Я хотел бы под видом волхва проникнуть к младенцу Христу
и украсть его ночью под Вифлеемской звездой,
чтобы где-нибудь в Риме божественную наготу
сопрягать со своей человеческой наготой.
Я ему бы Катулла читал наизусть и в лучший гимнасий водил,
на потехи и сладости сыпал без счета бы серебро,
но на зрелищах и боях усмирял бы азартный пыл,
переводя его пальчик из "contra" в "pro".
Я его бы сам с золотой молодежью свел и долго бы по ночам
ждал его домой, волновался и не ложился до двух,
а потом кричал на него, принюхиваясь к парам,
и плетьми от него отгонял бы шлюх.
А когда бы он мне надоел окончательно, как его ни крути
и пришло бы время расстаться с ним,
то его, по моей протекции годам к двадцати пяти
прокуратором бы назначили в Ершалаим.
Я ем говно, причём давно!
И пью мочу когда хочу!
Сосу хуи из-под мотни.
Сосу хачам, лижу русне.
Говномоча, хуи во сне.
Домой приду - понос глотну!
Хуйня
Жарко, жарко, горячо!
Пятиклассница дрожит,
но ей хочется еще,
несмотря на боль и стыд.
Вереницей пацаны
разжигают в ней огонь
и меняются, как сны,
тают, отпустив ладонь.
Сколько их здесь собралось?
Сколько их уже прошло?
Балагурят, смотрят сквозь
телефонное стекло.
Глаз горячечных закат,
красных пяточек восход -
ей бы сотни лет подряд
так тащиться без хлопот.
Пусть узнает хоть весь класс!
Нет ей дна и берегов -
обслужила бы сейчас
всех на свете мужиков.
Вот это произведение на уровне! Написано с душой и вложено максимум усилий так, будто описал свои будничные дела!
Зиявший Мэмбер
Зажиточный Мэмбер парил в небесах
Взирая на быдло в чертоги пал’лад.
И создавши изречения
Бросил их на извращенье
Взорам скверным в просвещенье
Что не знают утешенья в вечном мраке искаженья.
Быдлу молвил: не осудите, лишь мой мэмбер вы вкусите!
Что зиявши в небесах, проклял быдло, речь создав.
Исстрадавшись от ученья, и не знавши просветленья,
Быдло молится теперь,
Гимн воспев, и честь воздав,
К тривиальности упав.
Обернись печалью клейкой,
называя жизнь злодейкой,
слезы лей, грызи капкан,
я ж воспользуюсь лазейкой -
мир щебечет канарейкой
для того, кто наркоман.
Утром пусто? Утром серо?
Обволакивает серо-
водородистым душком
дня грядущего химера?
Есть от этих бедствий мера -
я ускорюсь порошком.
Если будет слишком долог
дня заснеженного полог,
и пределов январю
не найдет и футуролог,
я от самых лучших "ёлок"
липких шишек покурю.
Вечер шепчет откровенья -
ждал заката целый день я,
туч багровые гробы.
Как собрать в цепочку звенья,
мысли, шорохи, мгновенья,
если не поесть грибы?
А случится ночь бессонной
и, шумя кленовой кроной,
с потолка полезет ад,
я отвечу обороной
не молитвой, не иконой,
а приняв барбитурат.
Жизнь шуршит своим нарядом,
листопадом, снегопадом,
фейерверком георгин,
а когда пройдет парадом,
пусть со мною будет рядом
друг последний - героин.
Ты проиграл желание
и ты теперь мой раб -
прими же наказание
достойное растяп.
Я маленькая девочка
и трусики в говне,
соси меня где целочка,
кайфово делай мне.
Вылизывай анальное,
ты будешь газонюх -
вдыхай мое сакральное
и бойся оплеух.
Снимай с себя все наголо
и повернись лицом,
чтоб на него я какала
и ерзала крестцом.
Юли у ног, утаивай
в ладошках свой секрет
и лужицей эмалевой
испачкай мне паркет.
Сладостен сон валькирий,
снится им мой делирий -
с демонами в строю
ангелов я крою.
Ненависть, боль утраты -
все мы любви солдаты,
в каждом из нас Господь
ножичком режет плоть.
Апофеоз распада -
бойня внутри детсада,
перышки с крыльев, плач,
глобуса рваный мяч.
Вне и вовнутрь удары,
сняты со смерти чары -
гибель несу и сам
я умираю там.
Сладостен сон валькирий,
снится им мой делирий -
с ангелами в строю
демона я крою.
Дети прекрасны снаружи и изнутри:
двадцать четыре яичка розовых, двадцать три
маленьких маточки выложены на столе,
а на коленях дочурка смеется и норовит упасть,
и не понятно, как может нравиться этой смешной юле
целовать чудовище прямо в пасть.
Я научил ее для сладостных нужд использовать язычок
и торопливые пальчики, но - молчок,
лучше длинные волосы буду разглаживать ей,
чтобы эта игра не стала малышке скучна,
а после душа мы выйдем в скверик кормить голубей,
слушать, как с неба падает тишина.
Мир безразличен, безличен, растаскан на тысячи звезд,
каждая звездочка - будущий Холокост,
даже ребенку понятен этот вселенский разлад,
вот и зайчонок не спрашивает: "Почему?",
тихо прижавшись ко мне и откинув головку назад
смотрит во тьму.
я хуй сосал, большой и толстый,
сперма стекала по щекам,
я очень много в жизни постиг,
рассудок мой как актёр порно,
он выливает за края,
моя моя жопа сладка
моя моя 2 петушка,
3 члена мне прям в глотку,
тут дух аристократии,
не трахаем пилотку,
и двачеры долбаёбы,
слогаю свою слово,
в гомосексуализм свой скован,
сижу в нём словно Хован.
Я отрешен, я отчужден, я сплю
богоподобен равенством нулю,
и прямо в разум мой замысловаты
текут сродни густому киселю
индийских благовоний ароматы.
Я все проспал - прошел Армагеддон,
и кто-то победил в конце времен,
и нет уже ни времени, ни мира,
а я все сплю, и сладок этот сон,
как шарики клубничного пломбира.
Шилов, я давно ждал твой тред. Нахуя стер свой паноптикум? Я теперь не могу новые стихи твои находить, верни как было!
графит стирал текстомана,
злился папа пиздила мама,
но я хуй на зону сяду!
ведь мы тут не блядствует!
Здравствуйте, я ваш уролог, батенька,
Дядь Серёжа отпиздил пасынка,
мне нужно пастыря!
очко мне не грех заклеить пластырем!
Мне нужен поводырь, который уследит
за моей дыркой, найдёт тропинку,
на которой меня ебли!
это ты сейчас за моё очко говоришь!?
Ты никто и ты мышь, слишком много пиздишь,
но очко не резина, мама не смогла воспитать сына,
но смогла воспитать корзину, и ты никто пидор,
тебя можно нагрузить и пойдёшь нахуй,
тебе нужны новые препараты,
новые препараты,
пока не препарирую,
и ты вроде справишься обещаешь больше не вкинуться,
но ты сгинишь блять, когда кинешься.
Я боюсь ареста. Надо переждать хотя бы годик. Времена лютые пошли, стукачей развелось больше чем окурков в моей пепельнице, следаки готовы возбуждаться на всю хуйню, ибо иначе только друг друга жрать. Я в дурдом или в тюрьму не хочу. Пока время собирать камни.
О, мой боже, как невинно...
La liberte
Дары Вельзевула
Пылающий щенок
Лесбиянки
Напишут наши имена...
Сейчас сделаем прямо по списку, солнц!
Ну ебана, пости их на зеркало флибусты в торе хотя бы, если ссышь. У тебя настоящая годнота, а я вынужден читать всяких унылых петухов.
О, мой Боже, как невинно
дети прутся с героина -
ангелочки двух-трех лет.
Сами лезут на коленки,
под иглу подставив венки,
просят дозу, что конфет.
На приходе жарки, чутки
сладко нежатся малютки,
облепив меня впотьмах,
то подсунутся под мышку,
то подлезут под лодыжку,
то уткнутся в терпкий пах.
Говорю им: "Спойте, лоли,
быть на свете хорошо ли
наркоманкой-малышом?"
- Кайф! Ништяк! - щебечут пташки,
кто в носочках, кто в рубашке,
кто и вовсе нагишом.
Проступает жемчуг пота
в складках тел их, вот забота,-
утоляй теперь их жар!
И хотя язык мой ловок
нет, видать, таких уловок,
чтоб закончился нектар.
Слившись в липком притяженье,
мы дрожанье, копошенье,
ком из кожи и волос,
и, на это все взирая,
где-то в закуточке рая
мастурбирует Христос.
Напиши стих про пони и Эквестрию, и про чувака который туда попасть хотел
Блин, ты думаешь я сам не хочу публиковаться? Но и героем быть не тянет.
Возьми гранату и будь свободен!
Или езжай на Кавказ,
купи у абреков за пару сотен
ТТ и боезапас,
и если сунется тварь какая -
смело стреляй в живот,
пускай покорчится, истекая
потоками нечистот.
Пускай опарыши разведутся
в теле его гнилом,
пускай навозные мухи вьются
над ним и ползают в нем,
пускай жуки прилетят на запах
смрадный его и псы
пускай приходят на тонких лапах
к нему, топорща усы.
Пускай он движется непокорно,
смотрит на свой живот,
пускай оттуда, как горсть поп-корна
личинок он достает,
пускай от ужаса каменея,
ясно поймет он вдруг,
что ночь становится все длиннее,
и - никого вокруг.
Люди мухи, мысли мухи,
мухи вьются за окном,
как беззубые старухи
над мукою и сукном.
Где-то слышен вой бурана,
город в мухах утонул.
В этот раз за мною рано
ты явился, Вельзевул.
Ломит тело, вены вздуты,
в трубке гул сонливых мух -
ну же, князь душевной смуты,
не обманывай мой слух!
Пять неоновых снежинок
над аптекой, ночь, фонарь.
Я искал тебя, мой инок,
мой отец и пономарь.
Что за странная повадка
быть насмешливым таким?
Ложка, шприц, иголка, ватка,
Петербург-Ершалаим.
В предместье, на пустынном полустанке,
где если сочинять, то некролог,
с беспечностью навязчивой цыганки
ко мне прибился месячный щенок:
хотел в тепло и взглядом обезьянки
смотрел в глаза: «Возьми меня, мой Бог!»
Я вынул чистый спирт в аптечной склянке,
облил его и тотчас же поджег.
Присев слегка, он завилял хвостом,
секунду млея под моим теплом,
потом огонь достиг щенячьей кожи,
он взвыл, помчался от меня стрелой,
затем - назад, упал и чуть живой
глядел с укором: "Почему, о Боже?!"
Тогда почаще создавай треды, когда что-то новенькое пишешь. Анон тебя ценит, а на фоне дарк вебм тредов твои стихи не привлекут внимание майора.
О, наконец-то. Очень давно тебя не видно было.
На улице была хорошая погода
И в голову мою пришла идея
В ближайший лес березовый похода
Но не такой хорошей выдалась затея.
Итак, я вышла в лес, нашла синявки,
Грузди собрала затем,
Но в том месте побывали шавки,
Это мне доставило проблем.
В траву я смотрела отчаянно
Пыталась найти гриб, какой- все равно.
Я старалась, но получилось нечаянно
Ступить в большое собачье говно
Первоначально я не замечала
Продолжала грибы собирать
В носу стоял запах кала
Но я не могла на это влиять
Посмотрела на ногу, нагнулась
Потому что подумала на ноге гриб
Я к нему прикоснулась
На моем месте любой богатырь бы погиб
Паника меня охватила
Чуть не вырвало тогда меня
Я бы ту собаку убила
Которая испортила радость ясного дня
Вывод такой: сидеть надо дома
Не надо по лЕсам ходить.
Ибо таким как я не надо искать приёма
Чтобы в собачье говно наступить.
Осознание пришло
Плохо все насколько
Лучшее время ушло
Осталось плакать только
Делать нечего уже
Мой момент упущен
Плохо, плохо на душе
Но я не всемогущен
Я не в силах изменить
Что дано природой
Я родился чтобы гнить
Бракованой породой
Что случилось же со мной?
Что за передряга
Я всегда был таковой
Я интроверт бедняга
Трухало этого помимо
Что помешало сделать шаг?
Все уже неисправимо
Трус, неудачник и дурак
Я продолжаю с этим жить
Сердце болию щемя
Что мне делать как мне быть
Нету больше жития!
Осталось лишь мученье
Скажу лишь в заключение
Открывайтесь, господа
Иначе ждёт моя беда.
>>256245852
Не хочу надоедать анончику. Я у мамки стесняша.
Вот над этим стихом я когда-то размышлял, и мне кажется, что получше в плане смысла и звучания будет "пускай он ползает непокорно, щупает свой живот" и "ночь становится все темнее". Для себя его запомнил именно в таком виде.
Лесбиянки
Тише, ангелы, тише,
угомоните гам -
две малолетки с крыши
прыгают прямо к вам!
Потные две ладошки
сжаты в один кулак,
легкие, словно кошки
делают дети шаг.
Ветер, весна и губы,
звонкий, как воздух смех...
Ангелы, дуйте в трубы -
смерть и любовь не грех!
>>256245990
>Не хочу надоедать анончику. Я у мамки стесняша.
«Давай мясо.»
Достойно. Надо будет тоже так попробовать как-нибудь.
>Анонче, у меня, кстати, тоже стих есть, небольшой только
Желчь
Ты посмотрела очень дерзко,
Ты посмотрела очень мерзко,
Имея
Улыбку до ушей.
Я ненавижу очень дерзких,
Я ненавижу очень мерзких,
Я ненавижу
Неприятных мне людей.
Читал здесь какие-то стихи в похожей манере, но вроде не твои. Жаль, проебал. Там и про говно было и про лолей. Такая метафора там была, что лоли схватила его за пламя.
Напишут наши имена
Напишут наши имена
в тупых и чопорных журналах,
и мы, найдя себя в анналах,
наверно, скажем: "Вот те на!"
И будем долго веселиться,
и, как Шекспир трясти копьем,
и город выжжем весь, и лица
случайным встречным разобьем.
Когда же кончатся забавы,
опять завалимся в шалман
искать утерянный обман
любви, надежды, тихой славы.
Это все еще я. Думали меня арестовали уже? А это я за пивом ходил. Сейчас еще будет. И как финал про Путина и девочку.
>нравится стих про героиновый приход, где сжал грудь взрыв драйв
Пожалуйста, читается снизу вверх и сверху вниз одинаково
Героин
1
Сжал
грудь
взрыв,
драйв -
стал
ртуть,
влив
кайф,
бог
мой
лишь
он.
Вздох
"ой",
тишь,
сон.
2
Сон,
тишь,
"Ой" -
вздох.
Он
лишь
мой
бог -
кайф!
Влив
ртуть,
стал
драйв,
взрыв,
грудь
сжал.
Ну ты давай, кидай, а то тебя вдруг действительно куда-нибудь да отправят.
Ебать, нашёл. "Лилит" Набокова, лол.
Любви, надежды тихой славы,
Недолго нежил нас обман
.....
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Перевертыш из Пушкина "К Чаадаеву" в постмодерновой манере, еси кто не догнал.
Сегодняшний вечер мой - дуракам и пьяным везет, а я пьян.
Узнаю брата филолога, я вообще много чего позашивал в стихи - не зря 10 лет на филфаке СПГУ тусил, если бы шизой не заболел, то уже бы каким-нибудь доктором наук или даже академиком был, лол.
Urbi et orbi,
поскольку некому больше мне
в этой кафельной торбе
с отдушиной на стене
вымолвить слово...
Я ваш потерянный бог,
снова и снова
вами распятый, хотя и строг
не был я с вами -
привязан к кровати, тих
запекающимися губами
шепчу этот стих...
Все страдания мира
вместив в одно,
стал я точкой надира
для вас давно,
тайным кошмаром,
который вас сторожит
пока вы с надеждой и жаром
молитесь на зенит.
Истина всё же в боли:
боль оживляет тлен.
Черви земной юдоли,
жаждете перемен?
Ищете выход из круга?
Гоните прочь ваш страх?
Жизнь - это миг испуга,
ужас немой в глазах.
>>256248140
Отсылка довольно прозрачная, это в школе проходят же.
Поговорим о безднах ада,
о тополе гнилом у Пряжки,
который виден из прохода
от корпусов до неотложки,
где, словно лошади в упряжке,
бредут в любое время года
те, кто пропал в немой зубрежке
последней истины: "Так надо!
Поскольку, будучи ничьим, -
я болен и неизлечим".
О тополь с черными ветвями!
Диктуй всю ночь свои диктанты,
когда маячат часовыми
перед кроватями архонты,
на это, видимо, и дан ты,
чтоб утром, крыльями кривыми
отмерить наши горизонты
и стать в одну шеренгу с нами,
поскольку, будучи ничьим,
ты, как и мы, неизлечим.
Вангую, что в этом стихе девочку отвергают и отдают предпочтение мальчику
Ты не поверишь, но ее многие филологи не читают.
Нет, нет и нет! Вы никогда не угадаете и поэтому не пытайтесь. Этот стих будет последним. О нем я объявлю заранее. После него уйду спать.
У меня встал.
Я девочка, мне нравятся хачи.
На дискотеках под луной в аулах,
где рот зажав шептали вы - Молчи!
дышали жарко, щедрые в посулах,
познала вас я, горные бичи.
Каникулы, мне только девять лет -
акации и майский вечер лета,
и смуглые подростки в бересклет
меня влекут и требуют минета,
как будто бы им нужен лишь минет!
Ликующего счастья торжество,
подвздошных виражей мои стрекозы!
Я Сатана, я мира естество,
его шипы колючие и розы
и нет границ у буйства моего!
>Этот стих будет последним
И не только в рамках этого треда.
Значит ты наш человек!
О, а это раньше не видел, годнота!
Я постоянно твержу про себя какие-то слова, какие-то рифмы, так с самого детства, сколько себя помню, иногда месяцами вхолостую, а потом выстреливает четверостишие, бывает ночью посреди сна - и я бегу сочинять, а оно прет само. Так-то я себя не насилую. У меня мало стихов. Никогда такого не было, чтобы я вот сел писать стихи с нихуя. У меня шикарная поэма на 2/3 написана, я ее не трогаю, жду когда покатит. Ну а наркота, конечно, способствует вдохновению. Только наркоты мало - и денег нет и взять негде. Пивком пробавляюсь. А с пива вдохновения нет.
Я умер и отныне бес -
какой восторг! Сквозь ваши души
наш легион на штурм небес
идет свободно, как по суше,
его прекрасна и страшна
ведет царица Сатана,
и нет преграды нашей воле
ни в ваших мыслях, ни в сердцах, -
лишь ангелочки в небесах
скрипят зубами поневоле!
Наркоторговец, педофил,
знаток старинных гримуаров
я назначенье получил
в Отряд Родительских Кошмаров –
являясь к ребятне в ночи,
я открываю им ключи
к запретным наслажденьям тела,
склоняю их в безмерный блуд
и еженощно там и тут
ласкаю грубо их и смело.
Ребенка ядом окурив,
скольжу к нему под одеяло,
намеренно презерватив
не надевая на стрекало,
и жвалами впиваюсь в плоть,
до дрожи, до конвульсий, вплоть
до жарких стонов пациента,
когда он ножками сучит
и ловит ВИЧ и гепатит
от нравственного диссидента.
А после, утром на заре
сдвигая стопочки с дружиной,
делюсь, к какой я детворе
являлся под какой личиной,
и ставлю души их на кон
в картежных партиях – закон
велит нам с ближними делиться,
чтоб не сойти за подлеца,
пусть и они вкусят юнца,
пусть не пустует психбольница!
Я полон сатанинских сил,
мои друзья скоты и мрази
и кто б прощенья ни просил
сгниет в грехе он, как в проказе!
Но в полдень, солнышком дразня,
изводит сон один меня,
страшнее снов и нет похоже,
что если мы не сбавим прыть,
то, что уж тут греха таить,
однажды победим – о, Боже!
>У меня шикарная поэма на 2/3 написана, я ее не трогаю, жду когда покатит
Вот это очень правильно, мое уважение. Только так и получается нетленка. Жаль, что нынче большинство поэтов это не понимают и хуярят по расписанию всякий шлак чисто коммерческий.
Торча не стало, да и денег нет, спиваюсь теперь, лол.
ржу как ебанутый от этого, что со мной не так?
Добавил этот в список любимых.
>>256250282
Тьмок и тьмок, мне приятно
Волшебные папиросы, волшебные папиросы
я продавал вразнос
на пляже, где вьются над корками осы,
где тьма девчонок-стрекоз.
Из пляжных кабинок взлетали, взлетали
девчонки за осами вслед –
и с дымом летели за дальние дали,
оставив мне горстку монет.
А следом за ними мальчишки с сачками
из тех же кабинок неслись
по волнам, по небу большими скачками
в чудесную летнюю высь.
Знаешь, что делают в тюрячке с поэтами? Для них вместо швабры используют лиру. Она гораздо толще, так что стоит подготовиться.
Этот тред как глоток свежего воздуха с имиджборд олдового духа, среди засилья моралфагов и обезьяньих ботов.
Уже написан, но не от лица стрелка, а от лица его жертвы:
Бог
«Жизнь» и «смерть» в синонимы превратятся
стоит лишь снабдить их предлогом «после», -
это бог смеется с лицом паяца,
предварив ответом своим вопрос Ле-
виафана страха, который верит
одному на свете предлогу - «перед».
Обыграть маньяка с опасной бритвой
на кларнете сложно, нелепы споры
с вездесущим богом, - дрожи, молитвой
заговаривай сумерки из-за шторы
своего незнанья! Одно спасенье –
доказать пространству, что ты растенье.
И тогда, растаяв навек в пейзаже,
как слова о мертвом на долгой тризне,
можно быть счастливым вполне и даже
не бояться смерти, поскольку жизни
станет ход невидим, неузнаваем
тот, кто тянет в бездну, прикрывшись раем.
Тьмок тебя в носик
Шилов это Шарль Бодлер, который родился в России и поехал от этого кукухой.
Кому-то в бледном приступе горячки
являются четыре мертвеца,
под ними ржут четыре тощих клячки
плащи их - ночь без края и конца,
сомкнут над головой их - и лица
коснется ужас беспробудной спячки.
А мне четыре голеньких девчонки
все мнятся в кокаиновом бреду -
их маточки, сердечки и печенки,
висящие на веточках в саду
сосудов и артерий, на виду,
дрожащие от холода ручонки.
Их радужки чисты, как стратосфера
их волосы, как снег белым-белы
и только устья взрослого размера
цветут как маки, полные смолы,
и тянут на глубины сладкой мглы
Любовь, Надежда, Софочка и Вера.
От прыщавого наваждения
и чтоб в доме водилась фауна
мне родители в день рождения
подарили девчонку дауна.
Ей двенадцать, она уродина,
как и я, с ней легко поэтому
забывается, что смородина
прилепилась ко лбу нагретому.
Снял одежду с нее - хорошая:
заостренные грудки-уточки,
поместил их в свои ладоши я -
ни смущения у малюточки!
Повелел называть хозяином,
целовать мои ноги преданно -
разлеглась на полу надраенном,
лобызает мой каждый след она.
Всё мне делает, я с ней делаю,
что хочу, называю шлюшкою,
наслаждаюсь тугою, спелою
идиоточкой, как подушкою.
Только пусть обрастет коростою
макияжей с помадой яркою,
став кокетливой тварью взрослою, -
выпну жить в конуре с овчаркою!
О, сколько масок у тебя, Лилит, -
Аиша, Беатриче, Лоли, Понка,
как бес в раю мой разум коротит
и дребезжит сердечная заслонка.
Я не порнограф, я найду слова
среди таких, как "бабочка", "стрекозка",
но лишь губами прикоснусь сперва
к твоим маарам с запахом подростка.
На тот конец Вселенной, где ты спишь,
забыв, что ты была ее началом,
я прокрадусь, как бешеная мышь
и укушу тебя под одеялом.
Скрипят качели, словно мертвецы -
на них малыш
летит вперед, летит назад, летит во все концы
стремительно, как чайки с крыш.
И полон солнечных тропинок парк,
и свеж апрельский ветер перемен,
но у него, как крысы в норах арк
берроузы шуршат в сухих каналах вен.
Он будет наркоман, его настигнет СПИД -
он это осознал
и вниз, в разверзшийся Аид,
упал.
Здесь я постебался на "Моим Христом" и превзошел его. Как тебе такое?
Я видимо сошел с ума
лет в пять, когда в кустах сирени,
упав по-детски на колени,
вдруг ясно понял — жизнь тюрьма.
Под ветками, от глаз далек,
как будто бы в болотной тине,
в упругой липкой паутине
со смертью бился мотылек.
Он рвался в путах, словно стук
в моих висках от острой боли,
а рядом, весь в росе, как в соли,
кружил раздувшийся паук.
Я потянулся, чтобы ввысь
отправить несчастливца, чтобы
убить исчадье адской злобы,
но был мне глас: «Остановись!»
И я бежал, изведав страх,
с которым в мире нет сравнений,
безумец, наркоман и гений
с лицом хохочущим в слезах.
с точки зрения поэтичности-неплохо. По содержанию-таке
Как тринадцатилетняя девочка в поезде, в купе попадая
к трем дембелям,
бога боялась душа моя молодая,
глупенькая, о рае слыхавшая только по новостям,
в жертвы себя записав заранее, и от Читы до Валдая
путь свой начавшая с испуганного: "Я к вам".
Есть в насилии таинство, сговор жестокости с болью,
ведомый лишь им одним -
вот и девочка, все наперед угадывая, к дембельскому застолью,
взяв стаканчик, примкнула, втянула зачем-то дым
папироски с зельем, пахнущим канифолью,
прямо губами к пальцам припав чужим.
Если душа доверяется троице, то получает распятье -
горький нектар похотливых мук:
девочке страшно нести этот крест, но когда ей под платье
цепкие пальцы скользят с трех сторон и встречаются вдруг,
шепчет она беззвучно: "Губите меня и тратьте -
я хуже всех и не будет мерзее сук!"
Голая, на полу, не в силах подняться, плача, целует им ноги,
вся на виду -
и не нужны ей больше ужимки и хитрости недотроги,
нет больше места стыду,
только любовь безмерная к тем, кто так были строги,
к тем, кто предал жестоко ее суду.
Тут рядом со мной есть один кабачок -
вчера там плясал без трусов старичок,
по ляжкам стучала балда -
балда по колено,
синющая вена,
залупа красна от стыда!
И так исступленно сквозь слезы и смех
хлестал он как будто с горла этот грех,
что понял я - скоро умрет
и нет ему большей отрады,
и нет полновесней награды,
чем вывернуть жизнь наперёд.
Что было - напрасно, что будет - пустяк,
но есть портвейшок, три конфетки, табак
и небо ломающий крик,
одно только слово:
"Кайфово! Кайфово!" -
твердил полоумный старик.
Когда мерцающий ночник
в красный красит мрак,
не спит в палате лишь старик
тощий, как ведьмак.
Ему снотворное не впрок -
я начну дремать,
садится, словно на шесток
с краю на кровать.
Вот так же сорок лет назад,
местный старожил,
ночным безумием объят
сына он убил.
Надумал, будто во плоти
змей, антихрист, бес,
решив с ума его свести,
в дом к нему пролез.
Душил, душил он сатану
в люльке целый час
и завершил свою войну
первым среди нас.
Теперь ерошит мне над лбом
прядь сухой рукой
и шепчет непослушным ртом:
"Баю, ангел мой!"
Не спойлери.
Его нашли прибитым на кресте
из досок неоструганных, в подвале,
где грешники в пыли и духоте,
схватив его, безгрешного, распяли.
Они ушли, а он остался там
без верной паствы и венца на царство
и были безразличны небесам
и боль его, и ужас, и мытарства.
По нем не будет тризны, скорбный лик
не станет вечным символом для флага,
он это знал, издав последний вскрик, -
он мышью был и смерть его во благо.
1
Из Трансильвании, в гробу пересекая границы
по документам геройски погибшего резидента,
Дракула в разгар миллениума до российской столицы
добирается и под шумок занимает пост президента.
Ошалев от удачи, тощий, как сельдь иваси и
по привычке стараясь казаться молью, на зорьке рано,
суетливо и жадно он облетает семьи России -
Волгодонска, Москвы, Беслана.
Пополнел, вальяжнее стал, глазища - гелиотропы,
утром выпьет стаканчик лимфы младенца, срыгнет излишек
и изучает карту Восточной Европы,
отмечая места, где водится много живых детишек.
2
Я стационарный половой орган Дракулы
стоимостью с московский бюджет -
срезанная перед цветением веточка сакуры,
девочка семи лет.
Я живу в гинекологическом кресле с застежками,
черепная коробка вскрыта, по телу проходит ток,
мне ампутировали все между ножками
и пересадили Дракуле на пупок.
Сорок лучших хирургов терзали меня, как рептилии
и сделали для Дракулы эксклюзив,
вместо моего шелковистого бутончика лилии
непомерно большую вагину вшив.
Вечерами приходит Дракула, чавкая ест севрюжину,
за моей спиной склонившись и нагоняя страх,
а потом впускает оборотней похотливую дюжину
и я вырабатываю гаввах.
Мой мозг опутан, как паразитами проводочками,
но лишь один со штепселем покидает их плотный клуб,
Дракула щелкает переключателем у меня над почками
и вставляет штепсель в свой новый пуп.