого общества. Это тоже всегда больше всего подчеркивалось славянскими мыслителями, которые снова и снова так громко обращались к ним и поклонялись им. Все их произведения были одной единственной высокой песней христианской любви, черпающей свою верность, теплоту и преобразующую силу из семейных связей человека.
Однако, являясь выходцами из самого лучшего, из самого любимого духовного сокровища, которое хранится у нас в нашем народе: давайте не оставаться на позиции национального эгоизма и ссориться со всеми без исключения. Давайте не поддаваться более сильному зову ненавидеть, тем самым сохранив благочестие. Мы должны взращивать дух вечности нашей югославской трехнациональной семьи, которая своим союзом и согласием создает всю красоту и возвышенность нашей государственной идеи.
Христианством нельзя приносить в жертву, это соответствует нашему славянскому менталитету: все племена и народы, все языки, космические и социальные воззрения всегда едины и равны перед Создателем, который дал закон справедливости и любви всем, без различия языка или лет. Мы помогаем не только в крайнем случае, но и желая объединить сообщество всего человечества в достойном благополучии, мире и моральной и социальной взаимности.
Это незыблемая духовная структура, в которой все не может быть изменено сколько угодно раз. Духовная и нравственная сфера, на которую мы указали выше, страдает от отступа, от уступок, от попустительства - это абсолютная правда жизни, за пределами которой не может быть ничего, кроме беспорядка, раздоров, ненависти, вечного беспорядка и армии гедонистов - едящей, спящей и всячески погрязшей во грехе. Но если мы будем следовать руководящим принципам нравственного порядка, указанным Богом и нашим благородным сердцем, нам нечего бояться, и мы сможем общаться с духом времени, который непоколебимо стучит в дверь и до дна сотрясает все земные дела. Мы можем спокойно смотреть ему в глаза, избавиться от незначительного, неудобного, мешающего и плохого, приняв участие в очищающей работе: вождь, восприняв волю Бога, поведет народ по Его зову.
Мы можем с уверенностью признать, что критика кажущейся демократии во многом оправдана. Что мы испортились, заменив собственные преимущества и Закон, общим благом. Что мы с необузданным эгоизмом предполагали, что личность важнее его ближнего, общества, человечества. Что под девизом свободы, в первую очередь, мы освободились от уз справедливости, взаимности, любви, связывающих наших собратьев, рабочий класс, общество. И мы назвали это демократией. Однако при коренном пересмотре этого беспорядка, который ошибочно называют порядком, не следует впадать другую крайнюю ошибку, заключающуюся в полном затемнении или преувеличении свободы личности, отдельных естественных обществ и духовных устремлений, а также общего блага честных людей.
Главное - это новый человек, без которого невозможно построить новое общество, новое государство. Тот, кто станет основой нового порядка.»
__________________________________________________
«СЛОВЕНЕЦ»: Политическая газета для словенского народа; (28.07.1940)
"Фашизм выступил на историческую арену в 1919-м году не в форме определённой партии, а в форме движения. Равным образом, он начал свою работу без законченной программы, провозгласив лишь призывный лозунг собирания живых сил страны для спасения Италии.
Творец Фашизма Бенито Муссолини исходил из правильного положения, что отвлечённых программ написано больше, чем нужно, и поэтому Фашизм за всё время своего существования прибегал к формулированию программных положений только на основании результатов своей общественной и государственной деятельности, и только при крайней необходимости. Так, официальная программа Фашистской Партии и образование самой Партии последовали лишь в Декабре 1921-го года. Затем издание законов, представляющих собою сущность Фашистской Революции, было предпринято лишь в 1925-м году после значительной государственной работы.
Самым выдающимся фашистским законом является, конечно, Закон от 3 Апреля 1926-го года об урегулировании отношений между Трудом и Капиталом и об организации предпринимательских и рабочих синдикатов. Закон этот энергично проводится в жизнь.
В связи с этой колоссальной работой, в Фашистской Партии давно уже высказывали соображение, что помимо закона необходимо в ясной и определённой форме, в виде особой декларации сформулировать принципы фашистской социальной политики, т.е. создать нечто подобное французской «Декларации Прав Человека и Гражданина», формулировавшей политическую сущность Великой Французской Революции. Так как Фашистская Партия произвела социальную реорганизацию своей страны, то ей надлежит издать Хартию Труда, ибо, работая в сложной области социальных отношений, Партия вынуждена самим ходом государственной работы разъяснить каждому итальянцу сущность фашистской корпоративной реформы и, таким образом, обезпечить каждому общественному работнику отчётливое представление, что он должен делать для блага своей Родины.
Таким именно образом Фашистская Партия и подошла к вопросу о редактировании Хартии Труда. 11 Февраля состоялось первое заседание комиссии, при участии видных представителей Фашистской Партии и профессиональных конфедераций, которая приступила к разработке общих положений Хартии Труда. По окончании этого заседания, председатель комиссии, товарищ министра корпораций Боттаи сделал доклад о нём Муссолини, который одобрил результаты совещания, обещал личное участие в этих работах и предложил к 21 Апреля закончить редакционную работу.
Какие же общие положения будут заложены в основу этого замечательного документа? – Прежде всего, будут сформулированы основные принципы корпоративного государственного устройства. В этой области, будет установлено равенство прав всех социальных классов и будет провозглашена солидарность всех граждан по отношению к высшим интересам нации. Эти интересы явятся нормой и пределом всякого индивидуального права, как права собственности и дохода, так и права труда и заработной платы.
Затем будет выяснено значение профессиональных синдикатов, как института публичного права, призванного к регулированию интересов профессиональных групп и их социальных задач. Это органы национальной экономии и национального воспитания. Лозунг работы синдиката: максимум деятельности для государства, ничего против государства.
Как результат юридического признания синдикатов, будет установлена ответственность отдельных граждан перед синдикатами за соблюдение коллективных договоров труда, а также ответственность самих синдикатов перед государством за правильный ход деятельности профессиональных групп.
Все профессиональные синдикаты будут работать в органической связи с министерством корпораций, которое должно явиться органом политического и социального обновления Италии, обезпечивая государству полное развитие социальных сил и максимум солидарности, как моральной, так и экономической, между отдельными гражданами.
Кроме того, Хартия Труда должна будет регулировать вопросы о профессиональной взаимопомощи и воспитании, как задачи синдикатов, о расширении социального обезпечения и страхования рабочих, о развитии законов по охране труда, о редактировании коллективных договоров, об установлении общих условий труда, о правах отдельных лиц в сфере коллективных договоров и, наконец, о развитии кооперативной деятельности.
Уже это краткое перечисление основных положений и главного содержания Хартии Труда показывает, какой важности документ приготовляется к обнародованию.
Конечно, Хартия не останется мёртвой буквой и одной сухой формулой. Она является попыткой дать первую формулировку отношений Труда и Капитала на новых основаниях, и практика жизни внесёт в неё ещё много изменений. Но нет теперь никаких сомнений, что её опубликование выявит лицо фашистской власти, как смелого реформатора социальных отношений и окончательно опровергнет утверждения врагов Фашизма, будто бы он представляет собой «буржуазную реакцию» в её борьбе с рабочим классом".
(с) Вячеслав Новиков, «Возрождение», №670, 3 Апреля 1927 года
Буржуазный дух и его черты
«Не говорите, что Фашистская политика будет услужать капиталистам. Есть буржуазия и буржуазия. Есть буржуазия, которую вы (социалисты) сами принуждены уважать в плане технической и исторической необходимости. Ибо и вы чувствуете, что эта интеллигентная и продуктивная буржуазия, созидающая и направляющая промышленность, необходима... И есть буржуазия невежественная, ленивая и паразитарная... Будьте спокойны: если капиталистические круги надеются, что мы снабдим их чрезмерными привилегиями, они ошибутся в ожиданиях. Никогда они их от нас не получат. Но если, с другой стороны, некоторые рабочие круги, обуржуазившиеся в дурном смысле этого слова, рассчитывают извлечь из нашей системы несправедливые преимущества, избирательные или иные, - они тоже обманутся. Никогда уже им их не видеть.»
(с) Бенито Муссолини, Октябрь 1922 г.
1. Временной барьер и классовый конфликт
Ошибочное мнение о том, что буржуазия – это люди, якобы поголовно являющиеся негодяями (а то и вовсе лишены человеческих качеств), есть следствие отсутствия понимания экономических основ, особенно сегодня, спустя век с момента логического завершения индустриальной эпохи и индустриального общества. В то время положение рабочих и класса «угнетателей» имело существенные отличия от того, что мы наблюдаем сейчас. Сегодня, когда технологический прогресс сделал огромный шаг вперёд и человечество уже стоит на пороге «Четвёртой промышленной революции», классовые барьеры стёрлись. Те возможности, которыми обладают люди сегодня, были совершенно недоступны для людей прошлого и позапрошлого веков.
Но, несмотря на это, современные «революционеры» занимаются актуализацией классового вопроса, вопреки всякой логике. Заклеймив в своих лозунгах эту самую буржуазию всеми возможными ругательными словами, присвоив лавры палачей и выдвинув цель её ликвидации, они продемонстрировали полное непонимание устройства хозяйственной жизни, которое, как раз таки, 100 лет назад (во время попытки строительства Советского государства) дало о себе знать и крайне пагубно сказалось на реалиях тех времён. Демонизация буржуазии и уничтожение предпринимательской деятельности привело лишь к тому, что лучшие (и это в то время, когда далеко не все из них могли иметь хотя бы личный транспорт), те, кто был способен вести дело, начиная от хозяйства и заканчивая управлением промышленностью, были смещены худшими – спекулянтами и мошенниками.
2. Что есть буржуазия?
Предприимчивые люди, имеющие энергию и ум, который они способны направлять в русло развития экономики (средний класс) – есть основа любой экономики. Именно средний класс и есть источник национального капитала. На вышеописанном примере его ликвидация привела к плачевной ситуации для экономической жизни страны.
Однако, это лишь одна сторона медали. То, что называется «буржуазией», имеет два значения, ровным счётом, как и характер капитала, также имеющий две характеристики: творческий и паразитарный. Но проблема заключается именно в том, что паразитарным является капитал не промышленный, а тот, что увеличивается лишь за счёт накопления капитала. Этот капитал копится за счёт процента, то есть нетрудового дохода, в некоторой степени напоминающего земельную ренту. В данном случае к нему можно отнести международный биржевый и ссудный капитал, иначе говоря, это можно назвать просто «Процентным капиталом». Если второй в течение нескольких лет способен постепенно наращивать производство и улучшать его, то есть фактически являясь источником труда, способствующим развитию экономической мощи той или иной державы, то первый имеет именно спекулятивные цели, чьи корни исходят из человеческого порока, именуемого банальной жадностью и выраженной в присвоении деньгам, помимо покупательской способности, некой ценности, возвышающейся над всем и вся. Именно на этом зиждется вера в «золотого тельца».
Национальный капитал образуется в ходе приложения предпринимателем усилий для дальнейшего развития своего дела – в этом есть суть творческого характера данного капитала. Процентный же капитал лишь за счёт взимания постепенно увеличивающихся процентов способен сконцентрировать прибыль, паразитируя на долгах. Влиянию этой кабалы в зависимости от того, как часто физические лица пользуются кредитами, могут быть подвержены представители абсолютно любых профессий и, как правило, в первую очередь ей подвергается творческий капитал. Именно потому на мировом рынке смог утвердится американский доллар, заковавший в кандалы множество экономик мира, а вместе с ним обременив и предпринимателей.
3. Процентный капитал как основа буржуазного духа
Самое что ни на есть господство мировых валют, а также бирж и банковских сетей, не было бы возможно без процента и взимания долгов.
То, что сегодня принято называть «капитализмом», целиком и полностью основано на ростовщичестве. Те соотношения, что годами складывались между ростом промышленного и кредитного дохода международных структур, выводили вперёд процент.
На примере развития немецкой промышленности экономист Готтфрид Федер в своём «Манифесте к сломлению кабалы процентов» проводил параллель между темпом роста ссуд и состояния рода Ротшильдов. Он продемонстрировал, как сильно различается темп развития на начальном этапе, когда на диаграмме (стр. 17) рост ссудного капитала идёт значительно медленнее, нежели промышленного, и затем, когда на пересечении картина меняется таким образом, что происходит стремительный рост первого, а второй, как он сам пишет, «остаётся позади». Вот что значит делать состояние на воздухе в сравнении с тем, что добывается трудом, который задействован в промышленной деятельности.
Такая картина не уникальна для государств первой половины XX века. Стремительный рост наблюдается и по сей день. Рассмотрим на примере РФ. Так, ещё на момент 2016 года совокупный объем ссудного капитала в РФ, выраженный в виде долговых обязательств, превосходит объем рублёвой денежной массы на 49,7%. Причиной этому стали, в том числе, и значительные займы в иностранной валюте. Ещё тогда в течение всего трех лет также произошел рост обязательств с 9638,9 млрд. руб. на 1.01.2014 г. до 13524,6 млрд. («Ссудный капитал: особенности формирования и использования в современных условиях» (2016), Толстолесова Л.А., Иванькова А.А.).
Кабала процента на сегодняшний день заковала в кандалы большую часть стран мира. Процентное рабство сегодня проникает через всевозможные щели, в особенности через продукцию (метод, достаточно успешный и выгодный для процентщиков во все времена). Да, товар в рассрочку — это очередные процентные кандалы.
Процентное рабство охватило все сферы, от потребителя до предпринимателя-хозяйственника. Национальные капиталы разграбляются ежедневно, потребитель теперь не способен трезво оценивать эти самые потребности. Он вынужден встать в положение наивной рыбы, попавшей на крючок «возможностей», которые ему за займы диктуют ростовщики. Процент подчинил творческое предложение, спрос и превратил это всё в лотерею. Именно это и есть капитализм.
Мир без процента. Подводя итоги.
Мир без процента – это мир без капитализма. Капитализм и предпринимательство связаны между собой таким образом, что первый, конечно, не может существовать без второго. При этом страдает большинство предпринимателей, поскольку им требуется искать источник денег. Они вынуждены идти в банки и, зачастую, не в государственные, а в частные – ростовщические. В принципе, без оборота ростовщического капитала предпринимательское дело может существовать. Предприимчивость, если она не носит такой спекулятивный характер (хотя в таком случае от «предприимчивости» остаётся лишь одно слово, ибо это типичное паразитирование) или же не подвержена ему, существовала и ранее. Ещё несколько веков назад церковь пыталась установить контроль над денежным оборотом и сформулировало принцип, согласно которому капитал не может копиться. Всё это основывалось на законе Божьем. Человеческие пороки, конечно, остаются при людях, но их можно контролировать рациональными (но не рационалистскими) методами для общего блага страны и её народа.
Сегодня также необходимы ограничители в виде государственных механизмов, способные пресечь всякую спекулятивную деятельность. Но для этого необходимо вначале устранить подмену понятий и признать, что никакого более смысла в деньгах, кроме их покупательной способности, нет. Цель государства заключается в том, чтобы обеспечить национальный капитал надёжным источником материальных благ, предоставляющих ему возможность тратить свою «энергию» на развитие промышленности и, соответственно, на производство той продукции, которая будет удовлетворять потребности народа, а не процентных рабов, совокупность которых нынче называется «обществом потребления», чьи вкусы продиктованы интернациональными спекулянтами. Поэтому стоит задуматься о переформатировании частных банков в национальные.
Признавая наличие «буржуазного духа» стоит разумно обходить стороной грабли советской «социализации», уничтожившей экономическое основание страны. Социализация может быть только детально продуманной и не вредящей экономике. Она не должна действовать так, как хотят «индивидуумы», пытающиеся переложить свои когнитивные диссонансы на жизнь народа, тем самым эту жизнь и задушив. Да, социализация может быть, но только способная обустроить, а не разрушить, даже при необходимости (а она имеется, и реалии ставят нас перед фактом) построения новой экономической модели. Есть необходимость и цель, заключающаяся, в том, чтобы помочь росткам не завянуть, как этого хотят спекулянты, занявшие роль государственных монополистов вопреки законодательству, и левые «революционеры» (хотя они и вряд ли смогут при таком раскладе дел во внутренней политике это осуществить). Деревья – это гарант жизни на свежем воздухе, а загубленные ростки – это медленная смерть в агонии без кислорода.
I 1 Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет
собой своего рода общение, всякое же Общение организуется ради
какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое
благо), то, очевидно, все общения стремятся к тому или иному благу,
причем больше других, и к высшему из всех благ стремится ю общение,
которое является наиболее важным из всех и обнимает собой все
остальные общения. Это общение и называется государством или
общением политическим.
Вы нипонимаете это понимать надо хотите как в КНДР?
[Разделение труда в идеальном государстве соответственно потребностям и природным задаткам]
— Уже решено, — сказал Адимант.
— Приступай же.
— Государство, — сказал я, — возникает, как я полагаю, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но нуждается еще во многом. Или ты приписываешь начало общества чему-либо иному?
— Нет, ничему иному.
с— Таким образом, каждый человек привлекает то одного, то другого для удовлетворения той или иной потребности. Испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь: такое совместное поселение и получает у нас название государства, не правда ли?
— Конечно.
— Таким образом, они кое-что уделяют друг другу и кое-что получают, и каждый считает, что так ему будет лучше.
— Конечно.
— Так давай же, — сказал я, — займемся мысленно построением государства с самого начала. Как видно, его создают наши потребности23.
— Несомненно.
— А первая и самая большая потребность — это добыча пищи для существования и жизни.
— Безусловно.
— Вторая потребность — жилье, третья — одежда и так далее.
— Это верно.
— Смотри же,—сказал я,—каким образом государство может обеспечить себя всем этим: не так лп, что кто-нибудь будет земледельцем, другой — строителем, третий — ткачом? И не добавить ли нам к этому сапожника и еще кого-нибудь из тех, кто обслуживает телесные наши нужды?
— Да, надо добавить.
— Самое меньшее, государству необходимо состоять из четырех или пяти человек.
— По-видимому.
— Так что же? Должен ли каждый из них выполнять свою работу с расчетом на всех вообще? Например, земледелец, хотя он один, должен ли выращивать хлеб на четверых, тратить вчетверо больше времени и трудов и уделять другим от того, что он произвел, или же, не заботясь о них, он должен производить лишь четвертую долю этого хлеба только для самого себя и тратить на это всего лишь четвертую часть своего времени, а остальные три его части употребить на постройку дома, изготовление одежды, обуви и не хлопотать о других, 370а производить все своими силами и лишь для себя?
— Пожалуй, Сократ, — сказал Адимант, — первое будет легче, чем это.
— Здесь нет ничего странного, клянусь Зевсом. Я еще раньше обратил внимание на твои слова, что сначала люди рождаются не слишком похожими друг на друга, их природа
бывает различна, да и способности к тому или иному делу также. Разве не таково твое мнение?
— Да, таково.
— Так что же? Кто лучше работает — тот, кто владеет многими искусствами или же только одним?
— Тот, кто владеет одним.
— Ясно, по-моему, и то, что стоит упустить время для какой-нибудь работы, и ничего не выйдет.
— Конечно, ясно.
— И по-моему, никакая работа не захочет ждать, когда у работника появится досуг; наоборот, он непременно должен следить за работой, а не заниматься ею так, между прочим.
— Непременно.
с— Поэтому можно сделать все в большем количестве, лучше и легче, если выполнять одну какую-нибудь работу соответственно своим природным задаткам, и притом вовремя, не отвлекаясь на другие работы24.
— Несомненно.
— Так вот, Адимант, для обеспечения того, о чем мы говорили, потребуется больше, чем четыре члена государства. Ведь земледелец, вероятно, если нужна хорошая соха, не сам будет изготовлять ее для себя, или мотыгу и прочие земледельческие орудия. В свою очередь и домостроитель — ему тоже требуется многое. Подобным же образом и ткач, и сапожник.
— Это правда.
— Плотники, кузнецы и разные такие мастера, если их включить в наше маленькое государство, сделают его многолюдным.
— И даже очень.
— Но оно все же не будет слишком большим, даже если мы к ним добавим волопасов, овчаров и прочих епастухов, чтобы у земледельцев были волы для пахоты, у домостроителей вместе с земледельцами — подъяремные животные для перевозки грузов, а у ткачей и сапожников — кожа и шерсть.
— Но и немалым будет государство, где все это есть.
— Но разместить такое государство в местности, где не понадобится ввоза, почти что невозможно.
— Невозможно.
— Значит, вдобавок понадобятся еще и люди для доставки того, что требуется, из другой страны.
— Понадобятся.
— Но такой посредник уедет порожняком, если он приехал порожняком, то есть не привез сюда ничего 371из того, что требовалось, оттуда. Не правда ли?
— По-моему, да.
— Здесь нужно будет производить не только то, что достаточно для самих себя, но и все то, что требуется там, сколько бы этого ни требовалось.
— Да, это необходимо.
— Нашей общине понадобится побольше земледельцев и разных ремесленников.
— Да, побольше.
— И посредников для всякого рода ввоза и вывоза. А ведь это — купцы. Разве нет?
— Да.
— Значит, нам потребуются и купцы.
— Конечно.
— А если это будет морская торговля, то вдобавок потребуется еще и немало людей, знающих морское дело.
— Да, немало.
— Так что же? Внутри самого государства как будут они передавать друг другу все то, что каждый производит? Ведь ради того мы и основали государство, чтобы люди вступили в общение.
— Очевидно, они будут продавать и покупать.
— Из этого у нас возникнет и рынок, и монета — знак обмена.
— Конечно.
— Если земледелец или кто другой из ремесленников, доставив на рынок то, что он производит, придет не в одно и то же время с теми, кому нужно произвести с ним обмен, неужели же он, сидя на рынке, будет терять время, нужное ему для работы?
— Вовсе нет, найдутся ведь люди, которые, видя это, предложат ему свои услуги. В благоустроенных городах это, пожалуй, самые слабые телом и непригодные ни к какой другой работе. Они там, на рынке, только того и дожидаются, чтобы за деньги приобрести что-нибудь у тех, кому нужно сбыть свое, и опять-таки обменять это на деньги с теми, кому нужно что-то купить.
— Из-за этой потребности появляются у нас в городе мелкие торговцы. Разве не назовем мы так посредников по купле и продаже, которые засели на рынке? А тех, кто странствует но городам, мы назовем купцами.
— Конечно.
— Бывают, я думаю, еще и какие-то иные посредники: духовный их склад таков, что с ними не очень-то стоит общаться, но они обладают телесной силой, достаточной для тяжелых работ. Они продают внаем свою силу и называют жалованьем цену за этот найм: потому-то, я думаю, их и зовут наемниками. Не так ли?
— Конечно, так.
— Для полноты государства, видимо, нужны и наемники.
— По-моему, да.
— Так разве не разрослось у нас, Адимант, государство уже настолько, что можно его считать совершенным?
— Пожалуй.
— Где же в нем место справедливости и несправедливости? В чем из того, что мы разбирали, они проявляются?
372— Я лично этого не вижу, Сократ. Разве что в какой-то взаимной связи этих самых занятий.
— Возможно, что ты прав. Надо это исследовать и не отступаться. Прежде всего рассмотрим образ жизни людей, так подготовленных. Они будут производить хлеб, вино, одежду, обувь, будут строить дома, летом большей частью работать обнаженными и без обуви, а зимой достаточно одетыми и обутыми. Питаться они будут, изготовляя себе крупу из ячменя и пшеничную муку; крупу будут варить, тесто месить и выпекать из него великолепные булки и хлеб, раскладывая их в ряд на тростнике или на чистых листьях. Возлежа на подстилках, усеянных листьями тиса и миртами, они будут пировать, и сами и их дети, попивая вино, будут украшать себя венками и воспевать богов, радостно общаясь друг с другом; при этом, остерегаясь бедности и войны, они будут иметь детей не свыше того, что позволяет им их состояние.
Тут Главкон прервал меня:
— Ты заставляешь этих людей угощаться, видимо, без всяких кушаний!
— Твоя правда, — сказал я, — совсем забыл, что у них будут и кушанья. Ясно, что у них будет и соль, и маслины, и сыр, и лук-порей, и овощи, и они будут варить какую-нибудь деревенскую похлебку. Мы добавим им и лакомства: смоквы, горошек, бобы; плоды мирты и буковые орехи они будут жарить на огне и н меру запивать вином. Так проведут они жизнь в мире и здоровье и, достигнув, по всей вероятности, глубокой старости, скончаются, завещав своим потомкам такой же образ жизни.
— Если бы, Сократ, — возразил Главкон, — устраиваемое тобой государство состояло из свиней, какого, как не этого, задал бы ты им корму?
— Но что же иное требуется, Главкон?
— То, что обычно принято: возлежать на ложах, обедать за столом, есть те кушанья и лакомства, которые имеют нынешние люди — вот что, по-моему, нужно, чтобы не страдать от лишений.
— Хорошо, — сказал я, — понимаю. Мы, вероятно, рассматриваем не только возникающее государство, но и государство, живущее в изобилии. Может быть, это и неплохо. Ведь, рассматривая и такое государство, мы, вполне возможно, заметим, каким образом в государствах возникает справедливость и несправедливость. То государство, которое мы разобрали, представляется мне подлинным, то есть здоровым. Если вы хотите, ничто не мешает нам присмотреться и к государству, которое лихорадит. 373В самом деле, иных, по-видимому, не удовлетворит все это и такой простой образ жизни — им подавай и ложа, и столы, и разную утварь, и кушанья, мази и благовония, а также гетер, вкусные пироги, да чтобы всего этого было побольше. Выходит, что необходимым надо считать уже не то, о чем мы говорили вначале, — дома, обувь, одежду, нет, подавай нам картины и украшения, золото и слоновую кость: все это нам нужно. Не правда ли?
— Да.
— Так не придется ли увеличить это государство? То, здоровое, государство уже недостаточно, его надо заполнить кучей такого народа, присутствие которого в государстве не вызвано никакой необходимостью: таковы, например, всевозможные охотники25, а также подражатели — их много по части рисунков и красок, много и в мусическом искусстве: поэты и их исполнители, рапсоды, актеры, хоревты, подрядчики, мастера различной утвари, изделий всякого рода и женских уборов. Понадобится побольше и посредников: разве, по-твоему, не нужны будут там наставники детей, кормилицы, воспитатели, служанки, цирюльники, а также кулинары и повара? Понадобятся нам и свинопасы. Этого не было у нас в том, первоначальном государстве, потому что ничего такого не требовалось. А в этом государстве понадобится и это, да и множество всякого скота, раз идет в пищу мясо. Не так ли?
— Конечно.
— Потребность во врачах будет у нас при таком образе жизни гораздо больше, чем прежде.
— Много больше.
— Да и страна, тогда достаточная, чтобы прокормить население, теперь станет мала. Или как мы скажем?
— Именно так.
— Значит, нам придется отрезать часть от соседней страны, если мы намерены иметь достаточно пастбищ и пашен, а нашим соседям в свою очередь захочется отхватить часть от нашей страны, если они тоже пустятся в бесконечное стяжательство, перейдя границы необходимого.
— Это совершенно неизбежно, Сократ.
— В результате мы будем воевать, Главкон, или как с этим будет?
— Да, придется воевать.
— Пока мы еще ничего не станем говорить о том, влечет ли за собой война зло или благо, скажем только, что мы открыли происхождение войны — главный источник частных и общественных бед, когда она ведется.
— Конечно.
— Вдобавок, друг мой, придется увеличить наше государство не на какой-то пустяк, а на целое войско: оно выступит на защиту всего достояния, на защиту 374того, о чем мы теперь говорили, и будет отражать нападение.
— Как так? Разве мы сами к этому не способны?
— Не способны, если ты и все мы правильно решили этот вопрос, когда строили наше воображаемое государство. Решили же мы, если ты помнишь, что невозможно одному человеку с успехом владеть многими искусствами.
— Ты прав.
— Что же? Разве, по-твоему, военные действия не требуют искусства?
— И даже очень.
— Разве надо больше беспокоиться о сапожном, чем о военном, искусстве?
— Ни в коем случае.
— Чтобы у нас успешное шло сапожное дело, мы запретили сапожнику даже пытаться стать земледельцем, или ткачом, или домостроителем; так же точно и всякому другому мы поручили только одно дело, к которому он годится по своим природным задаткам: этим он и будет заниматься всю жизнь, не отвлекаясь ни на что другое, и достигнет успеха, если не упустит время. А разве не важно хорошее выполнение всего, что относится к военному делу? Или оно настолько легко, что земледелец, сапожник, любой другой ремесленник может быть вместе с тем и воином? Прилично играть в шашки или в кости никто не научится, если не занимался этим с детства, а играл так, между прочим. Неужели же стоит только взять щит или другое оружие и запастись военным снаряжением — и сразу станешь способен сражаться, будь то в битве тяжело вооруженных или в какой-либо иной? Никакое орудие только оттого, что оно очутилось в чьих-либо руках, никого не сделает сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недостаточно упражнялся.
— Иначе этим орудиям и цены бы не было!
— Подобно тому как для нарушения равновесия болезненного тела достаточно малейшего толчка извне, чтобы ему расхвораться, — а иной раз неурядица в нем бывает и без внешних причин, — так и государство, находящееся в подобном состоянии, заболевает22 и воюет само с собой по малейшему поводу, причем некоторые его граждане опираются на помощь со стороны какого-либо олигархического государства, а другие — на помощь демократического; впрочем, иной раз междоусобица возникает и без постороннего вмешательства.
— Демократия, на мой взгляд, осуществляется тогда, когда бедняки, одержав победу, некоторых из своих противников уничтожат, иных изгонят, а остальных уравняют в гражданских правах и в замещении государственных должностей, что при демократическом строе происходит большей частью по жребию.
— Да, именно так устанавливается демократия, происходит ли это силой оружия или же потому, что ее противники, устрашившись, постепенно отступят.
— Как же людям при ней живется? И каков этот государственный строй? Ведь ясно, что он отразится и на человеке, который тоже приобретет демократические черты.
— Да, это ясно.
— Прежде всего это будут люди свободные: в государстве появится полная свобода и откровенность и возможность делать что хочешь.
— Говорят, что так.
— А где это разрешается, там, очевидно, каждый устроит себе жизнь по своему вкусу.
— Да, это ясно.
— Я думаю, что при таком государственном строе люди будут очень различны.
— Конечно.
— Казалось бы, это самый лучший государственный строй. Словно ткань, испещренная всеми цветами, так и этот строй, испещренный разнообразными нравами, может показаться всего прекраснее. Вероятно, многие подобно детям и женщинам, любующимся всем пестрым, решат, что он лучше всех.
— Конечно.
— При нем удобно, друг мой, избрать государственное устройство.
— Что ты имеешь в виду?
— Да ведь вследствие возможности делать что хочешь он заключает в себе все роды государственных устройств. Пожалуй, если у кого появится желание, как у нас с тобой, основать государство, ему необходимо будет отправиться туда, где есть демократия, и уже
там, словно попав на рынок, где торгуют всевозможными правлениями, выбрать то, которое ему нравится, а сделав выбор, основать свое государство.
— Вероятно, там не будет недостатка в образчиках.
— В демократическом государстве нет никакой надобности принимать участие в управлении, даже если ты к этому и способен; не обязательно и подчиняться, если ты не желаешь, или воевать, когда другие воюют, Или соблюдать подобно другим условия мира, если ты мира не жаждешь. И опять-таки, если какой-нибудь закон запрещает тебе управлять либо судить, ты все же можешь управлять и судить, если это тебе придет в голову. Разве не чудесна на первый взгляд и не соблазнительна подобная жизнь?
558— Пожалуй, но лишь ненадолго.
— Далее. Разве не великолепно там милосердие в отношении некоторых осужденных? Или ты не видел, как при таком государственном строе люди, приговоренные к смерти или к изгнанию, тем не менее остаются и продолжают вращаться в обществе: словно никому до него нет дела и никто его не замечает, разгуливает такой человек прямо как полубог.
— Да, и таких бывает много.
— Эта снисходительность вовсе не мелкая подробность демократического строя; напротив, в этом сказывается презрение ко всему тому, что мы считали важным, когда основывали наше государство. Если у человека, говорили мы, не выдающаяся натура, он никогда не станет добродетельным; то же самое если с малолетства — в играх и в своих занятиях — он не соприкасается с прекрасным. Между тем демократический строй, высокомерно поправ все это, нисколько не озабочен тем, от каких кто занятий переходит к государственной деятельности. Человеку оказывается почет, лишь бы он обнаруживал свое расположение к толпе.
— Да, весьма благородная снисходительность!
— Эти и подобные им свойства присущи демократии — строю, не имеющему должного управления, но приятному и разнообразному. При нем существует своеобразное равенство — уравнивающее равных и неравных.
— Нам хорошо знакомо — то, о чем ты говоришь.
>С каких пор национальная солидарность стала выше классовой?
С тех пор, как рухнул совок.
>Что общего может быть у работяги из Сибири и рантье из ДС?
Гораздо больше, чем у того же работяги из Сибири и работяги-исламиста из Таджикистана.
— Взгляни же, как эти свойства отразятся на отдельной личности. Или, может быть, надо сперва рассмотреть, как в ней складываются эти черты, подобно тому как мы рассматривали сам государственный строй?
— Да, это надо сделать.
— Не будет ли это происходить вот как: у бережливого представителя олигархического строя, о котором мы говорили, родится сын и будет воспитываться, я думаю, в нравах своего отца.
— Так что же?
— Он тоже будет усилием воли подавлять в себе те вожделения, что ведут к расточительству, а не к наживе: их можно назвать лишенными необходимости.
— Ясно.
— Хочешь, чтобы избежать неясности в нашей беседе, сперва определим, какие вожделения необходимы, а какие нет?
— Хочу.
— Те вожделения, от которых мы не в состоянии избавиться, можно было бы по справедливости назвать e необходимыми, а также и те, удовлетворение которых приносит нам пользу: подчиняться как тем, так и другим неизбежно уже по самой нашей природе. Разве не так?
— Конечно, так.
— Значит, об этих наклонностях мы вправе будем сказать, что они неизбежны.
— Да, вправе.
559— Что же? А те, от которых человек может избавиться, если приложит старания с юных лет, и которые вдобавок не приносят ничего хорошего, а некоторые из них, наоборот, ведут к дурному? Назвав их лишенными необходимости, мы дали бы верное обозначение.
— Да, вполне верное.
— Не взять ли нам сперва примеры тех и других вожделений и не посмотреть ли, каковы они, чтобы дать затем общий их образец?
— Да, это нужно сделать.
— Потребность в питании, то есть в хлебе и в приправе, не является ли необходимостью для того, чтобы быть здоровым и хорошо себя чувствовать?
— Думаю, что да.
— Потребность в хлебе необходима в двух отношениях, поскольку она и на пользу нам, и не может прекратиться, пока человек живет.
— Да.
— Потребность же в приправе необходима постольку, поскольку приправа полезна для хорошего самочувствия.
— Конечно.
— А как обстоит с тем, что сверх этого, то есть с вожделением к иной, избыточной пище? Если это вожделение обуздывать с малолетства и отвращать от него путем воспитания, то большинство может от него избавиться: ведь оно вредно для тела, вредно и для души, так
как не развивает ни разума, ни рассудительности. Правильно было бы назвать его лишенным необходимости.
— Да, более чем правильно.
— И не назвать ли нам эти вожделения разорительными, а те, другие, прибыльными, потому что они помогают работе?
— Да, конечно.
— Так же точно скажем мы о любовных и прочих подобных же вожделениях.
— Да, именно так.
— А тот, кого мы теперь назвали трутнем, весь преисполнен таких лишенных необходимости желаний и вожделений, под властью которых он находится, тогда как человеком бережливым, олигархического типа, владеют лишь необходимые вожделения.
— Ну конечно.
— Так вот, вернемся к тому, как из олигархического человека получается демократический. Мне кажется, что большей частью это происходит следующим образом...
— А именно?
— Когда юноша, выросший, как мы только что говорили, без должного воспитания и в обстановке бережливости, вдруг отведает меда трутней и попадет в общество опасных и лютых зверей, которые способны доставить ему всевозможные наслаждения, самые пестрые и разнообразные, это-то и будет у него, поверь мне, началом перехода от олигархического типа к демократическому.
— Да, совершенно неизбежно.
— Как в государстве происходит переворот, когда некоторой части его граждан оказывается помощь извне вследствие сходства взглядов, так и юноша меняется, когда некоторой части его вожделений помогает извне тот вид вожделений, который им родствен и подобен.
— Да, несомненно.
— И я думаю, что в случае, когда в противовес этому что-то помогает его олигархическому началу, будь то уговоры или порицания отца либо остальных членов семьи, в нем возникает возмущение и 560противоборство ему, а также борьба с самим собою.
— Конечно.
— Иной раз, по-моему, демократическое начало уступает олигархическому, часть вожделений отмирает, иные изгоняются, в душе юноши появляется какая-то стыдливость, и все опять приходит в порядок.
— Это случается иногда.
— Но затем, думаю я, другие вожделения, родственные изгнанным, потихоньку развиваясь, вследствие неумелости отца как воспитателя становятся многочисленными и сильными.
— Обычно так и бывает.
— Они влекут юношу к его прежнему окружению, и от этого тайного общения рождается множество других вожделений.
— Конечно.
— В конце же концов, по-моему, они, заметив, что акрополь его души пуст, захватывают его у юноши, ибо пет там ни знаний, ни хороших навыков, ни правдивых речей — всех этих лучших защитников и стражей рассудка людей, любезных богам.
— Несомненно.
— Вместо них, думаю я, на него совершат набег ложные мнения и хвастливые речи и займут у юноши эту крепость.
— Безусловно.
— И вот он снова вернется к тем лотофагам23 и открыто поселится там. Если же его родные двинут войско на выручку бережливого начала его души, то его хвастливые речи запрут в нем ворота царской стены, не впустят союзного войска, не примут даже послов, то есть разумных доводов людей постарше и поумнее, хотя бы то были всего лишь частные лица; в битве с бережливым началом они одержат верх и с бесчестием, как изгнанницу, вытолкнут вон стыдливость, обозвав ее глупостью, а рассудительность назовут недостатком мужества и выбросят ее, закидав грязью24. В убеждении, что умеренность и порядок в расходовании средств — это деревенское невежество и черта низменная, они удалят их из своих пределов, опираясь на множество бесполезных прихотей.
— Да, это-то уж непременно.
— Опорожнив и очистив душу юноши, уже захваченную ими и посвященную в великие таинства, они затем низведут туда, с большим блеском, в сопровождении многочисленного хора, наглость, разнузданность и распутство, увенчивая их венками и прославляя в смягченных выражениях: наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность — свободою, распутство — великолепием, бесстыдство — мужеством. Разве не именно так человек, воспитанный в границах 561необходимых вожделений, уже в юные годы переходит к развязному потаканию вожделениям, лишенным необходимости и бесполезным?
— Это совершенно очевидно.
— Потом в жизни такого юноши, думаю я, трата денег, усилий и досуга на необходимые удовольствия станет ничуть не больше, чем на лишенные необходимости. Но если, на его счастье, вакхическое неистовство не будет у него чрезмерным, а к тому же он станет немного постарше и главное смятение отойдет уже в прошлое, он отчасти вернется к
своим изгнанным было вожделениям, не полностью станет отдаваться тем, которые вторглись, и в его жизни установится какое-то равновесие желаний: всякий раз он будет подчиняться тому из них, которое ему словно досталось по жребию, пока не удовлетворит его полностью, а уж затем другому желанию, причем ни одного он не отвергнет, но все будет питать поровну.
— Конечно.
— И все же он не примет верного рассуждения, не допустит его в свою крепость, если кто-нибудь ему скажет, что одни удовольствия бывают следствием хороших, прекрасных вожделений, а другие — дурных и что одни вожделения надо развивать и уважать, другие же — пресекать и подчинять. В ответ он будет отрицательно качать головой и говорить, что все вожделения одинаковы и заслуживают равного уважения.
— Подобного рода люди именно так и поступают.
— Изо дня в день такой человек живет, угождая первому налетевшему на него желанию: то он пьянствует под звуки флейт, то вдруг пьет одну только воду и изнуряет себя, то увлекается телесными упражнениями; а бывает, что нападает на него лень, и тогда ни до чего ему нет охоты. Порой он проводит время в беседах, кажущихся философскими. Часто занимают его общественные дела: внезапно он вскакивает, и что придется ему в это время сказать, то он и выполняет. Увлечется он людьми военными — туда его и несет, а если дельцами, то тогда в эту сторону. В его жизни нет порядка, в ней не царит необходимость: приятной, вольной и блаженной называет он эту жизнь и так все время ею и пользуется.
— Ты отлично показал уклад жизни человека, которому все безразлично.
— Ну, так давай рассмотрим, милый друг, каким образом возникает тирания. Что она получается из демократии, это-то, пожалуй, ясно.
— Ясно.
— Как из олигархии возникла демократия, не так же ли и из демократии получается тирания?
— То есть?
— Благо, выдвинутое как конечная цель — в результате чего и установилась олигархия, — было богатство, не так ли?
— Да.
— А ненасытное стремление к богатству и пренебрежение всем, кроме наживы, погубили олигархию.
— Правда.
— Так вот, и то, что определяет как благо демократия и к чему она ненасытно стремится, именно это ее и разрушает.
— Что же она, по-твоему, определяет как благо?
— Свободу. В демократическом государстве только и слышишь, как свобода прекрасна и что лишь в таком государстве стоит жить тому, кто свободен по своей природе.
— Да, подобное изречение часто повторяется.
— Так вот, как я только что и начал говорить, такое ненасытное стремление к одному и пренебрежение к остальному искажает этот строй и подготовляет нужду в тирании.
— Как это?
— Когда во главе государства, где демократический строй и жажда свободы, доведется встать дурным виночерпиям, государство это сверх должного опьяняется победой в неразбавленном виде, а своих должностных лиц карает, если те недостаточно снисходительны и не предоставляют всем полной свободы, и обвиняет их в мерзком олигархическом уклоне.
— Да, так оно и бывает.
— Граждан, послушных властям, там смешивают с грязью как ничего не стоящих добровольных рабов, зато правители, похожие на подвластных, и подвластные, похожие на правителей, там восхваляются и уважаются как в частном, так и в общественном обиходе. Разве в таком государстве не распространится неизбежно на все свобода?
— Как же иначе?
— Она проникнет, мой друг, и в частные дома, а в конце концов неповиновение привьется даже животным.
— Как это понимать?
— Да, например, отец привыкает уподобляться ребенку и страшиться своих сыновей, а сын — значить больше отца; там не станут почитать и бояться роди-телей 563(все под предлогом свободы!), переселенец уравняется с коренным гражданином, а гражданин — с переселенцем; то же самое будет происходить и с чужеземцами.
— Да, бывает и так.
— А кроме того, разные другие мелочи: при таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят своих учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаться с ними в рассуждениях и в делах, а старшие, приспособляясь к молодым и подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и властными.
— Очень верно подмечено.
— Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели. Да, мы едва не забыли сказать, какое равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам.
— По выражению Эсхила, "мы скажем то, что на устах теперь"25.
— Вот именно, я тоже так говорю. А насколько здесь свободнее, чем в других местах, участь животных, подвластных человеку, — этому никто не поверил бы, пока бы сам не увидел. Прямо-таки по пословице: "Собаки — это хозяйки"26, лошади и ослы привыкли здесь выступать важно и с полной свободой, напирая на встречных, если те не уступают им дороги! Так-то вот и все остальное преисполняется свободой.
— Ты мне словно пересказываешь мой же собственный сон: я ведь и сам часто терплю от них, когда езжу в деревню.
— Если собрать все это вместе, самым главным будет, как ты понимаешь, то, что душа граждан делается Крайне чувствительной, даже по мелочам: все принудительное вызывает у них возмущение как нечто недопустимое. А кончат они, как ты знаешь, тем, что перестанут считаться даже с законами — писаными или Неписаными, — чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем Be было над ними власти.
е— Я это хорошо знаю.
— Так вот, мой друг, именно из этого правления, такого прекрасного и по-юношески дерзкого, и вырастает, как мне кажется, тирания.
— Действительно, оно дерзкое. Что же, однако, дальше?
— Та же болезнь, что развилась в олигархии и ее погубила, еще больше и сильнее развивается здесь — из-за своеволия — и порабощает демократию. В самом деле, 564все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.
— Естественно.
— Ведь черезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для государства обращается не по что иное, как в чрезмерное рабство.
— Оно и естественно.
— Так вот, тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство.
— Это не лишено основания.
— Но, думаю я, ты не об этом спрашивал, а о том, какая болезнь, встречающаяся в олигархии, так же точно подтачивает демократию и порабощает ее.
— Ты верно говоришь.
— Этой болезнью я считал появление особого рода людей, праздных и расточительных, под предводительством отчаянных смельчаков, за которыми тянутся и не столь смелые: мы их уподобили трутням, часть которых имеет жало, а часть его лишена.
— Это правильно.
— Оба этих разряда, чуть появятся, вносят расстройство в любой государственный строй, как воспаление и желчь — в тело. И хорошему врачу, и государственному законодателю надо заранее принимать против них меры не менее, чем опытному пчеловоду, — главным образом, чтобы не допустить зарождения трутней, — но, если уж они появятся, надо вырезать вместе с ними и соты.
— Клянусь Зевсом, это уж непременно.
— Чтобы нам было виднее то, что мы хотим различить, сделаем следующее...
— А именно?
почему русский олигарх это либо жид либо армянин
[Три "части" демократического государства: трутни, богачи и народ]
— Разделим мысленно демократическое государство на три части — да это и в действительности так обстоит. Одну часть составят подобного рода трутни: они возникают здесь хоть и вследствие своеволия, но не меньше, чем при олигархическом строе.
— Это так.
— Но здесь они много ядовитее, чем там.
— Почему?
— Там они не в почете, наоборот, их отстраняют от занимаемых должностей, и потому им не на чем набить себе руку и набрать силу. А при демократии они, за редкими исключениями, чуть ли не стоят во главе: самые ядовитые из трутней произносят речи и действуют, а остальные усаживаются поближе к помосту, жужжат и не допускают, чтобы кто-нибудь говорил иначе. Выходит, что при таком государственном строе всем, за исключением немногого, распоряжаются подобные люди.
— Конечно.
— Из состава толпы всегда выделяется и другая часть...
— Какая?
— Из дельцов самыми богатыми большей частью становятся самые упорядоченные по своей природе.
— Естественно.
— С них-то трутням всего удобнее собрать побольше меду.
— Как же его и возьмешь с тех, у кого его мало?
— Таких богачей обычно называют сотами трутней.
— Да, пожалуй.
565— Третий разряд составляет народ — те, что трудятся своими руками, чужды делячества, да и имущества у них немного. Они всего многочисленнее и при демократическом строе всего влиятельнее, особенно когда соберутся вместе.
— Да, но у них нет желания делать это часто, если им не достается их доля меда.
— А разве они не всегда в доле, поскольку власти имеют возможность отнять собственность у имущих и раздать ее народу, оставив, правда, большую часть себе?
— Таким-то способом они всегда получат свою долю.
— А те, у кого отбирают имущество, бывают вынуждены защищаться, выступать в народном собрании и вообще действовать насколько это возможно.
— Конечно.
— И хотя бы они и не стремились к перевороту, кое-кто все равно обвинит их в кознях против народа и в стремлении к олигархии.
— И что же?
— В конце концов, когда они видят, что народ, обманутый клеветниками, готов не со зла, а по неведению расправиться с ними, тогда они волей-неволей становятся уже действительными приверженцами олигархии. сОни тут не при чем: просто тот самый трутень ужалил их и от этого в них зародилось такое зло.
— Вот именно.
— Начинаются обвинения, судебные разбирательства, тяжбы.
— Конечно.
— А разве народ не привык особенно отличать кого-то одного, ухаживать за ним и его возвеличивать?
— Конечно, привык.
— Значит, уж это-то ясно, что, когда появляется тиран, он вырастает именно из этого корня, то есть как ставленник народа27.
— Да, совершенно ясно.
"Тиранический" человек
— С чего же начинается превращение такого ставленника в тирана? Впрочем, ясно, что это происходит, когда он начинает делать то же самое, что в том сказании, которое передают относительно святилища Зевса Ликейского в Аркадии.
— А что именно?
— Говорят, что, кто отведал человеческих внутренностей, мелко нарезанных вместе с мясом жертвенных животных, тому не избежать стать волком. Или ты не слыхал такого предания?
— Слыхал.
— Разве не то же и с представителем народа? Имея в руках чрезвычайно послушную толпу, разве он воздержится от крови своих соплеменников? Напротив, как это обычно бывает, он станет привлекать их к суду по несправедливым обвинениям и осквернит себя, отнимая у человека жизнь: своими нечестивыми устами 566и языком он будет смаковать убийство родичей. Карая изгнанием и приговаривая к страшной казни, он между тем будет сулить отмену задолженности и передел земли. После всего этого разве не суждено такому человеку неизбежно одно из двух: либо погибнуть от руки своих врагов, либо же стать тираном и превратиться из человека в волка?
— Да, это ему неизбежно суждено.
— Он — тот, кто подымает восстание против обладающих собственностью.
— Да, он таков.
— Если он потерпел неудачу, подвергся изгнанию, а потом вернулся — назло своим врагам, — то возвращается он уже как законченный тиран.
— Это ясно.
— Если же те, кто его изгнал, не будут в состоянии его свалить снова и предать казни, очернив в глазах граждан, то они замышляют его тайное убийство.
— Обычно так и бывает.
— Отсюда это общеизвестное требование со стороны тиранов: чуть только они достигнут такой власти, они велят народу назначить им телохранителей, чтобы народный заступник был невредим.
— Это уж непременно.
— И народ, конечно, дает их ему, потому что дорожит его жизнью, за себя же пока вполне спокоен.
— Безусловно.
— А когда увидит это человек, имеющий деньги, вместе с деньгами и основание ненавидеть народ, он тотчас же, мой друг, как гласило прорицание Крезу,
...к берегам песчанистым Герма Без оглядки бежит, не стыдясь прослыть малодушным28.
— Во второй раз ему и не довелось бы стыдиться.
— Если бы его захватили, он был бы казнен.
— Непременно.
— А тот, народный ставленник, ясно, не покоится "величествен... на пространстве великом"29, но, повергнув многих других, прямо стоит на колеснице своего государства уже не как представитель народа, а как совершенный тиран.
— Еще бы.
— Разбирать ли нам, в чем счастье этого человека того государства, в котором появляется подобного рода смертный?
— Конечно, надо разобрать.
— В первые дни, вообще в первое время он приветливо улыбается всем, кто бы ему ни встретился, а о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает многоа о себе утверждает, что он вовсе не тиран; он дает много обещаний частным лицам и обществу; он освобождает людей от долгов и раздает землю народу и своей свите. Так притворяется он милостивым ко всем и кротким.
— Это неизбежно.
— Когда же он примирится кое с кем из своих врагов, а иных уничтожит, так что они перестанут его беспокоить, я думаю, первой его задачей будет постоянно вовлекать граждан в какие-то войны, чтобы народ испытывал нужду в предводителе...
— Это естественно.
567— ...да и для того, чтобы из-за налогов люди обеднели и перебивались со дня на день, меньше злоумышляя против него.
— Это ясно.
— А если он заподозрит кого-нибудь в вольных мыслях и в отрицании его правления, то таких людей он уничтожит под предлогом, будто они предались неприятелю. Ради всего этого тирану необходимо постоянно будоражить всех посредством войны.
— Да, необходимо.
— Но такие действия сделают его все более и более ненавистным для граждан.
— Конечно.
— Между тем и некоторые из влиятельных лиц, способствовавших его возвышению, станут открыто, да и в разговорах между собой выражать ему свое недовольство всем происходящим — по крайней мере, те, что посмелее.
— Вероятно.
— Чтобы сохранить за собою власть, тирану придется их всех уничтожить, так что в конце концов не останется никого ни из друзей, ни из врагов, кто бы на что-то годился.
— Ясно.
— Значит, тирану надо зорко следить за тем, кто мужествен, кто великодушен, кто разумен, кто богат. Благополучие тирана основано на том, что он поневоле враждебен всем этим людям и строит против них козни, пока не очистит от них государство.
— Дивное очищение, нечего сказать!
— Да, оно противоположно тому, что применяют врачи: те удаляют из тела все наихудшее, оставляя самое лучшее, здесь же дело обстоит наоборот.
— По-видимому, для тирана это необходимо, если . он хочет сохранить власть.
— Он связан блаженной необходимостью либо обитать вместе с толпой негодяев, притом тех, кто его ненавидит, либо проститься с жизнью.
— Да, связан.
— И не правда ли, чем более он становится ненавистен гражданам своими этими действиями, тем больше требуется ему верных телохранителей?
— Конечно.
— А кто ему верен? Откуда их взять?
— Их налетит сколько угодно, стоит лишь заплатить.
— Клянусь собакой, мне кажется, ты опять заговорил о каких-то трутнях, о чужеземном сброде.
— Это тебе верно кажется.
— Что же? Разве тиран не захочет иметь местных телохранителей?
— Каким образом?
— Он отберет у граждан рабов, освободит их и сделает своими копейщиками.
— В самом деле, к тому же они будут и самыми верными.
— Блаженным же существом назовешь ты тирана, 568раз подобного рода люди — его верные друзья, а прежних, подлинных, он погубил!
— Он принужден довольствоваться такими.
— Эти его сподвижники будут им восхищаться, его общество составят эти новые граждане, тогда как люди порядочные будут ненавидеть и избегать его.
— Несомненно.
— Недаром, видно, мудреное дело — сочинять трагедии, а ведь в этом особенно отличился Эврипид.
— Что ты имеешь в виду?
— Да ведь у него есть выражение, полное глубокого смысла:
Тираны мудры ведь, общаясь с мудрыми30.
Он считает — это ясно, — что тиран общается с мудрецами.
— И как он до небес превозносит тираническую власть31 и многое другое в этом деле — он и остальные поэты!
— Поэтому, раз уж трагические поэты такие мудрецы, пусть они и нас, и всех тех, кто разделяет наши Взгляды на общественное устройство, извинят, если мы не примем их в наше государство именно из-за того, что они так прославляют тираническую власть.
— Я-то думаю, они нас извинят, по крайней мере те, кто из них поучтивее.
— Обходя другие государства, собирая густую толпу, подрядив исполнителей с прекрасными, сильными, впечатляющими голосами, они привлекают граждан к тирании и демократии.
— Да, и при этом очень стараются.
— Мало того, они получают вознаграждение и им оказываются почести всего более, как это и естественно, со стороны тиранов, а на втором месте и от демократии. Но чем выше взбираются они к вершинам государственной власти, тем больше слабеет их почет, словно ему не хватает дыхания идти дальше.
— Действительно это так.
— Но мы с тобой сейчас отклонились, давай вернемся снова к этому войску тирана, столь многочисленному, великолепному, пестрому, всегда меняющему свой состав, и посмотрим, на какие средства оно содержится.
— Очевидно, тиран тратит на него храмовые средства, если они имеются в государстве, и, пока их изъятием можно будет покрывать расходы, он уменьшает обложение населения налогами.
— А когда эти средства иссякнут?
— Ясно, что тогда он будет содержать и самого себя, и своих сподвижников и сподвижниц уже на отцовские средства.
— Понимаю: раз народ породил тирана, народу же и кормить его и его сподвижников.
— Это тирану совершенно необходимо.
— Как это ты говоришь? А если народ в негодовании скажет, что взрослый сын не вправе кормиться за счет отца, скорей уж, наоборот, отец за счет сына, 569и что отец не для того родил сына и поставил его на ноги, чтобы самому, когда тот подрастет, попасть в рабство к своим же собственным рабам и кормить и сына, и рабов, и всякое отребье? Напротив, раз представитель народа так выдвинулся, народ мог бы рассчитывать освободиться от богачей и от так называемых достойных32 людей; теперь же народ велит и ему, и его сподвижникам покинуть пределы государства: так отец выгоняет из дому сына вместе с его пьяной ватагой.
— Народ тогда узнает, клянусь Зевсом, что за тварь он породил, да еще и любовно вырастил; он убедится, насколько мощны те, кого он пытается выгнать своими слабыми силами.
— Что ты говоришь? Тиран посмеет насильничать над своим отцом и, если тот не отступится, прибегнет даже к побоям?
— Да, он отнимет оружие у своего отца.
— Значит, тиран — отцеубийца и плохой кормилец для престарелых; по-видимому, общепризнано, что таково свойство тиранической власти. По пословице, "избегая дыма, угодишь в огонь"33: так и народ из подчинения свободным людям попадает в услужение к деспотической власти и свою неумеренную свободу меняет на самое тяжкое и горькое рабство — рабство у рабов.
— Это именно так и бывает.
— Что же? Можно ли без преувеличения сказать, что мы достаточно разобрали, как из демократии получается тирания и каковы ее особенности?
— Вполне достаточно.
А где коммунизм?
[Этническая характеристика идеального государства в связи с вопросом о войне]
— Но посмотри, обычно ли то, что я сейчас скажу. Я утверждаю, что все эллины — близкие друг другу люди и состоят между собою в родстве, а для варваров они — иноземцы и чужаки.
— Прекрасно.
— Значит, если эллины сражаются с варварами, а варвары с эллинами, мы скажем, что они воюют, что они по самой своей природе враги и эту их вражду надо называть войной. Когда же нечто подобное происходит между эллинами, надо сказать, что по природе своей они друзья, но Эллада в этом случае больна и в ней царит междоусобица, и такую вражду следует именовать раздором24.
— Я согласен расценивать это именно так.
— Посмотри-ка: при таких, как мы только что условились это называть, раздорах, когда нечто подобное где-нибудь происходит и в государстве царит раскол, граждане опустошают друг у друга поля и поджигают чужие дома, сколь губительным окажется
этот раздор и как мало любви к своей родине выкажут обе стороны! Иначе они не осмелились бы разорять свою мать и кормилицу. Достаточно уж того, что победители отберут у побежденных плоды их труда, но пусть не забывают они, что цель — заключение мира: не вечно же им воевать!
— Такой образ мыслей гораздо благороднее, чем тот.
— Что же? Устрояемое тобой государство разве не будет эллинским?
— Оно должно быть таким.
— А его граждане разве не будут доблестными и воспитанными?
— Конечно, будут.
— Разве они не будут любить все эллинское, считать Элладу родиной и вместе с остальными участвовать в священных празднествах?
— Несомненно, будут.
471— Разногласия с эллинами как со своими сородичами они будут считать раздором и не назовут войной?
— Да.
— И посреди распрей они будут помнить о мире?
— Конечно.
— Своих противников они будут благожелательно вразумлять, не порабощая их в наказание и не доводя до гибели — они разумные советчики, а не враги.
— Это так.
— Раз они эллины, они не станут опустошать Элладу или поджигать там дома; они не согласятся считать в том или ином государстве своими врагами . всех — и мужчин, и женщин, и детей, а будут считать ими лишь немногих — виновников распри. Поэтому у них не появится желания разорять страну и разрушать дома, раз они ничего не имеют против большинства граждан, а распрю они будут продолжать лишь до тех пор, пока те, кто невинно страдает, не заставят ее виновников наконец понести кару.
— Я согласен, что наши граждане должны относиться к своим противникам именно таким образом, а к варварам — так, как теперь относятся друг к другу эллины.
— Мы установим для стражей и этот закон: не опустошать страну и не поджигать домов.
— Да, решим, что это хорошо, так же как и то, о чем мы говорили раньше.
— Но по-моему, Сократ, если тебе позволить говорить об этих вещах, ты и не вспомнишь, что стал это делать, отложив ответ на ранее возникший вопрос: может ли осуществиться такое государственное устройство и каким образом это возможно. Ведь, если бы все это осуществилось, это было бы безусловным благом для того государства, где это случится.
Я укажу и на те преимущества, о которых ты не упомянул: граждане такого государства в высшей степени доблестно сражались бы с неприятелем, потому что никогда не оставляли бы своих в беде, зная, что они приходятся друг другу братьями, отцами, сыновьями, и так называя друг друга. А если и женщины будут участвовать в походах — в том же ли самом строю или идя позади, чтобы наводить страх на врагов, либо в случае какой-то нужды оказывать помощь, — я уверен, что благодаря сему этому наши граждане будут непобедимы. Не буду уж говорить о домашних благах — могу себе представить, сколько их будет! Так как я полностью согласен с тобой, что они были бы — да еще и тьма других, — если бы осуществилось это государственное устройство, ты о нем больше не говори, а мы уж постараемся убе-ить самих себя, что это возможно, и объяснить, каким образом, а обо всем остальном давай отложим попечение.
472— Ты словно сделал внезапный набег на мое рассуждение, и набег беспощадный, чуть лишь я засмотрелся. Ты, верно, не понимаешь, что едва я избегнул тех двух волн, ты насылаешь на меня третью, крупнейшую и самую тягостную25. Когда т. Когда ты ее увидишь и услышишь ее раскаты, ты очень снисходительно отнесешься к тому, что я, понятное дело, медлил: мне было страшно и высказывать, и пытаться обсуждать мою мысль, настолько она необычна.
— Чем больше ты будешь так говорить, тем меньше позволим мы тебе уклоняться от вопроса, каким образом можно осуществить это государственное устройство. Пожалуйста, ответь нам не мешкая.
Влияние этнических процессов на развитие цивилизаций исследовано далеко недостаточно. И все же имеющийся исторический материал позволяет сделать некоторые предварительные выводы, хотя бы на уровне эмпирических обобщений. Так, например, известно, что из множества древних цивилизаций (а их насчитывается не менее полутора десятков) до настоящего времени дожили две - индийская и китайская. Только в этих двух цивилизациях традиция государственности и культуры не прерывалась на протяжении почти четырех тысячелетий, несмотря на периоды чужеземных завоеваний и более или менее длительное нахождение завоевателей у власти.
Чем обусловлен факт цивилизационной устойчивости Индии и Китая? Можно ли считать случайностью, что из всех современных государств только эти два являются демографическими гигантами, население каждого из которых перевалило за 1 миллиард человек? Пример Индии и Китая наводит на мысль о взаимозависимости таких показателей, как этнокультурная однородность, демографическая масса и цивилизационная устойчивость. Цивилизация тем устойчивее, чем однороднее этнический состав, выше плотность населения и больше демографическая масса. Конечно, Индия менее однородна в этническом и культурном плане, чем Китай. Но, видимо, существует некоторая критическая масса этнически однородного населения, которая, как балласт кораблю, придает устойчивость социокультурному организму.
Гобино полагал, что возникновение цивилизаций связано с внедрением «арийской группы» в туземную среду. Если откинуть наивный этноцентризм, свойственный французскому автору, в этом утверждении есть рациональное зерно. Действительно, массовая этническая миграция часто выступает причиной, как возникновения, так и гибели цивилизаций и государств.
Достаточно вспомнить «нашествие варваров», которое, как полагают, разрушило Римскую империю, а в действительности - всю античную цивилизацию. Или монголо-татарское нашествие, которое привело к исчезновению первого центра русской государственности и культуры - Киевской Руси. Оно же положило начало длительной исторической деградации среднеазиатского региона, который ко времени монгольского завоевания (XIII в.) находился на подъеме и уже вступил в полосу «восточного Возрождения» - раньше, чем Западная Европа. А вот Китай довольно скоро покончил с владычеством монголов: их демографические массы были несоизмеримы. А нашествие турок-османов, уничтожившее Византию, но создавшее Османскую империю? Или западноевропейская миграция в Северную, Центральную и Южную Америку, которая везде сопровождалась уничтожением американских цивилизаций? Разве экономические причины погубили империю инков? И разве социальный конфликт породил Арабский халифат? Причина всех этих событий одна - массовые этнические миграции.
Собственно, любая крупная война и есть не что иное, как массовая этническая миграция. Завоеванный народ становится либо донором для этноса-захватчика, либо объектом истребления (геноцида). Мультиэтничность, которая часто возникает в результате территориально-этнической экспансии, весьма неоднозначно сказывается на цивилизации. Гобино верно подметил амбивалентный (двойственный) характер этого процесса. С одной стороны, мигрирующий этнос получает дополнительные средства к развитию. С другой, мультиэтничность - фактор, дестабилизирующий общества. Можно выделить две разновидности мультиэтничности: компактную и диффузную. В случае компактного проживания этнических групп государству грозит распад на составляющие его части. Пример Римской, Турецкой, Австро-Венгерской, Российской империй, Арабского халифата, Чехословакии, Югославии говорит о том, что линии разлома многонациональных образований проходят по границам проживания компактных этнических групп.
Что касается диффузной многоэтничности, то здесь следует обратиться к опыту тех цивилизаций, в которых это явление приобрело массовый характер. Прежде всего, это относится к Древнему Риму, который начинался с однородной в этническом отношении группы римлян и латинов, затем охватил всех италиков, а под конец своего существования представлял собой колоссальную многонациональную империю, где наиболее смешанный в этническом отношении массив населения проживал в мегаполисах и в метрополии (Италийском полуострове). Весьма показательно, что кризис поздней Римской империи, о котором пишут все историки, шел рука об руку с нарастанием диффузной мультиэтничности италийского населения.
Тема и объем данной статьи не позволяет подробно останавливаться на этом вопросе, тем более что этнодемографический кризис римской метрополии достаточно освещен в научной литературе. Факт остается фактом: на протяжении последних веков своего существования в Риме шел активный процесс «расового смешения», который в итоге привел к смене этнической базы культуры и даже радикальному изменению антропологического типа римско-италийского населения. Сегодня мы привыкли воспринимать итальянцев как смуглых, кареглазых, низкорослых брюнетов. Древнеримский антропологический тип был совершенно иным: светлоглазые высокие блондины со светлой кожей.
То же самое можно сказать и в отношении греческого населения. Современный грек - смуглый кареглазый брюнет. Древний грек - прямая тому противоположность.28 Трудно сказать, когда именно произошла столь радикальная смена греческого антропологического типа. Впоследствии Греция долгое время находилась под турецким владычеством. Но что и в древности этот процесс шел весьма активно, свидетельствуют дошедшие до нас портретные изображения эпохи эллинизма («фаюмские портреты»).
Таким образом, тезис Гобино о негативном влиянии диффузной мультиэтничности («расового смешения») на развитие цивилизаций находит известное подтверждение в историческом материале. Однако остается открытым главный вопрос - о причинно-следственных связях. Гобино настаивал на первичности и независимости «расового фактора» и категорически отрицал какое-либо влияние экономики на этнические процессы. Факты убеждают в обратном. Основные причины этнического смешения - как в древности, так и в современной цивилизации - носят сугубо экономический характер. С одной стороны, это колонизация, т.е. экспорт экономически избыточного населения, а с другой стороны, это «трудовая миграция», т. е. импорт иностранной рабочей силы. Хозяйственная система древних цивилизаций держалась на постоянном ввозе дешевых иностранных рабочих (рабов), которые так или иначе постепенно смешивались с местным населением (путем браков, внебрачных отношений, отпуска на волю, самовыкупа, колоната). Трудовая миграция является главной причиной мультиэтничности и современных обществ.
В марксистской и либеральной исторической мысли принято связывать возникновение цивилизации с появлением социальной стратификации, т. е. делением общества на профессиональные и классовые группы. Но социальное неравенство (особенно в древних цивилизациях), как правило, везде выступало как этносоциальное неравенство. Рабовладельцы принадлежали к другой этнической группе, чем рабы. Достаточно обратить внимание на хозяйственные записи греков, где фиксировалось количество рабов в хозяйстве с указанием их происхождения. Как правило, это либо фракийцы (этнос, проживавший на севере Балканского полуострова), либо жители внутренних областей Малой Азии (каппадокийцы и киликийцы). Греков среди них нет. Греческих рабов продавали на восточных рынках, а не в самой Греции. Египетские фрески рисуют нам ту же картину. Египетские рабы - это не египтяне, а нубийцы, ливийцы, сирийцы и прочие народности Северной Африки и Азии.
Гобино условием возникновения цивилизации считал «расовое смешение», марксизм - классовое деление. И то, и другое правильно. Исторически цивилизации возникали на основе этносоциального неравенства, где тяжелые и непрестижные виды деятельности возлагались на иноплеменников-рабов. Гобино игнорировал экономическую сторону этого процесса, марксизм - этническую. Чтобы окончательно разобраться в тех механизмах, которые лежат в основе цивилизационной динамики, необходимо дальнейшее исследование. По крайней мере, точку в этом вопросе ставить рано. Проблема носит дискуссионный характер, и попытки её «закрыть» путем навешивания идеологических ярлыков являются насилием над научной мыслью.
Весьма забавно, что ты кидаешь этого глупого фашиста. Насколько нужно быть тупым, чтобы подумать, что СССР стало национальным государством русских? Как он смог решиться туда приехать после всего, что сделал?
Понятие политического
Сущность политического, по аналогии с сущностью морального, эстетического и экономического, Шмитт видит в первичном дуальном различении «друг-враг»: «Согласимся, что в области морального последние различения суть «доброе» и «злое»; в эстетическом — «прекрасное» и «безобразное»; в экономическом — «полезное» и «вредное» или, например, «рентабельное» и «нерентабельное». … Специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага» (Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. – М., 1992. № 1). Так политическое обретает свою онтологию. Все понятия политики, все политические действия и мотивы можно свести к этой базовой паре. Итак, политика обязательно предполагает «решение», которое осуществляет разделение окружающих на «друзей» и «врагов». «Враг» – это не конкурент, не противник, не злодей или безобразный, он не объект ненависти, но он есть нечто иное, чужое. Враг угрожает идентичности политического субъекта. Однако «враг» здесь приобретает и положительный смысл, поскольку в то же время способствует коллективной идентификации и политическому самосознанию. «Враг» выступает как стимул, который требует реакции, ответа. Этот ответ и составляет содержательную сторону идентичности. «Враг» определяет границы субъекта, которые, соответственно, обусловливают форму того, что заключено в эти границы. Субъектом политики для Шмитта является, прежде всего, народ, а не индивид или политическая партия. Государство в таком случае – это организованное единство народа, «субстанция политического единства». Исходя из этого, «врагом» может быть только другое государство. Следовательно, политика – это всегда дело межгосударственное. В связи с этим понятием политического Шмитт намекает на генезис того явления, которое можно назвать «пятой колонной»: «Если часть народа объявляет, что у нее врагов больше нет, то тем самым в силу положения дел она ставит себя на сторону врагов и помогает им» (Там же).
Критика либерализма
Либерализм для Шмитта, как и для других консервативных революционеров, являлся вредным, вражеским феноменом, убивающим само политическое. Он вел с ним непримиримую интеллектуальную борьбу, рассматривая свои работы как «бомбы», призванные взорвать эту идеологию. Либерализм приравнивает политическое к партийно-политическому и таким образом переносит пару «друг-враг» внутрь самого политического субъекта, т.е. народа, тем самым раздробляя его единство. Кстати, по мнению Шмитта, именно либерализм является причиной гражданской войны. Согласно Шмитту, здесь эта пара обретает еще большую интенсивность. Он критикует также либеральное отношение к войне. Шмитт считал войну явлением естественным, укорененным в самой политической онтологии. Либерализм считает войну злом, но если воюет, то считает войну последней, направленной на уничтожение самой идеи войны. При этом такая война оказывается наиболее бесчеловечной, поскольку сюда вмешивают моральные аспекты, которые обусловливают демонизацию врага.
В работе «Культурно-историческое положение нынешнего парламентаризма» (1923) он осуществляет деконструкцию понятия парламентаризма. Шмитт видит в нем институт «вечной дискуссии», которая не приводит ни к какому «решению», а, следовательно, является аполитичной. Шмитт обнаруживает родственность этой идеи представлениям романтизма начала XIX в. Парламентаризм представляет собой «метафизическую систему», которая обуславливает два его главных принципа – публичность и дискуссия. Тезис, что из свободной борьбы мнений возникает истина как гармония, которая сама собой образуется в результате соревнования, является чисто «метафизическим». Истина становится простой функцией вечного соревнования мнений. По отношению к истине это означает отказ от окончательного результата.
Шмитт подверг критике также либеральную демократию, опровергая ее «демократичность», ее способность представлять волю народа. По его мнению, она отрицает суверенитет народа как таковой и является по сути олигархической. Парламентские дискуссии – это фасад, за которым кроется господство партий и экономических интересов. Сущностью демократии для Шмитта является соответствие решений власти воле народа, более того тождество управляющих и управляемых («прямая демократия»). При демократии в пределе происходит отождествление общества и государства (государство становится «тотальным»), что противоречит либеральному учению о четком разделении гражданского общества и государства.
Понятие суверенитета
Проблему суверенитета Шмитт анализирует в «Политической теологии» (1922). Суверенитет это сущностная характеристика государства. Если оно не обладает суверенитетом, то оно не является государством вообще. Суверенитет заключается в принятии «решения» (Шмитт разрабатывал концепцию децизионизма). Под принятием решения Шмитт понимал определение друга и врага, т.е. конституирующий политическую субъектность акт. Наличие или отсутствие суверенитета становится особенно явным в условиях «чрезвычайной ситуации». Эта ситуация по определению не может регулироваться обычными нормами, они здесь не работают. Выходом из сложившегося кризиса может быть лишь решение суверена: «Суверен – это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». Это решение не регламентируется никакими нормами, оно имеет свою онтологию, за пределами правовых, моральных, религиозных норм. Более того, это решение ведет к изменению самих норм. С этой точки зрения правовое государство, провозглашаемое либерализмом, не может быть суверенным, т.к. власть в нем подчиняется праву, которое является результатом «общественного договора». Если в праве прописываются полномочия власти в чрезвычайной ситуации, то это означает, что власть подчиняется норме, а значит не является суверенной.
Номос земли
Хотя Шмитт является в первую очередь философом права, он сделал немалый вклад в развитие геополитической науки. Геополитические концепции Шмитта можно обнаружить в следующих его текстах: «Порядок больших пространств в праве народов, с запретом на интервенцию чуждых пространству сил; к понятию рейха в международном праве» (1939), «Земля и Море» (1942), «Номос земли» (1950), «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря» (1959). Книга «Номос земли» (1950), хотя касается в первую очередь теории и истории права, имеет важное значение и для геополитики. В своей концепции «номоса земли» Шмитт отстаивал идею связи правового порядка с пространством. Принципом организации является «номос» (νομος), что означает «порядок», который предполагает три процедуры по отношению к земле: «брать», «делить» и «использовать». Эти процедуры определяют три «номоса земли», которые формировались на разных исторических этапах. Смена номосов сопровождалась трансформацией социальной структуры, права и политики. Первый имел место в Древности и Средневековье. Он состоял из нескольких удаленных друг от друга цивилизаций, отделенных нейтральными зонами, и считавших себя центром мира. «Второй номос земли» появился примерно пять веков назад. Здесь весь мир освоен и поделен. Субъектами этого номоса являются национальные государства, которые осуществляют колониальные завоевания. «Третий номос земли» сложился после Второй мировой войны, когда мир был поделен между двумя антагонистичными блоками – между цивилизацией «моря» (США, Англия) и цивилизацией «суши».
Суша и Море
Анализу особенностей морских и сухопутных цивилизаций посвящены небольшие тесты «Земля и Море» и «Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Суши и Моря». Сухопутные и морские страны формируют два полярных типа цивилизации – «сушу» и «море», которые соотносятся с геополитическими понятиями теллурократии и талассократии. «Сушу» характеризует принцип неподвижности, что обусловлено созерцанием неизменного ландшафта. Это проявляется в консерватизме в культуре, в социальной, религиозной, экономической и политической сферах. Морскую цивилизацию, напротив, характеризует непостоянство, что соответствует водному пространству. Это обусловливает подвижность этики, социальных и юридических норм. Именно эта цивилизация порождает индустрию, технику. Морское мировоззрение «техноморфно», сухопутное – «социоморфно», первое рождает «цивилизацию», второе – «культуру». Символом «суши» может быть образ неподвижного дома, а «моря» – движущийся корабль. Цивилизации «суши» преобладают в истории человечества, особенно в период «первого номоса земли» (древние народы, как правило, относились с опаской к морю как таковому, часто рассматривая его как обитель темных сил). С XVI века (открытие Мирового Океана) начинает усиление «моря». Это касается прежде всего Англии, которая начинает себя мыслить как остров в море. Начинается эпоха противостояния «суши» и «моря», «Бегемота» и «Левиафана», в форме соперничества национальных государств, что соответствует периоду «второго номоса земли».
Grossraum
Шмитт также вводит важное правовое, социологическое и геополитическое понятие «большого пространства» (Grossraum). В отличие физико-математического понятия пространства, «большое пространство» является конкретным, историко-политическим понятием. «Большое» указывает на уровень внутренней организованности и культурной и политической консолидации, а «пространство» понимается как конкретный ландшафт как среда обитания народов. «Большое пространство» понимается им как новый принцип организации мирового пространства, противостоящий универсалистским моделям любых версий империализма. Оно возникает в соответствии с логикой развития «номоса земли». Субъектами «большого пространства» являются народы, а не абстрактные индивиды. Само понятие «права народа» подразумевает отказ от всех идеалов ассимиляции, абсорбции и «плавильного котла». Первым проявлением принципа большого пространства Шмитт считает американскую «доктрину Монро», согласно которой провозглашается независимость американского континента – его политика должна определяться интересами американских государств. Это означает также признание лидерства США со стороны остальных стран, и возложение на них основной нагрузки в целях поддержания свободы всего «большого пространства».
Понятию империализма как универсалистского проекта Шмитт противопоставляет понятие Рейха, который представляет собой правовой порядок на основе уважения к каждой народности. Рейх приходит на смену национальному государству. В большое пространство поникает излучение Рейха как его организующего, определяющего начала. По мнению Шмитта, Европу необходимо организовать как отдельное большое пространство с Германской империей как его геополитическим центром. Сегодня теория «больших пространств» рассматривается «новыми правыми» и неоевразийцами как концептуальная база проекта многополярного мира («плюриверсум»), альтернативы однополярной глобализации («универсум»).
Партизан
Фигуре партизана как последнему представителю «номоса земли» в ситуации тотального наступления талассократии, которая имеет сходства с драматичной фигурой «Рабочего» Юнгера (который был близким другом Шмитта), посвящена поздняя работа «Теория партизана» (1963). Шмитт уточняет свое понятие политического, поскольку партизан является примером того, что политика может осуществляться помимо государства. Партизан, как и боевик-революционер, действует как боец нерегулярного ополчения вне «легального» пространства, где действует положительный закон, установленный властью, но апеллирует к некой высшей «легитимности» (важное различение, предложенное Шмиттом в брошюре «Легальность и легитимность» (1932)), игнорирует различие между гражданскими и военными. Спецификой партизана является его «теллурическая» природа, т.к. он преследует цели в связи с конкретной, «своей» территорией, а не с абстрактными идеями либо всей «землей». Его деятельность обусловлена логикой «земли». В отличие от революционера, партизан «не разрушает привычных понятий о войне и не изменяет природу этого политического феномена». Партизан характеризуется повышенной мобильностью, которая еще более возрастает благодаря внедрению техники и моторизации. Вовлекаясь в сферу деятельности сил технического прогресса, он подвержен опасности утратить свой «теллурический» характер, связь с почвой. Шмитт считает, что, возможно, этот прогресс придаст фигуре партизана некое новое измерение, и мы увидим нового, «индустриального партизана», который поставит себе на службу новые средства. «Тогда новый вид партизана мог бы добавить к мировой истории новую главу с новым видом взятия пространства» (Шмитт К. Теория партизана. – М., 2007).
Жаринов Семен
Когда вы там уже революцию устроите, пидорасы? Мне заебало ждать.
В Риме времен империи жило значительное число иммигрантов из Восточного Средиземноморья, с территории Леванта и Ближнего Востока, сообщается в Science. В эпоху поздней античности их сменили выходцы из Центральной и Северной Европы. А еще раньше на территории, где позднее был основан город, как минимум дважды появлялись мигранты. 8-9 тысяч лет назад неолитические фермеры из Анатолии практически полностью вытеснили (или ассимилировали) местных охотников-собирателей, а 3-5 тысяч лет назад их самих сменили люди, родственные восточноевропейским степнякам и жителям Ближнего Востока.
По преданию, Рим был основан в 753 году до нашей эры. Судя по археологическим доказательствам, поселение на этом месте было основано в VIII или в X веке до нашей эры. Первые века после основания Римом правили цари, а примерно в 509 году до нашей эры монархию сменило республиканское правление. Римская республика постепенно завоевывала соседние племена, и в середине III века до нашей эры захватила бóльшую часть Апеннинского полуострова. В 264 году до нашей эры началась первая война с Карфагеном в результате которой римлянам досталась Сицилия. В ходе двух последующих войн римляне захватили все владения Карфагена и полностью разрушили сам город. В итоге Римская республика стала сильнейшим государством на западе Средиземноморья. В течение следующих веков власть Рима распространилась на весь регион, а в 27 году до нашей эры республику сменила империя.
В течение следующих трех веков на территориях подвластных Римской империи жили от 50 до 90 миллионов человек, а население Рима перевалило за миллион. Но постепенно империи становилось все труднее обороняться от варваров. В 30-х годах IV века столицу перенесли из Рима в Византий (позднее Константинополь), а в конце IV века империя разделилась на Западную и Восточную. В конце V века Западная Римская империя перестала существовать. Рим часто грабили варвары, а население города из-за войн и эпидемий уменьшилось до 100 тысяч человек и даже меньше. В начале средних веков Рим недолго входил в состав Священной Римской империи, потом в городе правили местные патриции, а позднее — Римские папы.
История города Рима изучена хорошо, но генетических исследований жителей города проводилось мало. Поэтому антрополог Альфредо Коппа (Alfredo Coppa) из Римского университета «Сапиенца» и его коллеги из Италии, США, Австрии и Ирландии проанализировали геномы 127 горожан, живших в разное время и людей, живших на территории, где позднее он был построен. Их останки ученые нашли в 29 местах в Риме и его окрестностях. Древнейшие из них датировали периодом 9-12 тысяч лет назад, самые поздние – XIX веком. Останки 33 человек датировали с помощью радиоуглеродного метода, возраст остальных 94 оценили по найденным в захоронениях предметам.
Результаты анализа показали, что древнейшие жители территории, на которой позднее построили Рим, были генетически похожи на других охотников-собирателей, живших 9-12 тысяч лет назад в Западной Европе. Первая большая миграция на территорию Рима за последние 12 тысяч лет произошла около 8-9 тысяч лет назад и совпала с появлением в регионе сельского хозяйства. Неолитические фермеры из центральной Анатолии или севера современной Греции практически полностью вытеснили местных охотников-собирателей. Следующая волна переселенцев появилась 2,9-4,9 тысячи лет назад. У них было смешанное генетическое «наследство» восточноевропейских кочевников и жителей Ближнего Востока. Позднее, у некоторых людей, живших в Риме или на его месте между 900 и 200 годами до нашей эры, появляются те же генетические маркеры, что у современных жителей Средиземноморья. Но некоторые из них оказались потомками выходцев с Ближнего Востока и Северной Африки (с территории современного Марокко).
Между 27 годом до нашей эры и 300 годом нашей эры в Риме появляется много переселенцев из других частей империи. Только у двух человек из тех 48, которые жили в Риме в имперский период и чьи останки проанализировали авторы статьи, сохранилось степное генетическое «наследство». 31 человек из 48 был генетически похож на выходцев из Центрального и Восточного Средиземноморья — Греции, Кипра, Мальты, южной и центральной части Апеннин. Еще у 13 человек оказалось левантинское генетическое наследство (на территории Леванта находятся современные Израиль, Сирия и Ливан). Вероятно, жители густонаселенных регионов Восточного Средиземноморья, в том числе крупных городов, таких как Афины или Александрия, переселялись в более свободную западную часть империи.
Позднее, когда империя разделилась на Западную и Восточную, жители города стали терять ближневосточное и левантинское генетическое «наследство». К началу средневековья жители города стали генетически похожи на современных выходцев из Центральной и Северной Европы.
Несколько лет назад ученые показали на примере Рима, как география и геология региона, где находится город, влияет на его рост и процветание. Местоположение на холмах первое время позволяло горожанам избегать наводнений и заболеваний, возникающих в болотистой местности. Вокруг города было много плодородных земель, пригодных для земледелия и большие запасы питьевой воды. Географическое положение позволяло городу расти и расширяться.
https://nplus1.ru/news/2019/11/07/origin
P.S.
Краткие выводы :
1) раннее население Италии (9-12 тыс. лет назад) было генетически схожим с населением Западной Европы.
2) После была волна неолитических фермеров из Анатолии и севера современной Греции которая практически полностью заместила европейских охотников-собирателей.
3) Следующая волна переселенцев появилась 2,9-4,9 тысячи лет назад. Здесь участвуют как группы родственные восточно-европейским кочевникам (а значит обладающие значительным протонордическим компонентом), так и ближневосточные волны земледельцев.
4) Железный век, массовые индоевропейские миграции в Италию и возникновение Римской Республики. "Европейский" генетический компонент максимальный в населении Рима (более 70%)
5) Далее идет эпоха Римской Империи. В ходе которой происходят массовые миграции ближневосточных жителей и жителей европейского средиземноморского побережья (рабы и не только). Доля крови потомков восточноевропейских кочевников сильно снижается. (процессы денордизации Рима). «Европейский» генетический компонент падает до 4%. Ближневосточный возрастает до 28%, восточно-средиземноморский до 40%. Рим расового смешения.
6) Гибель Римской Империи, поздняя Античность. Численность населения резко падает. Ближневосточный компонент перестает расти. Переднеазиатское генетическое наследство "вымывается" (остановка массового завоза рабов с ближнего востока + вторжения германцев и славян). Начинается новая волна нордизации.
7) К Средневековью происходит значительная нордизация Рима. Рим схож в расовом плане с населением Северной и Центральной Европы (!).
Т.е. Рим средневековья и скорее всего города Северной Италии, (которые станут крайне развитыми к концу средневековья), были довольно нордическими, населенными во многом потомками германцев. Не удивительно что итальянские художники позднего средневековья изображают лица окружающих людей столь нордическими.
8) От средневековья к современности. Стабилизация населения, смешение и формирование современных итальянцев.
Видимо, снова происходит денордизация, но не столь значительная как в эпоху Римской Империи.
Возможно, сельское, куда более южное население Италии, демографически частично замещает городское средневековое население (в силу разницы в рождаемости между жителями города и деревни в пользу последней).
В современном население присутствуют два компонента - европейский и средиземноморский. Доля средиземноморского выше.
Так заложено со времени образования родов и племён.
Человек приспосабливается к вызовам окружающей среды, создавая социальные институты и техника. В этом ему помогает развитый мозг, способность обучаться, которые компенсируют неотению, отсутствие специализации органов, атрофию инстинктов.
Цель таких сообществ - обеспечение физического, материального и психического благополучия для данной популяции людей (включая парохиальный альтруизм). Обеспечение когерентности локальных интересов в рамках общества. Поэтому, наиболее важными для людей являются экзистенциальные вопросы, связанные, в первую очередь, с их эссенцией, её сохранением и развитием, с её кол-вом и качеством, как основой собственного бытия, как фундаментом функционирующих социальных институтов. Социальные же институты (гендеры, семья, сословие, правовые нормы, и прочее), политическая цель должна подводить под соответствие биологическому фундаменту, и его реакции на внешние экологические и культурно-исторические, хозяйственные изменения.
Класс - это вещь, которая возможна только в гетерогенном и эссенциально аморфном обществе, и цели классового антагониста - не выходят за рамки политического противостояния, но, наносят прямой вред общему благу других сообществ, к которым относится часть людей, которые вовлекаются в конфликт. Это и пролов касается, и буржуа. Ничего кроме смерти ради утопии, основанной на Энгельско-Моргановской позитивной антропологии, это в себе не несет, как показала практика.
Потому что пал совковый режим и открыли границы на выезд. Что ж такой тупой-то блять.
Это потому что, уебан ты тупорылый, границы открыли. Не будь они так долго закрыты, из твоего помойного совка отток населения начался бы куда раньше.
У Гуриева и еще нескольких соавторов есть бумага, где рассматривается общая факторная производительность совка. К слову, офп это об инновация, что в свою очередь о том, почему все свое жалкое существование в основном воровал и копировал технологии запада. Вот это плюшки от "барина".
Непонятно вообще какого хуя рабочий с 130iq должен испытывать хоть какую-то солидарность с куском дерьма с 85iq просто из-за того, что они к одному классу принадлежат. С разницей в 3 среднеквадратических отклонения это не просто другой класс, это существо другого вида, ущербный хомо советикус. Естественно у любого достойного и уважающего себя человека он вызывает только презрения. По той же причине презрение у него вызывает и коммунизм - потому что это религия тупого ущербного ни на что другого кроме копания в мазуте копаться неспособного скотобыдла.
>>263201013
>>263201204
>Право на свободное передвижение внутри страны
Такого права у тебя нет, для передвижения ты обязан получать прописку в паспорт. При чем, у 37% населения страны - колхозников - паспорта вообще нет и они фактически закрепощены, не имея права покинуть свой колхоз.
>Право выезжать за пределы страны
Только если получишь выездную визу. В ином случае, даже если другое государство согласно тебя впустить, тебе не дадут покинуть пределы страны.
>Право на свободу слова
Раздавлено статьей за антисоветскую агитацию - фактически, аналогом нынешней статьи 282, но еще более жестким.
>Право на свободу объединений
Партии и независимые профсоюзы в стране запрещены.
>Право на свободный труд
Этого права тоже нет, в советской конституции труд закреплен не как право, а как обязанность - действует трудовая повинность. Переход же с одного предприятия на другое регулируется государством. Кроме того, активно используется принудительный труд заключенных.
>Избирательное право
Выборы на безальтернативной основе, единственного кандидата назначает компартия.
>Право на гражданское оружие
Оружие запрещено практически полностью.
>Право на частную собственность
Тут просто без комментариев.
Ну хули думал? У Маньчжурии просто не шибко большая береговая линия, вот и йода от потребления рыбы маловато.
Не нужна никакая навязываемая солидарность. Да и не бывает её никакой, кроме обычной гражданской солидарности.
В отличае от конфликтосоздающего понятия национальности и устаревшего десятилетия назад и абсолютно неработающего в современном мире понятия "класс", гражданство безусловно. Оно не делит людей одной страны на разные групы, а объединяет их. Гражданская же солидарность при этом всецело добровольна. Гражданское общество способно решать многие проблемы не требуя централизации, работая при этом через голову государства, и даже в условиях противодействия со стороны преступного государтсва. (Например, проводить сборы пожертвований для пострадавших от репрессий) Сейчас этому способствует повсеместная доступность интернета.
Что бы гражданская солидарность работала, в стране должно быть достаточно образованое общество. Главный враг гражданского общества - невежество. Только глубоко невежественные люди могут в 21 веке повестись на националистические, коммунистические, фашисткие, автократические идеи. Распространение знаний об устройстве общества, экономики, и в целом популяризация науки, рационализма и вытекающего из него гуманизма ведёт к созданию гражданского общества. Любой человек в равной степени способен вести себя как гражданин, вне зависимости от его национальности или уровня дохода. Достаточно побороть в себе вызваную невежеством атомизирующую общество нигилистическую парадигму поведения "моя хата с краю".
Образованые и неравнодушные люди были основным врагом и целью репрессий преступных режимов 20 века. Потому что при достижении большого количества таких людей в обществе, преступные режимы теряют свою опору - равнодушие общества к несправедливости.
Сейчас в России такие же люди чаще всего попадают под политические репрессии путинского неофашизма. Но за счёт новой с исторической точки зрения переменной - интернета - достигается практически абсолютная гласность, никакие преступления не могут быть скрыты. А значит при достижении критической массы неравнодушных людей, гражданское общество неизбежно преобразует страну к лучшему. Надо просто в меру своих сил бороться с невежеством и равнодушием в окружающих.
На пике все жиды.
С самой древней поры если что, внушаемый холоп стоит за интересы "альфа-самца", умный стоит за свои и своей семьи.
Непонятно отчего ты вообще такие примитивные вещи спрашиваешь.
Потому что рабочие никогда не будут интернационалистами, у каждого есть свой дом и есть чужаки, и не важно че там жид в книге писал, даже у жидовских рабочих дом свой появился в Израиле. Да и сам классовый подход придумывался только чтобы распропагандировать наиболее тупую чернь и натравить ее на руководящий и интеллектуальные слои общества, вырезать их, а на место вырезанных чтоб пришли таки пейсатые революционеры.
Вопрос сознательности рабочего класса.
А как людей поставить в ракурс классового самосознания, то пока ещё неясно.
А схуяли русскому работяге быть солидарным с чуркой?
Это не капитализм. Это государственный волюнтаризм
Ой, интересная картинка, спасибо
Хуила тупая, ты понимаешь что чмоня с IQ 85 соснёт от коммунистов сильнее, чем гении с IQ 130, т.к. эти "гении" пойдут в номенклатуру и будут свои хотелки удовлетворять за счёт быдла?
мимо быдло
А у тебя сколько детей? Черные же не виноваты в демографических тендерах развитых стран. в них виновато государство