На связи тот же мудила, досиживающий на зоне 7ой год и имеющий впереди столько же до звонка. Вчера кто-то бамповал сей
ТРЕД СТИХОВ
почти до самого утра. За что отдельное спасибо. Сегодня также отвечу на вопросы про красную зону и, как и обещал, поделюсь одной из своих поэм под кодовым названием
"Третий"
И поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют
Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет. Мк.10:34
День Первый
С утра в его заплёванных глазах
Одна и та же вертится картина:
Сквозь запах темноты и никотина –
Две матовые стрелки на часах
Да будущего серая рутина
Растапливает мыслей образа.
В отравленное градусом сознанье
Вонзается когтями суета.
Литого равнодушия плита
Разглаживает глупые страданья
В обители навета и вреда.
Тугим канатом стягивает ворот
Промышленный. Огромный. Рваный мир.
Валами страха сдавлен и распорот
Мечтаний бесполезных сувенир,
Что был по заблужденью призван в город
Невинными и слабыми людьми.
Вздуваются артерии дорог,
Живую перекачивая силу.
Для бедного сей остров, словно стылый,
Но сладостью пропитанный пирог.
На годы простирается уныло
Экспресс от колыбели до могилы
Для челяди, ступившей на порог.
Рассветом обжигается столица
С окраин, как сырая береста.
Октябрь. И коммунальная теплица
Богата на мышей и нечиста.
Здесь даже сновидений вереницы
Кривят в дугу брезгливые уста.
Во сне осталась молодость Кирилла.
И держится брезгливая дуга
В губах. Пора вставать. Но что ж там было?
Потерянное стадо на лугах…
И Космоса клокочущая жила
Грудь стиснула, до крика напугав.
Пора… Пора вставать. Да стоит разве?
Будильник прозвенел который раз,
Трещит пропахший временем матрас
Под бледною спиной в багровой язве,
И луч ещё не выспавшейся сказки
Рассыпался на крохи и погас.
Просунув ногу в трёпаный и сальный
Рукав штанов, как в рыбьи потроха,
Идёт нетвёрдым ходом в умывальник.
Остатки алкогольного греха
В мозгу его – на полках самых дальних –
Гудят и угрожают впопыхах.
Чувствительна кора хмельного шара
К малейшим поворотам-тормозам.
Линолеум – язык змеи шершавый
Облизывает красные глаза
Остатками расквашенного шарма,
Как жизнью перепачканная шмара –
Себя не побоится показать.
Как ты пишешь от туда? За комнату с компом платишь?
Вселенной местной чёрная дыра.
Блевотина, которую вчера,
Не в силах дотащить, разбрызгал кто-то
По полу, наподобие ковра.
Дегтярную подкидывая пену,
За шторками из полиэтилена
На корточках плескается сосед.
Поблизости жена его Ирина –
Посуда под рукой. Кивок в ответ.
«И вам – привет». Теперь не говори нам,
Что мятая семейная перина
Становится страшнейшею из бед.
Особенно таким, кого на вилы
Безбрачия среда приговорила.
Им радости на свете белом нет.
Кирилл – такой же вточь, кому на свете
Лишь кома алкогольная мила.
Бессмертье не отыскивая в детях,
Чтоб их не осушить кошмаром этим,
Высушивают печень добела.
В знакомых, незнакомых – раз за разом
Выбрасывая горя метастазы,
На собственной гортани тянут жгут.
Уж тяжко понимать его рассказы.
Со временем, конечно же, не сразу,
Такого никуда не позовут.
Сидит он одинок на коже мира –
Убогий недовыдавленный прыщ.
Что клетка, просмолённая квартира.
На месяц – восемнадцать жалких тыщ.
Сердечный ком выкрикивает: «Вира!»
Да встать не пожелает вялый хлыщ.
Зараза пострашнее алкоголя
Окутывает мозга острова:
Жестокостью кто сковывает волю,
Тому любовь и дружба – лишь слова.
В темницах абсолютного подполья
Душа его жива и нежива.
За окнами вороны строят гнёзда
На кронах ядовитых чёрных туч.
Тут вдох любой, как патока, тягуч,
Хрустит на языке свинцовый воздух,
И голову склоняет слишком просто
Глаза слепивший города сургуч.
Бросается голодный грязный сталкер
Крупу судьбы размалывать свою
На улиц скоротечную струю
В коричневом брюхатом катафалке,
Где мелочь за проезд передают,
Чтоб втиснутся – ни шатко и ни валко –
В работы роковую колею.
Кем сидишь? Как встретили?
Неа, такого тут ещё не предусмотрено. Интернеты сугубо мобильные.
Должностной, сижу за приготовление к сбыту вещества, похожего на наркотик, но как бы не наркотик и как бы приготовление заключалось в хранении. Ну ты знаешь, никто не хранит для себя. Зачем судить по тяжкой статье, если, затратив те же силы, можно "раскрыть" особо тяжкую.
Горазды мы ругать твоё ярмо.
Надравшись до отвала по субботам,
Вскипаем желчью в печени домов.
Но буднями, охота – неохота,
На сизый подымаемся дымок.
А вот и великан тот монолитный –
Упавший на район метеорит.
С утра повалит люд, и в печке, видно,
Под опухолью труб его горит,
Да смогом лезет электромагнитным.
Ныряет и Кирилл, подобно прочим,
В раскатистое горло проходной.
Знакомый турникет, он снится ночью,
Но всё-таки нисколько не родной,
Издал монофонический звоночек
И день отсёк, что ножик раскладной.
Горою на плечо – начало смены
Кладёт металлургический завод.
Он – конь, изголодавшийся по сену,
Грудь кучеру копытом разобьёт,
Из лёгких выворачивая пену,
И копотью рыгает в небосвод.
Раб движет не рукой – ценою жизни
Тугие рычаги в заводе том,
Он должен в колоссальном механизме
Крутиться одноразовым болтом
И новым замениться, только брызнет
Откашлянная кровь в картонный дом.
Когда ж он окончательно устанет,
Планиды непростой водоворот
Из водки в плексигласовом стакане
Прольётся. И бактерия завянет:
До пенсии трёх лет не доживёт.
Но крутится, пытается упорно,
Скрипящие толкая рычаги,
Тот выискать, что мир его позорный
Исправит мановением руки
И с неба оборвёт свободы зёрна,
Системе изощрённой вопреки.
По дому не скучаешь ?
у меня авторитет
черт похожий на кобзона
делает с утра минет
под прощание славянки
или в небе журавлей
он сосет как моя мамка
слизывает сок с мудей
Стирается из кладези времён.
Ждёт комната – саркомная палата,
Правительством дарёная внаём.
Так дети, наглотавшись сладкой ваты,
Ждут будущего ясный водоём.
Но месяцы сменяются годами,
И вата почему-то несладка –
Кипит на зажигалке, да жгутами,
По вене ожидая попаданья,
Увита мукомольная рука.
Жилище не зовёт и не сияет.
Потерян навсегда волшебный ларь
С обоев закруглёнными краями,
Где зайчиком играл ручной фонарь,
И сказками обязанные маме
Не видели мы будничную гарь.
Теперь, когда родителей не стало,
Откланялся с уютом и котом,
Покрылся хмурым холодом металла
И хламом подавился старый дом.
Где ранее надежда трепетала,
Лишь ненависть играется кнутом.
Работу завершив, спешит угрюмо
Куда же? Да, наверно, в никуда.
Походкой измождённой горной пумы
Запрыгнул в раздевалки чемодан.
В клубах мужского запаха и шума
Нащупав телефон, затеял думу:
Звонившего, желает угадать.
В экран цветной уставился сутуло.
Нечасты телефонные звонки,
А тут ещё неместный. Вроде с Тулы.
По кнопке – указательным руки,
И будто вспышка света промелькнула:
«Кузьма – братишка! Значит, не погиб».
– Здоровенько, Кирилл!
– Здоровы были!
– Твой номер кое-как я отыскал.
Мотаюсь в этой каменной могиле
Два года. Здесь теснина и тоска.
Не то, что там, у вас, на вольной силе.
– Ты где сейчас?
– Какой-то батискаф:
Нет воздуха совсем. Пытали, били.
От грязи на глазу углы загнили.
Родного не услышишь голоска.
– Тебе уже, небось, освобождаться?
– Да что ты! До сих пор не осуждён.
По камерам замаялся кататься.
Сегодня прокурор просил шестнадцать,
А сколько даст судья – не знаю. Ждём.
Нас в хате – пятьдесят, а шконок – двадцать.
Осенним наслаждаемся дождём.
Родни, сам знаешь, нету. Передачу
И ту сюда проблема затянуть.
Всё мокрое, и холодно в придачу.
Тебя, не обессудь, я озадачу:
На карту. По возможности. Чуть-чуть.
Надеюсь, если тубик не подхвачен,
Хоть месяц прошагаю как-нибудь.
– Братишка, попытаюсь, нету речи,
Да загодя не буду обещать.
Нам тоже не с руки расправить плечи,
В тарелке-то – ни мяса, ни хряща.
Но сволочь я, коль встречу этот вечер,
Не выручив товарища Клеща!
– На слове благодарен добром, братик!
Всегда с тобою жили сообща.
Пока не заявился надзиратель,
Диктую номер.
Принял? Ну, прощай!
Да тут не так уж чувствуется разлука с домом. Мобилы сюда попадают всяко: иногда в прямом смысле падают с неба - через забор, или на квадрокоптере, но это рисково. Иногда менты заносят или прячут в чём-нибудь, типа машин, приезжающих на промзону.
Выкашливал короткие гудки.
А в черепе Кирилла, словно лужи,
Что каплями разбиты в сотни кружев,
Дрожат воспоминаний маяки.
Кузьма Клещёв. Ещё с начальной школы
Связала с ним судьба за волоса:
Тетрадей шелестящие леса,
И парень хоть смешной, да невесёлый
Полпарты роем свастик исписал.
Их дружбу удалую сколотили
Соседние панельные дома,
Разбитое окно в чужой квартире,
И тот кулак, что Кузе нос сломал,
А Кире выбил зуба три-четыре.
И первая совместная зима:
Земля за белоснежным покрывалом
До свежести былой обновлена.
Предпраздничного запаха волна
Тревожную обыденность смывала
Глотком под сенью тёплого подвала
Украденного из дому вина.
Младой душе – планеты слишком мало:
К Светилу обращается она.
Со школы перепрыгнув на шарагу,
Кирилл о вечном боле не мечтал.
Промышленный район на дно оврага
Роняет устремлений капитал.
А Клещ поднакопил на колымагу
И денежных по городу катал.
Кумекал о свободе, лёгких бабках.
Замахивался даже в США
Свалить. И воровал на рынке тряпки,
И доллары в матрасы зашивал.
Сгребла потом милиция в охапку –
Лишь чудом избежал Фемиды жвал.
Вовсю стояли годы нулевые,
Бандитов заменили мусора.
Под сводом нефтегазовой России
Окрепла криминальная гора.
Из тех, кто не хотел горбатить выю,
Не многие остались во дворах.
Кирилл не забоялся злых условий,
Ему-то было в целом наплевать,
Когда из блатарей на честном слове
Взлетела новоявленная знать,
Причалил на завод – рабочей кровью
Чужие миллиарды удобрять.
Понял.
Удачи тебе .
С безропотной, голодной нищетой,
Слезу былых надежд переплавляет
В оружие, чтоб собственного края
Сломить непозволительный устой.
Кормиться вздумал с банковского жиру
Столичный далеко не Робин Гуд:
Духовки банкоматные стригут
И кассы разоряют дебоширы.
Но бдительно следил системы спрут.
Друзья тогда уж виделись нечасто:
Нечаянно, разок-другой в квартал.
Кирилл икру от зависти метал,
Что в день живя рублей на полтораста,
Как мышь перед начальством трепетал.
А Клещ того, гляди, не замечает –
Смеётся да капустою сорит,
На Родины громадные причалы
Калашников наставил, как бушприт.
Трепался: миллионы – лишь начало…
Пропал. Теперь из камеры звонит.
«"Мы жили сообща!" Какого чёрта?!
Ну в детстве разве несколько годов.
Та блажь давно расколота, растёрта!
Ты жил, а я – пластался, словно мёртвый.
И вот я тот же червь, а ты – ничто!
"Братишка, помоги!" Ну скажешь тоже!
Не я тебя ОМОНовцам сдавал.
Когда ты ухватился за штурвал
Своей судьбы, я, падла, лез из кожи,
Но ты меня с собою не позвал!
Да нет… Позвал. Действительно. Два раза.
Я дважды отказался. Ну и что?
Кому ж охота тело в решето
Изрезать бронебойными спецназа?
Не это злит меня, а только то,
Что мы, для всех таких, как ты – никто!
Тягаться с государством? Не по силам!
Подумай, ну и кто же виноват,
Что молодость покрошена в салат
Железным исполнительным зубилом…»
Кипела головёнка у Кирилла,
Менявшего промасленный наряд.
Ага, спасибо.
И горло проходной перелетел.
Дух вечера крепчал и холодел.
«От нас им только "дайте". "Дайте", мать их!» –
Шипел себе под нос, стекая в стаде
Таких же похоронных чёрных тел.
По сумеркам дождя глухие капли
Царапали, как вилкой по стеклу.
Откинул эмигрант свою метлу,
Подув на коченеющие грабли.
Завод – на остановку: пива хапни
И дальше волочи чугунный плуг.
В ларёк не влезть. Там все – что рыбы в бочке:
Промокшие насквозь и голодны.
Галина – властелин торговой точки,
Взяв деньги небольшой величины,
Бутылки дарит, просит тишины.
Живёт одна давно, ну то есть с дочкой.
Муж бросил их. Здесь нет её вины.
Настрой переключился на благое,
В мечтанья завернуться довелось.
«Ни воли нам не надо, ни покоя,
А минимум – побыть самим собою,
Не важно с кем, да вместе, а не врозь…»
Покрывшаяся пятнами извёстка
Растаяла и стала голубым
Весенним небом – призрачным и плоским,
Но добрым и до трепета живым.
«Помилуй нас, Господь. Мужик – не остров,
Детей бы… Да метелями седин
Чело запорошив сугробом толстым…»
Вдруг мыслей перепутал пряный дым
Смех публики фабричной над подростком.
Костлявый на лицо, как богомол,
Где лба непререкаемый помол
Морщин изборождён глубоких бризом
Да видом, что в толпу людей вошёл
Совсем не по желанью, будто призван
Он в роли соловья за свинский стол.
Не знал Кирилл начала разговора,
Не слышал работяцких колких слов,
С которых так отчаянно и скоро
Плюгавого пророка понесло.
По полному: и вопли, и колени,
Склонённые под тяжестью дубин,
И тяготы грядущих поколений,
И смерти тех, кто верен и любим.
По лужам растекающейся пене
Проклятьями плевался херувим.
Кирилл потрогал за руку Андрея –
Давненько с ним один он делит цех:
Неделями усов своих не брея,
Могучий корпус пивом подогреет –
Медвежьего добавится в лице.
– Андрюха, всё не едет двадцать пятый?
Так вымокну я, чёрт его дери.
А это что за тип чудаковатый
Выводит про восстание рулады?
– Да в голову, Кирюша, не бери.
Вернулся идиот из интерната,
У матери на шее года три
Держался. Крох копеечной зарплаты
Обоим не хватило. Померла. Ты
На дёрганного дурня посмотри.
Минут пятнадцать слышу эти бредни,
А вроде бы полдня он тут стоит.
Оборванный безумный проповедник –
Известный местным клоун-инвалид.
Мятеж какой-то будет, говорит.
Кирилл пролез тихонько в ряд передний.
На гибель вашу выстроены звёзды.
Сулят мерзавцы Новую Зарю
Рабам красноречиво на помостах.
Одумайтесь, вам, люди, говорю!
Народец наш озлоблен, разобщён,
Забыл, в быту барахтаясь, о Боге.
– Да ты, Ивашка, сам-то не крещён! –
Раздался голосок в толпе высокий. –
Я матери твоей, земля ей пухом,
Подружкою ближайшею была.
Ей бедной за какие же дела
Такое наказанье? Что смола,
У ней не сохли слёзы. Глупым духом
Мозги тебе судьба обволокла.
Пять лет молчал, не вымолвил и слова,
Пристроили насилу в интернат.
Теперь-то, погляди, какого плова
Настряпал ты, а все кругом едят.
Позор людской – в гроб матери уколы.
Копеечный устроил зоосад!
– Не лезь! Не надо! Много ли ты знала
Про горе доброй матери моей?
Душа её – прозрачнее кристалла.
Жива она! Звездою милой стала:
Посмотрит на меня, и мне теплей.
Мы – больше не рабы судьбы устава!
Но – Слышите? – сажают на крючок
Советчики – слепцы, каких немало,
И заново по времени лекалам
Страдание народное течёт.
Стабильностью тут первые поманят,
Другие – мятежом для дележа.
Одумайтесь! Не лезьте в эти сани,
Что могут лишь по трупам проезжать!
Никто не победит на поле брани.
Вы мечетесь по лезвию ножа.
Рабы – не вы! Поверьте. Обещаю.
Раскройте же заплывшие глаза,
И жизни круг, привычными вещами
Дорогу на свободу указав,
Под знаменем единым обобщает.
Но тихо! Берегись! Ведут в азарт!
Беснуется гора проводников,
Предавшихся хмельному красноречью,
Спасение пророчит от оков,
Адептов грозовой рождая печью,
Где брата – брат готовы покалечить
Под проповедь взметнувшихся курков.
Так где же Бог? В дыму сырых свечей?
В молитве, усыпляющей живое?
Иль в тёплом звёздном золоте ночей,
Что даже океан рукой-волною
Пытается достать святую высь,
И с ним – неиссякаемым потоком,
Коротким ограниченная сроком
Бежит всепобеждающая Жизнь.
В объятия Творца стремится вновь.
Достигнет. Знаю. Вся. С любым изъяном.
Ведь Он не продаёт свою Любовь
За козни полоумной обезьяны…
– Чего бормочет? Я не разберу.
Из книжек что ли вычитал когда-то?
А вот и наконец-то двадцать пятый.
Раззявил гнилозубую дыру
С торчащими рядами мокрых пяток.
– Чем нянчиться с придурочным, ребята,
Домой айда. Сойдёмся поутру.
Залез в трамвай. Вздыхает виновато
Кирилл, глотая смрад огромных труб.
Не вышло выпить нынче. И не надо.
Придурок оказался по нутру.
Металлом укреплённые ворота.
И люди ударяются о них
Бессмысленно, как в масло лезут шпроты,
Не ведая ни братства, ни родни.
Величием блестит резная арка,
Но всё ж недосягаем тот предел:
Неровные шеренги потных тел
Толкаются. Им тягостно и жарко.
Вдруг под руки Кирилла ловит кто-то,
В железную запихивая пасть.
Крик ужаса во рту – тупая снасть –
Застрял. Идёт со дна большого грота
Протяжный влажный голос идиота:
«Сумеешь ли, склонившись, не упасть?»
Не криком разразился – твёрдым кашлем,
Из грота угодивши на диван.
Как будто простокваша – в старый жбан,
В сознание вольётся день вчерашний.
То разум выворачивает башню?
Что спать так нелегко, когда не пьян.
Мир серый не становится теплее,
Больнее лишь ужалит, как огонь.
Жилища несмываемая вонь,
Где сытые клопы в диване тлеют,
На улицу прогонит поскорее
Восходом раздосадованных сонь.
По бронхам – папиросный, лязг трамвая,
Ступеньки, проходная, турникет.
Двенадцать лет. Двенадцать долгих лет,
Роль втулки пустотелой исполняя,
В свой цех войдёт задумчивый аскет.
Стоят станки. Никто не начинает.
Наелись работяги горьких бед,
И токарю горластому внимая,
Как бабочки слетаются на свет.
Упряжке простодушных мужиков.
Опять бесплатно месяц цельный кружим,
Ни дня не вылезая из долгов.
Здесь каждый по-отдельности – не нужен,
Но вместе мы – три тысячи штыков.
Годами плавим сталь для супостатов.
Им кровь твоя – первейшая руда!
И слышите вы, люди – Никогда! –
Не выскочим из гиблого расклада,
Покуда позволяем этим гадам
Водить себя по кругу, как стада!
Дослушивать не стал. В том нету смысла.
Понятно всё и так, как божий день:
Невыплат бесконечных канитель,
Подобно фитилю, сгорает быстро.
Из пушки недовольства первый выстрел
Ворота цеха вышибет с петель.
Кирилл жестоких мер не поощряет.
Решает улизнуть, покуда цел,
На стороны приветливо кивая
С гримасой одобренья на лице,
Но выходы блокирует большая
Толпа. Он заблокирован в торце.
«Об этом говорил вчера придурок». –
Смекнул. Ведь не случайно началась
На акрах производства тёмно-бурых
Столь слаженная стачка. Вспыхнет грязь
Восстанья языками по бордюрам.
Нацелившись на город тёртым буром,
Плюёт огнём разгневанная мразь.
Грустно, анон. При деньгах хотя-бы - много вертухаям платишь за мобилу?
Не сдвинулась. Начальство заперлось.
Ещё удар. И вот уже насквозь
В листе фанерном выбита прореха.
– Судья по вашу душеньку приехал!
Не рыпайся! Чтоб горя не стряслось.
Нам тоже, будь уверен, не до смеха
Смотреть, как потроха со звонким эхом
Токарная наматывает ось.
Бухгалтеры – Василич и Татьяна
На створки расщеплённые глядят.
Завцеха не шевелится и пьяной
От ужаса ладонью – по карманам.
– Нас, может быть, задавят, как котят…
Алло, Егор Петрович, где охрана?
Мы заперты.
Что значит «не хотят»?
Прутом железным выломана рама,
Заложники попали в мёртвый хват.
– Ребята, умоляю, не дурите.
Не наша же вина, что денег нет.
Мы сами тут, как стружка на магните,
Безвылазно сидим, не видя свет.
Куда?! Не уволакивайте Витю!
Гуляют полицейские мигалки
Пульсирующим глянцем по стене.
Полковник с огнестрелом на ремне,
Кровавой ожидая перепалки,
Прищуривает глаз, ему не жалко.
Людей. В своей стране – как на войне.
Спецназовцы осваивают крышу:
Гадюкою верёвка – сверху вниз.
Заведующий цехом Витька скис,
С трясущейся губы молитву выжав,
А в голову – улыбка сына Миши,
Садовый дом да в небе птичий свист.
Рванула с беспокойной полудрёмы
Какая-то волна по этажу,
Две очереди выстрелов и стоны.
Притиснувшись к станку в четыре тонны,
Не схватывает Витя, что за жуть,
Да крестится во мгле, как оглашённый.
Кирилл в то время так и не покинул
Толпой перегороженных ворот,
Полпачки заглотив клубами дыма.
Не зная, что сейчас произойдёт,
За стачки наблюдает пантомимой,
Но дверь сорвав, ОМОНовская мина
Негаданный откроет поворот.
Пошел нахуй, никому не интересно
Спасиб за атмосферный пикрил, сохранил.
Слыхал что нибудь про Ларри Лоутона? Не думал так же вкатиться на ютуб и травить истории? Только не как тот долбаеб, который откинулся
Есть зоны, где приходится платить мусорам или блатным, помимо цены самого телефона, ежемесячную абонентскую плату. Здесь, в силу разных обстоятельств, не так. Трубка с интернетами стоит 20-30к, плата единоразовая.
Как кормят? Какой лвл? Чем планируешь заниматься после выхода из тюрячки?
О, видел твой тред вчера. Так ты, в итоге, будешь на удо подавать, когда пол срока пройдёт?
TemnO, brat.
Был попущен или пронесло?
Окей, скатертью дорога.
>>234641373
Про Лари Лоутона не слыхал, у нас тут местные индивиды смотрели какого-то откинувшегося гусака "кто по жизни" или как-то так. По-моему тухловатый перестарок с банкой домашних заготовок, типа "енот рваный", "лось семирогий" и т.д. Когда таких ИРЛ насмотришься, уже не так впечатляет, хотя кому - как. В общем на ютубе и без меня таких доходяг хватает. А я типа на поэтической ноте, лол.
Повезло. С интернетами не так хуёво. Я вот, можно сказать, так же хиккую, только не выхожу на улицу добровольно и за ноутом.
Что можешь рассказать за азартные игры на зоне? Картишки/нарды все еще в ходу? Играл ли сам?
Кормят норм, лучше чем в армии в пехоте 10 лет назад, причём вообще условия зека лучше, чем солдата. Но опять же, это разница в 10 лет, сейчас м.б. солдат вообще как сыр в масле катается. Лвл двадцать восьмой, по выходу ничего не остаётся: либо биз свой стряпать, либо опять по кривой дорожке. На работу устраиваться с судимостью можно, конечно, но хлопотно пиздец.
>>234641406
Подам, отчего нет. Хотя менты почему-то сейчас всячески препятствуют именно таким ранним попыткам освободиться, порой взыскания ни за что дают итд. Либо приказ какой-то либо жалко им, хехе.
Пронесло.
Что будешь делать на свободе?
По чистой случайности довелось однажды немного побеседовать ирл с бывшим зеком, сидел дохуя, правда не стал спрашивать из за чего, так как посчитал это не учтивым. Так вот, он мне сказал, что тюряяга это ебаный ад, и по телеку, в фильмах, сериалах, что показывают - пиздежь, ирл там это ад. Так ли это?
Тебя драли в очко?
Ты кого нибудь драл?
Почему не сбежишь?
Подкоп делаешь?
Самогон зоновский мутишь?
В СИЗО играл, даже был, так сказать, чемпионом по покеру в 3 камерах, кто-то думал что жульничаю, но достаточно чуток играть уметь. Порой попадались такие "соперники", которые в аппаратики на воле всаживали всю зарплату, и их это ничему не научило.
На зоне не играю, слишком много хлопот в плане мусоров, агентура тут сильная, а я хотел бы пораньше откинуться. Но и тут, после бунта пару лет назад игры азартные в ход вошли. До этого лагерь был жёстко режимный и играли максимум в шахматы. Сейчас алсо многие на мобилках в покер рубятся. Это как музыка на зоне уже давно не шансон, а рэп, так и игра уже основная не двадцать одно, а покер.
>либо биз свой стряпать, либо опять по кривой дорожке.
Можешь звонить людям и представляться службой безопасности банка. Просить их назвать код из смс.
Тру талант!
Да. Но звучит всё равно страшнее, чем когда там сам находишься. Абстрагируешься как-то, будто сам в фильм попал. Вот представь камера 27 квадратов, в эти 27 квдратов входят туалет, общак (стол для еды) и 5 кроватей двухэтажных (т.е. по факту 10 спальных мест). Площадь свободного пола остаётся метров 17 от силы. Так вот в эту каморку набивали при мне до 60 человек. Выходить нельзя, прогулка - холодный чердак так же под крышей, то есть неба над головой не бывает в принципе. И так сидят ожидая приговора годами. Я сидел 3 года, это считается много, но бывали и кто по 5-7 лет так обитал. Лагерь после ээтого даже такой где меня встречали, избивая, мне райским садом показался.
Во ты как раз во время!
Вот тут тредик про охуевшего стримера который бабу свою завалил, есть дохуя видосов где он с мужиками сосется, писюн теребит гомосеку через штаны, танцует в юбке и вообще там дофига мерзости подобной. Чел при деньгах, охуевший стример.
Че с ним будет на зоне? Че будет как деньги закончатся у него?
https://2ch.hk/fag/res/12415115.html#12415148
Нет.
Нет.
Это тяжелее, чем в кино.
Нет.
Мутил в СИЗО, тут нет. Он, кстати, похож на китайской рисовое вино, делается из гнилого хлеба.
>хотел бы пораньше откинуться
Ну и правильно. Выйдешь, издашь новую книгу, может повезёт и будешь с этого жить.
>музыка на зоне уже давно не шансон, а рэп
Моргенштерн с Элджеем? Довелось ли встретить других двачеров по ту сторону колючки?
Ну при деньгах откупаются от пидорни, сам видел, как пидофилы отмазывались, но они и ехали на том что всё выдумка мусоров, а они не виноваты. Примечательно, что выдумки мусоров в отношении безденежных ребят приводили к тому, что безденежных отправляли в гарем. Но тут, как я понимаю, случай особый. Там на видео всякая петушатина с ним происходила, так что наврятли избегнет петушинной участи.
>>234641986
уже ответил вот >>234641863
Ну да, человек ко всему приспосабливается. Ну а там чернуха какая-то происходит вообще? Тот же Ларри Лоутон рассказывал, что постоянно в напряге, типо на кого то не так посмотрел и тебя пришить могут элементарно. Хз мб тюрга в Штатах отличается.
А то, что нет прогулок - это вообще с какого ? Должны же быть
Устарело. Уже все просто ворованные карточки из пиндостана покупают и льют их бабки через биток себе. Местным мусорам похуй.
Тяжёлый вдох. Сквозь боль и матерщину,
Что первая родится в голове.
Нет света. Век натянуты пружины.
Попытка. Не открылся глаз паршивый,
Лишь пар густой над ним побагровел.
«Всё плохо…» Но вдохнуть ещё разочек
Старается Кирилл неглубоко.
Беспамятства парное молоко
Длань разума неистово курочит,
И мир в лицо врезается плевком.
Такое пробуждение – обуза.
Но даже не успев в себя прийти,
Был выволочен грубо, брошен в кузов.
По кочкам в скотовознике кургузом
Трясётся рыл порядка тридцати.
Здесь тесно, как в кишечнике у кобры.
Вторая остановка – ИВС.
Конвойный пёс уставился недобро.
Кирилл – лицом к стене, сбавляя вес,
Стоит и пересчитывает рёбра.
«Четыре шишки с правой стороны.
Четыре – Чёрт! – закрытых перелома.
Опять судьбой обижен без вины,
Невольным став свидетелем погрома.
Скорее дотащиться бы до дома,
Коль день – столь бесполезен и уныл».
Скорее бы домой… Не тут-то было!
– Задержанный, пройдите вот сюда.
Сдаются телефоны, паспорта,
Ключи и открывалки для бутылок,
Шнурки, а то намажете их мылом
И горло обернёте, как удав.
Идут по коридору. Вроде чисто.
Болтаются ботинки без шнурков.
– Лицом к стене.
За скрежетом замков
Теряется спасительная пристань.
Лакей в какой-то замок Монте-Кристо
Его препроводил и был таков.
Бычками, шелухою пол загажен,
В побелке суррогатное окно.
Сосед по коммунальной хате Саша,
С кем вечером хотели пить вино,
Заметит ли Кириллову пропажу?
Заметив же, навряд ли взбудоражит
Кого-то в мегаполисе ночном…
Один теперь, соседей не видать,
Хоть камера совсем не одиночна.
Шесть нар, а рядом кран с водой проточной
Журчит и попадает на кровать.
Закрыть его нельзя ни днём, ни ночью,
И весело, похоже, будет спать.
«Ну что, Кирилл, – бормочет про себя, –
Хотел ты дома нового, так вот он!
Столешница. В полшаге – ячея,
Преступным занесённая помётом.
Надолго позабудь свои заботы,
В забвении валяясь, как свинья…»
На дно уходит день под мыслей гнётом.
И нету снов на досках без белья.
Прогулка типо есть, но ты "гуляешь" на чердаке, как я тебе это и описал. Холодно - вот и представляй, что это свежий воздух.
Убивать чтобы прям - это не часто, хотя бывает вешают за карточные долги. Могут спину в бане лезвием от бритвы изрезать, заживает долго. И это опять же от лагеря зависит, как контроль осуществляют блатные или мусора. У нас, к примеру, даже петухов не трахают, а на других многих лагерях - запросто.
Ладно, отлучусь на полчасика, потом запощу последнюю главу поэмы и эпилог.
Понял. А Про Тесака что думаешь? Порешали пацана?
на просто так играл? А на крайнего?
>Там на видео всякая петушатина с ним происходила, так что наврятли избегнет петушинной участи.
А ежели в козлы подастся? И вообще администрации разве не по хуй на то что медийную личность будут попускать?
И ты говорил про покер. Дашь пару советов.
РАсскажи за что конкретно присел, считаешь ли, что справедливо осудили или просто подставили обычного пацана?
Медийная личность - это Ефремов, а это хуй какой-то без денег и популярности, о котором через пол года забудут, а ебать в жопу будут следующие лет 8.
Что тяжёлого в побеге.
Копаешь тонель, и выбераешся.
И без сахара самогон не получишь. Плеснь на хлебе, это дикие дрожжи. Но они должны есть сахар что бы выробатывать алкоголь.
Будучи*
пофиксил
>о котором через пол года забудут
Ну в принципе верно, о том же тесаке быстро забыли и вспомнили только после смерти.
Да мимо меня как-то это всё прошло. Не люблю активистов-показушников, потому, видать, и не интересуюсь их судьбой.
>>234643472
На деньги. Т.е. на интерес.
>>234643603
Козлы тоже петухами бывают, такое не скрывают. Просто за то что петух ничего толком не сделают, будет грязную работу выполнять не более, а вот если попытается скрыть и спалится - будут бить.
Про покер в двух словах - не рискуй, играй "скучно". Меня неоднократно в этом обвиняли, что играю неинтересно. Ну кому - что. Мне интересно было выигрывать бабки, а кому-то интересно их проёбывать.
>>234644041
Сахар в СИЗО получали выкипечивая хозяйский чай, ибо там даже леденцы запрещены мятные. Из 100 литров чая выходило полкило сиропа, как-то так. Сироп этот больше даже горький чем слудкий, но для браги пойдёт. Дрожжи едят его.
Красная зона это не зона для мусоров. Для них отдельные зоны для "бывших сотрудников", так называемые БС. Красная или чёрная зона - это обычный лагерь. Чёрный - придерживающийся воровских понятий, типа голубые соития, выпивка, карты итд, а красный - это где тебя избивают по приезду, чтобы запугать, потом надо много работать, в свободное время мыть полы и смотреть передачи по типу белых титров на чёрном фоне и занудного голоса читающего статьи УК или законы РФ. Это я по поверхности прошёлся, уточняй, отвечу точнее.
>>234645632
PS: это я ОП, вернувшийся в тред.
– На выход!
Крики. Бряцанье засова.
Лишённый смысла обыск второпях.
По кузову распихивают снова.
Моторчики по городу храпят.
Втолкнули через пару остановок
Андрюху – разукрашен и помят.
– Откуда ты, Кирилл?
– Из ИВСа.
А ты?
– Да из какой-то мачмалы.
Народ вчера – слыхал? – троих изрезал,
По ходу, соберём теперь углы.
Иваныч вон: торчит кусок протеза –
Подпортили ребята-удалы.
Запружен короб людом полусонным,
Воняет перегар тут и мазут.
– Куда ж нас, братцы, всё-таки везут?
– Уж точно – не домой. Считай, мы – д о м а. –
Витийствует Иваныч, старый плут. –
Карающею палицей закона
Оглушит по башке районный суд.
Я вдоволь похлебал чаёк несладкий,
В тайге сидел пятнашку за разбой.
Достаточно ничтожнейшей догадки,
И сразу же покончено с тобой.
Сейчас-то делюга – яснее нету:
Волненья, трое трупов налицо.
И ставлю к единице я пятьсот,
Что выхватим на строгий по билету.
Кирилл уже парил незнамо где там,
Не силясь в голове свести концов…
Хозяйский чяй, это типа клубничная или малиновая заварка?
Но там нет сахара.
А с хуя конфетки запрешаны?!
Конфетки запрещены, чтобы не было того самого сахара. Бывают СИЗО, где запрета на сахар нет, но яз знаю СИЗО в Перми, где запрещена соль (!), чтобы ей не растворяли решётки и не получали железные палки (палкой можно и стену проковырять к соседям). Короче, везде всё по-своему. В любом случае, проведя 3 года без сахара, я ожидая этапа на лагерь, съел полбанки мёда и реально опьянел.
Алсо, это не клубничная заварка, а кипяток ржавого цвета, с какими-то остатками сахара, предусмотренными по закону и поделёнными на 256 после всех запущенных в него рук. Хозяйский - эти типа казённый.
Стучат по кабинетам молотки,
От щедрой рассыпаются руки
Срока, и тают в пламени янтарном
Свобод десятилетья. Хоть беги.
Всех страждущих вместить, увы, не может
Суда желудок – камеры полны.
Чтоб тяжесть осознать своей вины,
Заранее ты заперт и скукожен.
В буханке арестованные дрожжи
До вечера бродить обречены.
Жара не напрягает старикашку-
Соседа. Говорит и говорит.
Лицом – довольно бледен и небрит.
Да видно, не впервой по каталажкам:
Над воротом дешёвенькой рубашки
Щека туберкулёзная горит.
– Вот были же, прикиньте, лагеря!
Мы плавали на них, как на курорте.
На десять – заряжали якоря,
Моложе выходили, шире в морде.
Сидел я на таком, со мной не спорьте.
Но всё перевернулось в тех краях.
И лично изменения застав,
Скажу не по секрету, было худо.
Настолько зол в колонии устав,
Что вечностью покажется минута.
Ты в Господа Благого или в чудо
Поверишь, части тела распластав.
Уехал на этап – в могилу канул.
На первые полгода – карантин,
Во власти перекачанных детин.
Охранников? Бандитов лютых самых!
Харкаются ручьём кровавых гранул
Униженные сотни, как один.
Слыхали про ГУЛАГ и про Вьетнам?
Про ужасы фашистских концентраций?
По ящику не прыгнет на экран,
Что можешь быть зарезан, как баран –
Зароют и не станут разбираться.
И это – не прошедшие года,
Не старое двадцатое столетье!
Над ухом пролетает алой плетью
Система. Прямо в наших городах
Колючкою увитые площадки.
На область только – несколько десятков!
Для крепости закона и порядка,
Им нужно, чтобы каждый пострадал.
И сколько б ни играть с судьбою в прятки,
Свободными не будем никогда…
В глаза метёшь трусливую побелку,
Чтоб слёзный провоцировать поток
Рассказом беспорядочным и мелким. –
Не вынеся беззубой тарахтелки,
Вздымается Андрей под потолок. –
Не капай молодёжи на мозги!
Я тоже ночь промучился в участке,
И били нас, не столько для острастки,
А сколько, по-тупому – от тоски,
Иль просто, что сержант, как пёс, натаскан.
О главном лишь уверенно сужу:
Заранее не пачкай душу страхом,
Пусть каторга нам светит или плаха.
Кому ж теперь поможет этот шум.
Ты сам-то – не боец, а поломаха,
И волю остальным ломаешь, шут!
Вчера убиты трое. Верно, да?
А сцапали, гляди-ка – пару сотен.
Неужто по убийству все проходим?
Так это вне сомненья – ерунда.
Где видано, чтоб двести человек
Охватывались умыслом единым?
–Убит-то кто?
– А мент один – скотина.
Штурм начался, как на голову снег.
Он выстрелил, попал завцеху в спину…
От трупа уцелела половина
Под злостью обезумевших коллег.
– А Витька сам?
– Нормально был вначале.
Никто ж его обидеть не хотел…
В больнице, говорят, не откачали,
Узнал я то, пока везли в отдел.
Витюху порешал ментов начальник
На наш списать, туда же, беспредел.
– Погодь-ка, но сказали, мёртвых трое,
А третий кто?
– Да хрен их разберёт.
По своему об этом каждый врёт:
Полез на пацанов какой-то бройлер,
Уняться не сумел – пустили крови.
Едрить их, сука, задом наперёд.
Молва за неуёмного зашла.
От трупов далеко он был. А толку?
Коль шьются уголовные дела
Тупою одинаково иголкой:
Всех пойманных – к ответу призвала.
Гадали мужики в народной гуще,
Не ведая, что ночью полисмен
Уже – решил, и всяк из кучи ждущих
Сквозь тщательный анализ был пропущен
И лёг поочерёдно на безмен.
До вечера стояли перед зданьем.
Точнее, просидели в кузовах.
Подолгу не показывая страх,
Друг друга осыпали крепкой бранью.
Но вот они – минуты заседанья.
Кирилл – на волочащихся стопах.
Разводят по отдельным кабинетам.
Впервые он окажется в суде.
Торжественно притих. Но что же это?
Лишь комната не больше туалета,
Скамьи для подсудимых нет нигде.
Стол письменный, за ним неважный стульчик,
Судейского не взяли молотка.
Толстуха-секретарша с уголка
Глазёнки недоверчивые пучит.
Фамилию Кирилл свою озвучил,
Вонючий после брюха воронка.
Оскаливает клюв ехидно-сучий
Двуглавый петушок у потолка.
Второй – чуть посолидней, в пиджаке.
У джинсового тонкая в руке
Со словом «ДЕЛО» папка. Взглядом сфинкса
Пиджак, внимая, смотрит на паркет.
– Двенадцать, вместе с этим, за сегодня. –
Медлительные джинсы говорят. –
У наших, как обычно – всех подряд.
Без малого оформили две сотни.
Виновных – двадцать рыл, и то – навряд.
А прочих – пропускаем через скотник.
Я думаю, по месяцу – с лихвою.
Пиджак уселся, джинсовый прильнул
К столу его бочком. Молчанье, в коем
Прокашлялся сидящий.
– Не пойму,
Вы это… Подсудимый, что такое?
Представьтесь. Признаёте ли вину?
Пиджак – судья! Кирилл – обеспокоен.
– Я… Здравствуйте… А то есть, извините…
Кирилл Вениаминович Лапин.
Задержан был…
– Ну, дальше! Не тяните.
– На фабрике вчера народ мутил
Наш токарь. Говорят, убили Витю
Завцеха. Я-то сам хотел уйти.
Хотел уйти… Да вот, не вышло выйти…
– Короче, Вы там были? Признаёте?
– Я был. Простите, где мой адвокат?
– Зачем он Вам? Ну Лапин, Вы даёте!
– Лапин.
– Хотите в камеру назад?
Ещё раз: Вы там были?
– Был.
– Отлично.
Тамара, занесите в протокол.
– Поближе подойдите. – бланк на стол
Бросают джинсы. – Вот. Прочитан лично.
Здесь подписи. Ну ладно, я пошёл.
– Итак, Лапшин, Вас Именем России
Суд Ленинский сейчас приговорит,
Противились за то что местным силам
Полиции, и то имело вид
Пикета, сопряжённого с насильем,
К аресту в тридцать суток…
Всё горит…
– … а также штраф…
Тюрьма…
– … четыре двести…
…
– … решение…
Допрыгался…
– … зачесть…
Эх…
– … копию получите на месте…
…
– … седание закрыто.
Это жесть.
Я в ахуе, сидит там 14 лет, стихи пишет, почему вы на налоги граждан занимаетесь стихоплётством а не работаете на каторге?
Невежливо и как-то механично
Подталкивает в спину вертухай.
В подземный каземат ведёт опричник
И любит по дороге побрехать.
– Ну что, считай, отделался отлично.
Молчишь?
Да ладно, брат, не протухай.
Кому-то дали двадцать. Мне – привычно.
То – лет! Тебе лишь месяц отдыхать.
Уже пришли. Постой. Подай Ильич мне
Ключи.
Пустите парня! Ну, нехай.
Судебный бокс. Нет воздуха и места.
Но каждому в той клети хватит мест.
Начинкою Кирилл в людское тесто
Вторгается. Андрея с мордой пресной
Встречает.
– Суки! Взяли под арест!
Два месяца – мы влипли глубоко.
Не выпустят, дадут ещё по паре,
И так хоть до пожизненных сроков,
Что суд непробиваемый подарит.
Иваныча – со мной, и прямо в зале:
«Не дамся!» Крик. И ворох потрохов
Он выпустил под ноги этих тварей.
Видать, не врал, что в зоне нелегко.
С тобой чего?
– Виновен. Дали месяц!
– И всё? Ну и фартит же простакам!
На нас ещё не знаю, что повесят,
А ты чуток потерпишь и – пока!
Не бросила под лагерную плесень
Вселенной милосердная рука.
Покачивает фуру на дороге.
Бензина запах. Ночи темнота.
«Куда меня? А Старого – куда?
Наверное, по-новому на строгий.
И где она, счастливая звезда?
К ней движемся с молитвами о Боге,
Но топчемся по собственным следам.
Барахтаясь в стремительном потоке,
В итоге попадаем не туда…»
А из говна самогон чего не делаете? Там сахар и дикие дрожжи.
Можно клопов насобирать. В них протэинии сахар.
Потому что хочется мне так.
>>234646315
Знаки <*> отделявшие разделы главы стали курсивом, если что.
Он отказался работать. Иголки ломал.
И его зделали бригадиром по стихам.
Из говна будет не такой забористый, как из сгнившего дочерна хлеба, а клопы кусаются больно.
А если хлеб склевал пЯтух. То брагу делаете из мяса с его жопы?
Что у вас думают о тесаке?
Воткни заточку в анал и сфоткай с пруфами.
>бригадиром по стихам
Бригадир по стихам Ефремов щас.
Свет зелени блеснул на светофоре.
День солнечный. Одиннадцать часов.
Шуршит автомобиля колесо.
Промок пускай, но выбрался из моря
На города заплёванный песок.
И запросто волна смывает горе
С Фемиды окровавленных весов.
Домой к себе, одно что безбилетник,
Запрыгнул лишь на несколько минут
Одежду поменять. Ему соседей
Не встретить бы – вопросами замнут.
«Потом поговорим. Сейчас поедем
На фабрику – проверить свой хомут».
Ни капли в рот, считай, что целый месяц –
Для тела необычный перерыв.
Мозги, с трудом до трезвости остыв,
Пугаются житейских околесиц.
В боку зато мучительные рези
На пайке отварной пошли на сбыв.
Цвета как будто стали чуть свежее,
А радостней не стали ни на грамм.
И памяти глубокие траншеи
Открыты измыслительным ветрам.
Но к жизни долгожданное решенье
Затеплилось в груди оконных рам.
Завод – энциклопедия людская,
Ошейников для черни продавец.
Ворота проходной. Не пропускают.
Подвинься, чтобы дальше шёл кусками
Поток неподозрительных овец.
– Скажите, почему не робит пропуск?
– Уволены – участье в мятеже.
Расчёт на карту выплачен уже.
– Помилуй, дорогая, что за пропасть?
Я заперт с ними был на этаже.
И так-то пострадал…
– Постойте же!
Вы пятый за сегодня. Раньше тронусь,
Чем всех угомоню из тех мужей.
Оставьте телефон в отделе кадров.
Понадобитесь – сами позвонят,
Чем шлёпать тут и попусту вонять –
Метать по мне расстроенные ядра.
Приём по средам – в девять, двадцать пять.
Вдох.
Светило плавит веки.
«Пошли вы, за такие падежи!»
Дверь новую распахивает жизнь
Работу потерявшему калеке.
Гляди – на остановке ни души.
Ларёк пивной. Вон Галочка у кассы.
– Привет, Кирилл, давно не заходил.
Ты к нам пополнить крепкие припасы?
А я чуть не соскучилась, Кирилл.
– Да не, я, Галь, теперь-то крепче кваса…
– Милок, прости, меня б ты пропустил! –
Чумазая старуха с крупным задом
И рожею, что выдолбленный пень. –
Столичной две – ноль, пять.
– Марусь, не надо!
Уж месяц, как ушла на бюллетень… –
Встать Галка в алкогольную блокаду
Пытается.
– А ты своих детей
В могилу кинь! Укрыты брат за братом
Волною героиновых смертей.
Соседкин дурачок остался рядом,
Как мамка померла. Мне каждый день
По дому помогал и был отрадой.
Без жалости запинывали гады!
Эх, мало им навешали статей.
А ты чего стоишь? – в Кирилла тычет. –
Ты – тоже с ними. Тоже заодно!
«Так вот где это старое бревно
Я видел…
Значит, в месиве мужичьем
Беднягу-дурака со страшным кличем
Ухлопали… А, впрочем, всё равно!»
– Два пива, Галя. – бросил неохотно
И взглядом бабку надвое рассёк. –
Меня равнять не надобно с животным,
Что кровь своих сородичей сосёт!
Я если б знал…
– То что б ты сделал, родный?
– Я сделал бы… А, знаешь… К чёрту всё!
Два пива за полдня сложились в восемь,
Глаза покрыты алою тесьмой.
В подъезд зашёл торжественен и грозен.
Почтовый ящик. Мятое письмо
Среди квитков просроченных елозит.
По адресу: СИЗО четвёртый нумер,
Кузьма Клещёв из хаты двадцать шесть.
Не вручено: возврат с пометкой «Умер».
И всё. Встаёт на шее дыбом шерсть.
Пока мариновался в каталажке,
Клещу от безнадёги написал.
Не били. Да. Но было как-то тяжко
На сердце. Набросал за полчаса
На клетчатой ворсистой бумажонке:
«Привет тебе, товарищ по тюрьме,
Представь же, довелось теперь и мне
Почувствовать, кусаются ножом как
Минуты без небес». Деревенел
Рассудок от комков дешёвой пшёнки,
В бреду перетекая напряжённом
На вытесанном спинами бревне.
Сокамерники были разной масти –
Кого судьба сюда ни занесёт.
Кирилл молчал, они – за то да сё.
И здорово прицелился по части
Тюряжек, будто сам их пересёк.
Но вот в ответ – казённый штампик синий.
«Кузьма болтал, шестнадцать запросили.
Затем идёт обычно приговор.
Прошёл, по сути, месяц с этих пор:
Достаточно, чтоб в лагерной трясине
Под землю вбить успел голодомор
Иль выпады охраны агрессивной.
И он – один. Во тьме зажатый там.
Не хлеб жуя – прогорклую мякину,
Подумал, что весь мир его покинул.
И я ему – не друг, а ерунда:
С улыбкою клинком ударил в спину.
Заверив, опрокинул без труда!»
На стуле ощетинился Кирилл,
До одури нажравшийся водяры.
Зрачки по сторонам сверкают яро,
И ядерным сиянием внутри
Груди его рождаются кошмары.
«Виновен!» Мы гордимся этим даром,
Меж рёбрами вонзающем штыри.
И давит Ночь. Вторгается снаружи
Сквозь окна, занавески и глаза.
Грызёт. Разит Кирилла прямо в душу.
Взбирается по плоти, как лоза.
Бессмыслица. Слепая безысходность.
И смерть уже не в силах разорвать
Судьбы непроницаемую гладь.
Системы кнут склоняет неугодных,
Ведь всякому здесь есть, что потерять.
За Родину мы сядем на шпагат!
Сжимают государственные клешни
Тисками гражданина, как врага.
В безденежье и часто в безнадежье
Он жизнь свою оканчивает спешно
От звонкого удара по рогам.
Нестройный крест и холм на поле снежном –
Простые жертвы Северным Богам.
Рассвет ползёт по комнате немытой
Кирилла. До кровати не дошёл.
Ничком лежит. Открылся старый шов.
За окнами увил бетона плиты
И хрупает молоденький снежок.
Мальчишка подворачивает свитер,
Второй – к нему: «Смотри, чего нашёл!»
Тревоги повседневные забыты.
Смеются дети. Детям хорошо.
29-07 – 30-08-2019
Ого!
На удо надеешься?
Хуй его выпустят. Ему надо на 9-е мая щемиться, там пыня в этот день помилования любит устраивать официальные.
Само собой.
>>234647908
Интересно услышать об официальных помилованиях по особо тяжким статьям. За семь лет ни одного такого не видел.
Видно у вас из окна
Солнце и Красную площадь.
Здесь – в похоронных тонах
Строго-барачные мощи.
Стержни огромной страны,
Напоминая о старом,
Крепятся к небу стальным
Бесповоротным суставом.
Вам – чистота и уют.
Нам – холода и метели,
И хорошо, что не бьют
Так, как на прошлой неделе.
Бред. Но приходится впредь
Комьям из крови и пота
В запертой печке гореть,
Грея, возможно, кого-то.
17-09-2020
Свобода отдаётся задарма.
Души моей ржаное запорожье
В искусственных засеяно кормах.
Трещит на повороте старый кузов,
Расскажет с анекдотами о том,
Как правдой дармовой набить нам пузо,
А после не упасть с разбитым ртом.
Заманчивы житейские занятья
Мне, будто батарея – для кота.
За годы не сподобился понять я,
Что всё святое в жизни – суета.
16-09-2020
Там, где всё красное, другой цвет лишний
Не поможет Всевышний, не спасёт ксива хрустящая
Когда лопатами сверху кидают землю на ящик
Ты кто вообще нахуй и чё тут делал?
Если ты мясо, то тебе в мясорубку системы
Хуёво дело, если дело дошло до суда с адвокатом
Пакуй манатки, если адвокат твой бесплатный
Чем больше ты в курсе, тем сильнее молчи
За просто хуй тебя чикнут, заблестел перочинный
Пропотели ладони
Ты слышишь, по ком звонит колокольня
И по ком петля плачет
И я не знаю, чем страна эта кончит
Страна колючих заборов, камер и передачек
И один тут ёбаный стыд, не иначе, блять
Не иначе
Нас ливень обозлённый отыскал
И с громом выворачивает камни
Из облачных холмов и тучных скал.
Дух времени скулит, ему поверь я,
Поверь я в то, что люди говорят –
Свернусь и постарею, как деревья,
Раздавшие посмертно свой наряд.
Оплакивая дней пустую память,
Течёт вода в асфальтовую гладь.
Умеет понемногу сердце ранить
Сентябрь, не собираясь добивать.
Но, ветру вопреки, душе не больно.
В дожде нет слёз, а в гибели – беды.
Сквозь гнёт и холода путём окольным
Проложена дорога чистоты.
16-09-2020
Шагая к берегам от середины.
Волну железно-каменной губой
Хлебает, что купчиха – чай, плотина.
Мы осени уплачиваем дань –
Сей летний Колизей не обитаем.
Предвидит городская иордань
Морозы. И вдогонку птичьим стаям
Бормочет, как старик на рубеже
Последних дней, застёгивая ватник.
Покажется кому-то – посвежей
На воздухе. Кому-то – безотрадней.
На тройке вороных издалека
Причаливает Смерть – Зимы невеста.
На юг спешит продрогшая река,
Но стынет и не трогается с места.
15-09-2020
Ребром к трусливым тварям.
На лезвии ножа
Свободу не добыл.
Упал. И снова здесь:
Мечтою отоварен,
Продолжу подражать
Пропыхавшим свой пыл.
В обрывках паутин
Летит мой строгий разум
На бурю, на борьбу
И к жизни полевой.
Все тонкости пути
Привязывают разом
К позорному столбу.
Разбитый, но живой.
Не время нам ещё
Напяливать костюмы,
Купать свои тела,
Готовя в чернозём.
Трясёмся между щёк,
Зубов судьбы угрюмой,
Желая чтоб дала
Да так, что не снесём.
14-09-2020
Словно пулевое побелев.
Грудь до сердцевины опалила
Жизнь в смертельно-северной земле.
Ветер обрывает лет талоны,
Кости черепные обласкав.
В прошлое уходит под уклоном
Снежная равнина, как доска.
Светится страны душа большая
Нас на перемол последний сдав.
К Богу подойти не разрешает
Красная полярная звезда.
Время до краёв заполонила
Серой пелены густая нудь.
Тьма. И Колыма – моя могила.
Тяжко не свалиться, а вдохнуть.
Корка дребезжит берестяная
На морозе съёжившихся век.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
13-09-2020
Река свободы льётся через край,
Проглатывая дней тяжёлый камень.
Ты трюмы чёрной совести задрай
Худыми от бездействия руками.
Не стой на корабле, скорей нырни
В богатую на горести пучину.
Пути необитаемый парник
Цветёт без осознания причины.
Спаси свои седины, а хотя
Плевать на них. Хлопот они не стоят.
Нам жизни яд раскуривать в затяг
Не страшно, как пузырь давить с кистою.
Предательские рифы проскочив,
Уверены в божественной защите.
В каналах полуправды и мочи
Мою пустую лодку не ищите.
12-09-2020
В лучах невыносимо-повсеместных.
От радиоактивных величин
Становится душе немного тесно.
Темно и неуютно ей в груди.
И в качестве уплаты вечной дани
Зерно вскипевших органов взойти
Грозится кровеносными цветами.
В дыру небес срывается каскад
Надежд из организмов человечьих.
Нейтронами глаза прополоскав,
Теряемся в сверкающих увечьях.
Звенит и замолкает жизни медь.
Секунды милосердные помогут
Уснуть, забыться, одеревенеть
И взмыть в дыму грибном поближе к Богу.
11-09-2020
Вращаемся. И будто бы почуяв
Тревогу, ускоряем оборот.
«Всё было…» – недовольно проворчу я,
В ухмылку перекашивая рот.
Вот новое начало. Но всегда я
В блаженстве не забуду о конце.
Судьба, другого часа ожидая,
Как курица волнуется в яйце.
Бредём. И в словоблудии попутном
Врастаем в мирозданья старый сквер.
Железные дороги предрекут нам
Прибытие в три-сорок по Москве.
О правде надоевшие вопросы –
Крикливые старания ворон.
Летит мечта окурком папиросы
И гибнет, ударяясь о перрон.
09-09-2020
Бредём по электрическим экранам,
Растягивая времени гармонь.
Но вот уже, действительно, пора нам
На выход. Так что сил не экономь.
Окучивая головы литые
Реальностью, душою загустев,
Потомкам мы – по жизни понятые –
Оставим лишь каракуль на листе.
Улыбки высекаем неумело
На мраморе остывшего лица
И, воли не найдя, прочертим мелом
Маршрут по дням недели для слепца.
Укрыв местоимений наших бреши
Глаголами, мечтаем поскорей
Дождаться паровоза тьмы, что срежет
Приплоды городских оранжерей.
Поблекли ожиданья акварели.
Напрасно был на правду бережлив.
Мы выдохлись и просто постарели,
Но ближе к небесам не подошли.
08-09-2020
Мир выгребая совком.
Вход в небеса – по паролю,
В землю – сквозь облисполком.
Вздрогни. Беги, не зевая,
В строй торопливых утят.
Рожь и свекла кормовая
Сами себя не съедят.
Хвалит народное благо
В голову въевшийся винт.
Мать подменил на бумагу
С ложью природный импринт.
Быт недовольного люда
Тьмой да крамолой пропах:
Духом болеть за валюту
И находиться в рабах.
Кровь посрамлённых созвучий –
Лишь солидол для станка.
Поршень неистово-сучий
Передвигает века.
07-09-2020
Пробуждается диск
Заражённого язвой светила.
С баритона – на визг.
Мы нарезались вдрызг
Монтажом табака и этила.
Мысли в ухе ворчат,
И желаем с плеча
Отсекать всю двусмысленность в тоне.
Ждали счастья кочан,
Но зачаток зачах,
Задохнулся в дыму и бетоне.
Я трезвею, подняв
Глаз к небесным огням,
И прошу у природы совета.
Разрывает меня
Жажда знать, как звенят
В темноте облака и планеты.
Так свербит испокон
В рёбрах правды закон.
Неужели же рано пока нам
Слышать звёзд перезвон?
Только слышится он
Из разбившего душу стакана.
06-09-2020
По пазухам в ущелье носовом,
Собравшись, низвергаются на кафель
Иль трутся неприятным рукавом.
И в приступе святого героизма
Схлестнувшись с непролазной головой,
Спешат, ведь организма злая призма
Торопит их к ступени роковой.
Подбадривать бойцов выходит с речью
Товарищ лейкоцит. Они – пьяны.
Их ждёт, поди, семья на междуречьях
Артерий, где-то в области спины.
В цвету красноармейцы гибнут, рано.
Но цель близка: подать сигнал глазам,
Что в душу молодого наркомана
Зашёл амфетаминовый бальзам.
05-09-2020
Рубиновая осень,
Воланы голубей
Болтаются в лучах
Заката. На базар
Мы души наши носим.
Мир сделался грубей
И в наледи зачах.
Бежит моя нога,
Асфальты попирая,
На волю – в тишину
Окольных деревень.
Здесь изгородь туга,
Ей нет конца и края.
Но верой поверну
Судьбину набекрень.
Затылок почесав
Прожорливой Фортуне,
Отныне – на века
Любовь её снискал.
Порочны чудеса.
Мы сложимся и дунем.
Смывает грёз река
Космический оскал.
04-09-2020
Я голоден был до правды,
Теперь от неё блюю.
Свой пыл в сундуки собрав, ты
Кровать обретёшь в раю.
Трусливость – любви созвучна.
Нет в небе тревог, как встарь.
Там будет, наверно, скучно,
Среди фарисейских харь.
На старом, как смерть, газоне
Этапом за грех грозят.
В раю, что у нас – на зоне,
Тепло, но шалить нельзя.
У храмов ступени драим,
По норме – молитв даём.
И ангелы-вертухаи
Тузят золотым дубьём…
Сдираю приличий ризу.
Не злоба во мне – расчёт.
Я вдоволь такого снизу
Поел, чтоб хотеть ещё.
03-09-2020
Шар Земли – шестерёнка в часах.
Под ударами выживший гризли –
Погибать уползаю в леса.
Райский терем был взрывом порушен.
Микроволны хлебая, худей.
Словно в двери, врывается в души
Легион электронных чертей.
Мир питается литрами крови.
Не страшись. Рукава замарай!
Люди мрут и слагаются вровень,
Как поленья в подземный сарай.
Хочет яблоко глаза гнилое
Не заплакать на радость врагу.
Спички чести чешу о стекло я,
Но огня раздобыть не могу.
Причиняет холодная осень
Паровые ожоги жилью.
О Тебе я не думаю вовсе,
Если браги в пузырь не залью.
За столетия эти оковы,
Как фамилия, стали близки.
Скоро выйду и, честное слово,
Разберу свой фасад на куски.
01-09-2020
Жизни больной порядок –
Дом молодых омег.
Мрут великаны рядом,
Рухнув в последний снег.
Звуки пустых реляций
Радуют скользкий дух.
Легче в пуху валяться
Чем устоять на двух.
Сердцу в тени – уютно.
Мир без забот – во вред:
Дрёме хвалу поют нам
Глотки былых побед.
Серая масса дрыхла
Ела гнилые сны,
И становился рыхлым
Стержень внутри спины.
Шар целиком покрыли
Люди – не выше пня.
Сжались тиски Бастилий,
Переварив меня.
01-09-2020
Тонет в складках любви пустоглазой
Человечьих сердец чешуя.
Мой словесный баркас недосказан
И потерян в воздушных слоях.
Не спеши погружаться, послушай,
Как извилисты мглы голоса.
Только болью заложены уши
И душа у бродячего пса.
Не до блажи, ребята, по коням!
Нам – лопатой смурного лица
Ковыряя лазейки в законе,
Обеспечивать быт мертвеца.
Из-под облака целит сердито
Прямо в спину свирепый борей.
Наши жалкие щепки разбиты
О стальную скалу лагерей.
30-08-2020
Насколько поменялось восприятие реальности?
Помнишь ли ты в деталях как выглядел внешний мир?
Готов ли вернуться? Хочешь ли?
Конечно помню, я же в не мешке подземном на Соловках сижу.
Завтра сброшу поэму про Соловки
Да только, насколько я заметил, город, где я жил, пиздец как поменялся за 7 лет. Говорят, что после пяти лет психика меняется у зека, типа перестраивается под образ жизни на зоне. Сам я этого по возможности стараюсь избегать, но анализируя ощущения, когда думаю об освобождении, есть некий дискомфорт, типа страха что-то. Точнее выразиться не могу.
Пророчат звёзды, тягостно снуют,
Как тёплые клопы в ночном диване.
Дыханье темноты на волю манит
Из грязи тесно сложенных кают.
Нет музыки. Мой рот уже – немой.
Лишь твёрдые шаги в тени проспекта.
И сердце, заражённое тюрьмой,
Молчания удерживает вектор.
Жар пороха родит узоры слов.
Как будто залезаю на коня я,
Варёные блины людских голов
Сиропом героизма наполняя.
Мелькают искры мыслей позади
Бегущим в небеса автомобилем.
Свершается. Но шум в моей груди
В последние минуты нестабилен.
Далёкие куски больших светил
Мирам провозглашают приговоры.
Всё рушится, но луч горит, который
К бессмертию дорогу прочертил.
28-08-2020
Сияньем электрической свечи
Объяты вечера простого люда.
На бешенство себя переключив,
Посмотрим, как кривляется ублюдок.
Пред камерой разбрызгивает клей
Заразных слов. Неправда нам обрыдла.
Поделит на врагов и москалей
Податливую массу в мыслях быдла.
Ложимся на кровать – ещё жуём
Такое, что собака есть не станет.
И слякоть клеветы в грудной проём
Товарными заходит поездами.
Протоптана дорога на века.
Рекламы электронные ладони
Ребёнка превращают в старика,
Удерживая быт в родном кордоне.
27-08-2020
Души изжога садит на корты
И, годы погодя, кладёт в постели.
На досках с натюрмортами святых
Кружки, за головами что блестели,
Растаяли, и, чую, тает мой.
Тень Космоса. Там был, похоже, кто-то?
Природы колымага по прямой
Несётся, убивая пешехода.
Но корень Абсолюта – не злодей
С того лишь, что питается слезами.
Тоска непереваренных идей
Туманит и роднит его с низами.
С досады мне становится смешно.
Конца не знает горя вереница.
Я – соболь, что на промысле пушном
Рассчитывал немножко поживиться.
26-08-2020
Раздвинуты просторы-голубы.
Я счастье получил посредством кражи
Из пышных сундуков скупой судьбы.
Мне радуются облачные крали
С жемчужинами чаек в волосах.
По-прежнему заливы боли тралю,
Как лужи жилконторовский казах.
Болтается запутавшийся атом
Меж тысячами звёзд, под коркой век.
Благим ли – не благим, но горьким матом
Природа покрывает мой забег.
Вахтёрша-жизнь свернётся по спирали,
Башкой патологически дрожа,
Попросит, чтобы ноги вытирали
И ночью не шуметь на этажах.
Здесь шумных нет. Пропали хулиганы.
Остались лишь бродячие коты.
Мы мечемся по комнатам поганым,
Наивно ожидая чистоты.
Измаемся и спим под старой дверью,
А прочие – шагают через нас.
Вздымается, свои расправив перья,
Светила воспалённый метастаз.
25-08-2020
Мёртвым лежать – велико ли благо,
Если проснуться – всегда готов?
Сердце любви уплетает влагу
Сквозь миллионы голодных ртов.
Злобу, как Золушку, в тыкве возим.
Без толку в парке брожу. А шо?
Души существ собирает осень
В из-под картошки сырой мешок.
Впал в невесёлый предсмертный ступор
Клён, напрягая колен столбы.
Вихрь кулаком выбивает зубы
Жёлтых листов с лубяной губы.
Ветер дерётся легко и рьяно,
Лупит прохожих на всём ходу.
Так и меня застигают пьяным
Самые жёлтые дни в году.
24-08-2020
Скитается по города черте
Цвет молодости, вторя слабовольным.
Реальности каркас осточертел
И насквозь провонял душком подпольным.
Плод радости неправильно созрел.
Отведавший уснёт, но не воскреснет.
Железный перезвон трамвайных стрел
Слагается в озлобленную песню.
Светило недовольно заворчит,
Идя наверх. Его уже не слышим.
Ловлю губами первые лучи
Скользящие ручьём по серым крышам.
Ворочается, тягостно пыля,
Угрюмый мегаполис на рассвете.
Шарфом людским старается Земля
Укутаться, почуяв звёздный ветер.
23-08-2020
Движется. В небе вечернем
Редкие блики парят
Сред набухающей черни.
Свежесть – до боли остра –
Силится прошлое слопать.
Духи воды и костра
Сжались в приятную копоть.
Лужи. Следы колеса.
Наголо роща обрита.
Боль умирает в лесах
С доброй улыбкой друида.
Шамкает медленным ртом,
Сев в похоронные дровни,
Чтоб возвратиться потом,
Смерти своей не запомнив.
22-08-2020
Не в силах выжать сути,
Бодаешь головой
Барьеры на пути.
Бессмысленно поплачь,
Быть может славный Путин
Реформой трудовой
Тебя озолотит.
А может быть и нет.
Он будет слишком занят:
Ведёт на рубежи
Зенитные войска,
Под боль последних лет
Уставится глазами
В сундук своей души –
Там гибель и тоска.
А я – не приуныл.
Ночую на вокзале
И, видимо, на раз
Уже не перечту
Долгов своей страны.
По телику сказали:
Теперь природный газ
Сбывается в мечту.
21-08-2020
Луны немая катаракта
Разбухла в горнем рубеже.
В часы вечернего антракта
Не забывайте о душе.
Пусть гневно скалятся гиены,
Взрастая сором на пути.
Вопросам личной гигиены
Минуту в сердце посвяти.
Слетают перхотью с ботинок
Клочки потраченных годов.
Судьбу позвал на поединок
И рад, покуда не подох.
Века космического танца
Приводят к дому напрямик.
Нить бесконечности скататься
Обречена в недолгий миг.
20-08-2020
Расслабишься – выходит незаметно
Закладывать года за воротник
И тихо семенить на звон монетный.
Томленье испытав, как от огня,
Нелепо улыбаемся и тонем.
Сожмут влюблённопленный молодняк
Вселенной каменистые ладони.
Шаг в сторону. И дальше по кривой –
Окутают пласты речного грунта.
Во времени отрезок трудовой
Железная вонзается секунда,
Кастрированный социум зашив,
На линии мелькает обороны.
Снабжают килограммами лапши
Здесь уши, забывая про патроны.
Ты выжил, но кого же победил?
Безрадостно теперь и как-то тесно.
Земных нагромождение светил
Нахально отвлекает от небесных.
Пространство занимая просто так,
Надеешься, что был кому-то нужен.
Ложишься. И тяжёлая плита
Души твоей протиснется наружу.
18-08-2020
В потоках дождевых лежат дворы,
И туч бронемашины с криком трубным
Проносятся. Их жидкие дары
Районы не выпрашивают с бубном.
Швыряет нам, как нищему пятак
На скомканную города газету,
Небесно-волокнистая плита
Копейки серых капель из кисета.
Кора сырая трещину дала,
Туманности расталкивая грубо.
В ней космос, раскалённый добела,
Голодные показывает зубы.
Шагну вперёд я, вымокнув насквозь,
Но злом не оскверню грудной могилы,
Чтоб небо до конца не порвалось
И край наш заводской не погубило.
17-08-2020
Азбука Фортуны – непроста.
В сотнях изменяющихся кружев
Воля, как собака без хвоста.
Радости следов не обнаружив,
Смотришь на неё. Скребётся в грудь
Сивая тоска лесного гула.
Надо только руку протянуть,
Ног пока душа не протянула.
Всполохов победы не ищу.
К быту молодому тяготея,
Глаза улыбается прищур.
Нравится подобная затея
Мне и расторопным простакам,
Тем, кого рутина воровская
К старости вбивает под стакан,
Больше никуда не отпуская.
15-08-2020
По небу ветром размажет
Туч нескончаемый шлак.
Утром из тысяч ромашек
Главная – Солнцем взошла.
Вспыхнули города грани,
В миски добавив овса.
От небольших возгораний
Лужами смочим глаза.
Тьмы костяная громада
Стала опорой для нас.
В шубу железную спрятан
Ядерной правды Парнас.
Нить утончённых фотонов
Звёзд золотого огня
В клетке стекла и бетона
Вновь настигает меня.
14-08-2020
За тех, кого здесь нету,
А будут ли когда,
Гадаю на воде,
Осветит ли мою
Убогую планету
Сверхновая звезда
Простых и славных дел.
Успех – не украдёшь.
Растёт, как огородный
Увесистый кочан,
На зависть гопарям.
Осенний свежий дождь
Разбудит город потный,
И реки зажурчат,
Мечту свою творя.
Не вымокнуть в слезах
Поможет добродетель,
Но много ли ножей
Удержит мой каркас?
Бесчинствует гроза,
И я – её свидетель,
Не верящий уже
Белкам усталых глаз.
13-08-2020
Оставив предрассветную кровать,
Не выспавшийся разум сном измазан,
Но рвётся целый мир нашинковать
И сунуть поскорее по камазам.
Лучей элементарное тепло
Реальность знаменует честным словом.
В районе заплутав пустоголовом,
Растрёпанное сердце замерло.
В тени ветвей топорщатся грачи,
Им побоку симфония земная.
Звук голода под рёбрами урчит,
О жажде живота напоминая.
И я, покинув памяти кусты,
По клумбам разметав обрывки духа,
Взмываю вверх, покуда не остыл
И жизни безысходной не понюхал.
13-08-2020
Расслабиться. Отличная идея!
Прилечь у придорожного столба,
Где мозгом за минуту похудею
Настолько, чтобы влезть в штаны раба.
Сверлю судьбу, на гранях обгорая,
За годом проворачивая год.
Любви моей фонтан Бахчисарая
На деле – городской водопровод.
Откусываю траурные крепы,
Пред бедами застенчиво-смешон,
И рвусь на свет бессмысленно и слепо,
Сомненья затолкав под капюшон.
12-08-2020
А мир – безукоризнен,
Вокруг себя завёрнут, как рулет.
Ревут ветра,
И мы мотаем жизни
На ветхие катушки серых лет.
Один – в ночи.
Есть время прикоснуться:
В историю вонзить свои глаза.
Не пой, молчи.
Порывы революций
Рассеются, ключа не показав.
Осколочно-
Фугасные снаряды
Врезаются в окоп моей души.
Я – сволочь, но
С тобой остаться рядом,
В отсутствие любви, не поспешил.
Наживка ли?
Нельзя остановиться,
Проглатывать заманчивую снедь.
И как нули –
Людей пустые лица,
Чтоб сердцу поскорей окаменеть.
12-08-2020
Масло лежит на холсте
Вмятыми в землю цветами.
Стебель души потолстел
От бесполезных метаний.
Слезет, его не сломав,
Строгорежимная жаба.
Можно божиться в домах,
И находиться без шапок.
Мир суетой заведён.
Счастья каркас обозначен:
Всё, вне сомненья, путём
Будет у вас, не иначе.
В глотке эфирных пустот
Маятник движется быстрый.
Скоро раздастся свисток,
Перетекающий в выстрел.
11-08-2020
Рассвета моросящего ушат
Окатывает холодом скелеты.
На крыше дома голуби лежат
И щурятся на северное лето.
И я, не задремавший до утра,
Прилипшую толстовку осязая,
Стою. Дышу. И в пику всем ветрам
Стоит со мной окраина босая.
Пакетики купаются в пыли,
С окурками вальсируют игриво.
Потоки атмосферные взмели
Продрогшую насквозь района гриву.
Сжимаясь, как железные тиски,
Спина моя наматывает связки.
Картину восприятия от тряски
Берёт и разрывает на куски.
10-08-2020
Зелёная повозка Сатаны
Несётся сквозь пылающую бездну.
Куски цивилизаций легковесных
В желудках у неё погребены.
В мечтаниях о тысяче миров
Спешим, но батракам не даст момента
Покинуть надоевшее ведро
Конвейерно-космическая лента.
Окутывает в несколько слоёв
Деленье человеческих бактерий.
Основополагающий критерий
Для роста – упрощение своё.
Скитаемся, как точки, по кривой,
Безногие гонцы, живые трупы.
Дубины тел украсив головой,
Дробим её о край небесной ступы.
Из мысленного дёрнув волокна
Идею, в том же поле похороним.
Шар сердца перепрятывает ронин,
В живот свободы лезвие вогнав.
09-08-2020
Вёдра разваренной сладкой крови.
Я, надышавшись фабричной пены,
Горько на первые звёзды вою.
Улиц вечерних труба литая
Ржавым потоком несёт машины.
Тлю заводскую дома глотают
И трансформируют в свист мышиный.
Тает усталости жёлтый иней,
Жажда ночная идёт за нами,
Клетку засохшей губы покинет,
Правды вкусив, языками пламя.
Миг сапогом приоткрытой шторы –
Анестезия для сильной мысли.
Стоит ли Бога честить, как вора,
Коль добровольно в петле зависли?
08-08-2020