Я влюблен в мальчишку, который плут: на девчонок падок и буржуазный быт. Не отыщешь его, когда он нужен, когда же его не ждут – тут как тут стоит.
Но зато как целуется сладко, как нежен в постели он! Только вот беда – не думай его выпускать за порог, потому что этот хамелеон в обольщенье - бог.
Он любовные игры все разучил наизусть, так и крутит, и вертит юбками на ходу. Если он не прибьется к рукам окончательно – то и пусть! Я другого себе найду.
О, мой Боже, как невинно дети прутся с героина - ангелочки двух-трех лет. Сами лезут на коленки, под иглу подставив венки, просят дозу, что конфет.
На приходе жарки, чутки сладко нежатся малютки, облепив меня впотьмах, то подсунутся под мышку, то подлезут под лодыжку, то уткнутся в терпкий пах.
Говорю им: "Спойте, лоли, быть на свете хорошо ли наркоманкой-малышом?" - Кайф! Ништяк! - щебечут пташки, кто в носочках, кто в рубашке, кто и вовсе нагишом.
Проступает жемчуг пота в складках тел их, вот забота,- утоляй теперь их жар! И хотя язык мой ловок нет, видать, таких уловок, чтоб закончился нектар.
Слившись в липком притяженье, мы дрожанье, копошенье, ком из кожи и волос, и, на это все взирая, где-то в закуточке рая мастурбирует Христос.
В предместье, на пустынном полустанке, где если сочинять, то некролог, с беспечностью навязчивой цыганки ко мне прибился месячный щенок: хотел в тепло и взглядом обезьянки смотрел в глаза: «Возьми меня, мой Бог!» Я вынул чистый спирт в аптечной склянке, облил его и тотчас же поджег.
Присев слегка, он завилял хвостом, секунду млея под моим теплом, потом огонь достиг щенячьей кожи, он взвыл, помчался от меня стрелой, затем - назад, упал и чуть живой глядел с укором: "Почему, о Боже?!"
>Чего ты хочешь добиться делая все эти стихи? Памятника в парке 300-летия Петербурга, переименования самого парка в мою фамилию и башни газпрома в мое-имя-нейм-тауэр! Я просто там где-то рядом живу.
Ты определённо успел зацепить немного мёда поэзии, вытекшего из очка Одина. Но вот этот характер провокативный сводит всё на нет. Никому не предъявишь.
Кому-то в бледном приступе горячки являются четыре мертвеца, под ними ржут четыре тощих клячки плащи их - ночь без края и конца, сомкнут над головой их - и лица коснется ужас беспробудной спячки.
А мне четыре голеньких девчонки все мнятся в кокаиновом бреду - их маточки, сердечки и печенки, висящие на веточках в саду сосудов и артерий, на виду, дрожащие от холода ручонки.
Их радужки чисты, как стратосфера их волосы, как снег белым-белы и только устья взрослого размера цветут как маки, полные смолы, и тянут на глубины сладкой мглы Любовь, Надежда, Софочка и Вера.
Я хотел бы под видом волхва проникнуть к младенцу Христу и украсть его ночью под Вифлеемской звездой, чтобы где-нибудь в Риме божественную наготу сопрягать со своей человеческой наготой.
Я ему бы Катулла читал наизусть и в лучший гимнасий водил, на потехи и сладости сыпал без счета бы серебро, но на зрелищах и боях усмирял бы азартный пыл, переводя его пальчик из "contra" в "pro".
Я его бы сам с золотой молодежью свел и долго бы по ночам ждал его домой, волновался и не ложился до двух, а потом кричал на него, принюхиваясь к парам, и плетьми от него отгонял бы шлюх.
А когда бы он мне надоел окончательно, как его ни крути и пришло бы время расстаться с ним, то его, по моей протекции годам к двадцати пяти прокуратором бы назначили в Ершалаим.
Из Трансильвании, в гробу пересекая границы по документам геройски погибшего резидента, Дракула в разгар миллениума до российской столицы добирается и под шумок занимает пост президента.
Ошалев от удачи, тощий, как сельдь иваси и по привычке стараясь казаться молью, на зорьке рано, суетливо и жадно он облетает семьи России - Волгодонска, Москвы, Беслана.
Пополнел, вальяжнее стал, глазища - гелиотропы, утром выпьет стаканчик лимфы младенца, срыгнет излишек и изучает карту Восточной Европы, отмечая места, где водится много живых детишек.
2
Я стационарный половой орган Дракулы стоимостью с московский бюджет - срезанная перед цветением веточка сакуры, девочка семи лет.
Я живу в гинекологическом кресле с застежками, черепная коробка вскрыта, по телу проходит ток, мне ампутировали все между ножками и пересадили Дракуле на пупок.
Сорок лучших хирургов терзали меня, как рептилии и сделали для Дракулы эксклюзив, вместо моего шелковистого бутончика лилии непомерно большую вагину вшив.
Вечерами приходит Дракула, чавкая ест севрюжину, за моей спиной склонившись и нагоняя страх, а потом впускает оборотней похотливую дюжину и я вырабатываю гаввах.
Мой мозг опутан, как паразитами проводочками, но лишь один со штепселем покидает их плотный клуб, Дракула щелкает переключателем у меня над почками и вставляет штепсель в свой новый пуп.
Осознание пришло Плохо все насколько Лучшее время ушло Осталось плакать только
Делать нечего уже Мой момент упущен Плохо, плохо на душе Но я не всемогущен
Я не в силах изменить Что дано природой Я родился чтобы гнить Бракованой породой
Что случилось же со мной? Что за передряга Я всегда был таковой Я интроверт бедняга
Трухало этого помимо Что помешало сделать шаг? Все уже неисправимо Трус, неудачник и дурак
Я продолжаю с этим жить Сердце болию щемя Что мне делать как мне быть Нету больше жития! Осталось лишь мученье Скажу лишь в заключение Открывайтесь, господа Иначе ждёт моя беда.
Помню, помню Серафиму Львовну. Выйдем с ней на озеро поссать. Надо мной, над ней печальным клином Журавли осенние летят. И шепнёт: "Что ждёт нас за чертою?" Я лишь важно промолчу в ответ. В этот день во всём Сургутгазстрое Пидарасы выключили свет....
>>255788524 ХУЙ ПИЗДА СКОВОРОДА ТВОЯ МАТЬ ПОЕЛА ГОВНА АЗАЗАЗ Я СПЕРМОЙ ВЫСТРЕЛИЛ В ОКНО УПАЛО НА ГОЛОВУ КОМУ-ТО ОНО >Ооо вау это так провокационно и шокирующе ухх действительно исскуство
Часто пишу стихи в пандан друг другу, вот две классических оды (классических в смысле стихосложения и не более)
Ода Раю
Вот рай, который ты мне дашь, мой мир создавшая машина, отныне этот инструктаж - твоей программы сердцевина, ее горчичное зерно, которое занесено в тебя с печальным вздохом было из мироздания, где я изведал радость бытия, переводя в стихи чернила.
Я много места не займу на серверах твоих - всего лишь дай дом как будто бы в Крыму или на Кипре - где изволишь, безлюдный пляжик рядом с ним и сад, цветеньем огневым охваченный весь год, как в мае, где б вечно с дюжину лолит, не знающих совсем про стыд, резвились шумно, что мамаи.
Еще мне нужен чудо-шкаф, как 3D-принтер, только чтобы он мог производить мне стаф и наслажденья для утробы - сыры, соленья, алкоголь, и я всегда бы, как король мог закусить в своем алькове, но поварской мой арсенал - казан, коптильня и мангал - пускай дымится наготове!
Я любопытен, подключи компьютер мой к твоим секретам и дай от памяти ключи, где все, что было в мире этом и в прочих, их листая вспять, я мог бы видеть, слышать, знать: с Платоном хохотать над шуткой, рыдать над умершим Христом и подло подглядеть потом, как По дрожит под проституткой.
Конечно, вечно молодым я должен быть, не ведать боли, и к плотским радостям своим не привыкать ни в малой доле, но память о земных годах ты сохрани во мне, как страх, что вечность кончится пустая подобно всем на свете снам, а нужен я бессмертный там, лишь новый мир изобретая.
Ода Аду
Я умер и отныне бес - какой восторг! Сквозь ваши души наш легион на штурм небес идет свободно, как по суше, его прекрасна и страшна ведет царица Сатана, и нет преграды нашей воле ни в ваших мыслях, ни в сердцах, - лишь ангелочки в небесах скрипят зубами поневоле!
Наркоторговец, педофил, знаток старинных гримуаров я назначенье получил в Отряд Родительских Кошмаров – являясь к ребятне в ночи, я открываю им ключи к запретным наслажденьям тела, склоняю их в безмерный блуд и еженощно там и тут ласкаю грубо их и смело.
Ребенка ядом окурив, скольжу к нему под одеяло, намеренно презерватив не надевая на стрекало, и жвалами впиваюсь в плоть, до дрожи, до конвульсий, вплоть до жарких стонов пациента, когда он ножками сучит и ловит ВИЧ и гепатит от нравственного диссидента.
А после, утром на заре сдвигая стопочки с дружиной, делюсь, к какой я детворе являлся под какой личиной, и ставлю души их на кон в картежных партиях – закон велит нам с ближними делиться, чтоб не сойти за подлеца, пусть и они вкусят юнца, пусть не пустует психбольница!
Я полон сатанинских сил, мои друзья скоты и мрази и кто б прощенья ни просил сгниет в грехе он, как в проказе! Но в полдень, солнышком дразня, изводит сон один меня, страшнее снов и нет похоже, что если мы не сбавим прыть, то, что уж тут греха таить, однажды победим – о, Боже!
Urbi et orbi, поскольку некому больше мне в этой кафельной торбе с отдушиной на стене вымолвить слово... Я ваш потерянный бог, снова и снова вами распятый, хотя и строг не был я с вами - привязан к кровати, тих запекающимися губами шепчу этот стих... Все страдания мира вместив в одно, стал я точкой надира для вас давно, тайным кошмаром, который вас сторожит пока вы с надеждой и жаром молитесь на зенит. Истина всё же в боли: боль оживляет тлен. Черви земной юдоли, жаждете перемен? Ищете выход из круга? Гоните прочь ваш страх? Жизнь - это миг испуга, ужас немой в глазах.
>>255787415 Как знаешь. Ты действительно неплохо пишешь (вот это >>255787758 твоё?), но никогда не сможешь широко публиковаться, к некоторому сожалению.
>>255790997 Я богат и уже публиковался в начале 00-х, помнится мне гонораров не хватало даже в кабаке одному посидеть, отметить публикацию. Ну а так-то книгу Катулла обнаружили через 1300 лет после его смерти, а популярность он начал завоевывать через 1500 лет, а пик пришелся на 19 век и до сих пор он один из самых читаемых в мире поэтов. Так что я не тороплюсь, лал.
Я шлюшка Демона хотя мне 9 лет тому назад поставили диагноз паранойя, и я могу преувеличивать тот вред, который причиняет мне гашишный бред, где вечерами я стелю белье льняное тому, кто Врубелем был до меня раздет.
Невинной девочкой я буду для него. Горя в раю подпольной детской страсти, я дам в свое нагое естество вдуть ад ему, как Мунком в Ар Нуво был воткнут "Крик", расторгнувший на части безудержного солнца вещество.
Мой бонг дымит и скоро я опять, с себя все скинув до последней нитки, к безумью своему нырну в кровать, шепну ему покорно: "Исполать..." поставлю нам "Жизнь с идиотом" Шнитке, и Демон будет похоть утолять.
>>255792847 >Про меня бы стих написал, лол Если бы ты был бабой и не выебывалась, а стала бы моей женой, то овер 500 сонетов бы про тебя написал, ебал бы и писал, ебал бы и писал. Биатричей бы стала!
Я девочка, мне нравятся хачи. На дискотеках под луной в аулах, где рот зажав шептали вы - Молчи! дышали жарко, щедрые в посулах, познала вас я, горные бичи.
Каникулы, мне только девять лет - акации и майский вечер лета, и смуглые подростки в бересклет меня влекут и требуют минета, как будто бы им нужен лишь минет!
Ликующего счастья торжество, подвздошных виражей мои стрекозы! Я Сатана, я мира естество, его шипы колючие и розы и нет границ у буйства моего!
Как тринадцатилетняя девочка в поезде, в купе попадая к трем дембелям, бога боялась душа моя молодая, глупенькая, о рае слыхавшая только по новостям, в жертвы себя записав заранее, и от Читы до Валдая путь свой начавшая с испуганного: "Я к вам".
Есть в насилии таинство, сговор жестокости с болью, ведомый лишь им одним - вот и девочка, все наперед угадывая, к дембельскому застолью, взяв стаканчик, примкнула, втянула зачем-то дым папироски с зельем, пахнущим канифолью, прямо губами к пальцам припав чужим.
Если душа доверяется троице, то получает распятье - горький нектар похотливых мук: девочке страшно нести этот крест, но когда ей под платье цепкие пальцы скользят с трех сторон и встречаются вдруг, шепчет она беззвучно: "Губите меня и тратьте - я хуже всех и не будет мерзее сук!"
Голая, на полу, не в силах подняться, плача, целует им ноги, вся на виду - и не нужны ей больше ужимки и хитрости недотроги, нет больше места стыду, только любовь безмерная к тем, кто так были строги, к тем, кто предал жестоко ее суду.
>>255794721 Собаки кидаются бывают, вот вы меня срете грязные похотливые влебленные в меня стародавние барышни, а я делаю свое дело и через 100 лет на вашем месте 3-го подхоранивать будут, а моим именем улицы называть. Так сложилось!