>>367475 (OP)
Кровать запела скрипом сетки. Витя повернул голову и увидел, как баба Надя дохлой рыбой сползла с кучи подушек и затихла.
— Зачем с женой так?
— С сестрой. Моя жадная и глупая сестра, резчик. Ходила к Колесу силы просить, не получила. Вот и пытается теперь прибрать каждого зазевавшегося. Дура, дура, дура. Заберёшь её, если всё удастся? Она сильная очень, не смотри на возраст.
Виктор ошеломлённо застыл. Первый раз при нём за его услуги предлагали жизнь другого человека.
— Я не вправе отказать. Значит, с тобой мне дело иметь?
Михаил встал со стула, встряхнул кистями рук, будто стряхивал с них воду после рукомойника, подошёл к маленькому окошку с ватой между оконных рам.
— Да, резчик. Я сейчас расскажу, что было, что стало и что нужно сделать, — здоровяк встал у окна словно по стойке «смирно», сцепив руки за спиной. — Веда наш с придурью был. С самого своего начала, видимо. Со стороны пришёл. Нинку, дочку прошлой веды любил, она его любила. Дочка-то ни на что не уродилась, ни таланту в ней, ни толку. А мужик к ней приехал аж из райцентра. Нинкина мать извести его захотела, а он, чудной, сразу к ней. Говорит, мол, знаю, что о вас говорят, знаю, что вы нечисть, но всё равно с Нинкой буду, что хотите делайте. Короче говоря, полгода прошло, свела его тёща к Колесу. Передала ему ведовство, обучила молиться, петь и подносить. А потом мать и дочь самих Колесо забрало. Вот веда и пошатнулся. Молиться Колесу не бросил, хорошо молился и много подносил, но стал по округе ездить и людей лечить. Шибко чувствовал себя за Нинку виноватым. А кого не вылечить, Колесу отдавал. Под конец взомнил, что его самого заберут черти, и что в церковь ему нужно грехи замолить христианскому богу. Навыдумывают небылиц! — Миша усмехнулся. — Ну, на крыльце церкви в райцентре и помер, никому дар не передал. Сердце встало, сам себя загнал в могилу. А тело мы выкупили, резать его никто не стал, не бойся. В леднике лежит. У тебя всё с собой, что нужно?
Витя кивнул головой. На заднем сидении машины лежал рюкзачок, в который была свалена, на первый неискушённый взгляд, лавка торгаша с блошиного рынка. Более опытный антиквар заприметил бы там несколько крайне интересных вещиц, а кое-кто из коллег Виктора, скорей всего, попытались бы его за этот рюкзачок задушить голыми руками.
— Прямо сейчас можем начинать. Много времени не займёт, уеду сегодня. Наследой кто будет?
— Я, — твёрдо сказал Миша.
Виктор оценивающе посмотрел на Михаила. Мужик-тормоз в синей спецовке остался у поворота дороги. У окна стоял медведеобразный громила лет шестидесяти с проницательным взглядом тёмных глаз и гулким голосом горной гряды.
— Пойдём в ледник. Костёр подготовили? Верёвки крапивные или пеньковые?
— Костра не будет. Тело Колесу отдам. Верёвки из крапивы, как положено, — Миша пошёл к двери, на полпути, не оборачиваясь, жестом поманил за собой Витю.

На улице стояла мучнисто-пыльная духота, хотя солнце, без ведома сидевших по домам деревенских, скрылось за плотными облаками. Дождя не предвиделось, но плотный вязкий воздух, казалось, молил небо о щедрой грозе. Окружающая тишина и беззвучие делали поникшую зелень полей вокруг деревни похожей на морское дно. Михаил отправился куда-то за дом, видимо, к леднику. Витя подошёл к машине, пиликнул брелком центрального замка и открыл заднюю дверь с водительской стороны. Салон машины дыхнул на него сытым кожаным жаром. Небольшой синий спортивный рюкзак на заднем сидении просился на спину. Виктор расстегнул застёжки и наощупь вытащил из рюкзака маленький плотный холщовый мешочек из-под ружейной дроби, посеревший от свинца и невзрачный. Мешочек тут же отправился в карман серого пиджака.
Внезапно студень летней жары всколыхнулся гулом. Первый ангел вострубил. Точнее, казалось, что где-то под землёй стадо умирающих слонов трубило в титаническую медь расстроенных концертных труб. Аккомпанементом зазвенели треснутые стёкла в доме. Виктор закрыл глаза и приоткрыл рот на полувдохе. Трубы завыли сильнее. Дрожь земли почувствовалась ногами. С кашляющим треском обломился журавль-виселица над колодцем и ухнул на траву рядом. Изнутри закрытых век память быстро-быстро рисовала кадры двухлетней давности, когда под подобный трубный глас деревню Яркемшу пожрал хтонический необъяснимо-иррациональный гигантский механизм Колеса. Он наблюдал за этим с безопасного расстояния, видел, как огромные, в два роста человека, острые ржаво-чёрные крючья взошли из земли, подобно зубам мифического Аргуса, и частоколом отсекли Яркемшу от окружающего болотистого поля, как они сжали кольцом тех немногих, кто пытался сбежать, как из центра вырылся титанически безразмерный, опутанный корявыми корнями и тиной зубчатый жернов Колеса, и, перевернувшись на невидимой небесной оси, огромной наседкой накрыл собой всё село. Через пять минут, когда гул стих, от села остался ровный круг чистой земли с кое где сверкавшими лужицами чёрной воды, без какого-то намёка на то, что всего час назад тут было шумное людское поселение.
Из ступора дикого воспоминания Витю вырвал зовущий оклик Михаила. Витя отряхнулся, шумно выдохнул и прислушался: да, из погреба за домом его звал Миша, а все остальные звуки вновь умерли в печи летнего жара. Тишина и пыль вновь осели на деревню.

>>367476
Ледник погреба окутал прохладой. Витя моментально почувствовал испарину на коже, как будто его одели в тонкий холодный целлофан. Хоть и небольшой, ледник был аккуратно сложен, и на заделках из-под сена кое-где высовывался мартовскими сугробами под тусклым электрическим солнцем испещрённый грязный лёд. Посередине на ящиках с почти стаявшим льдом лежало тело в простыне. Михаил молча протянул Вите два мотка путаной крапивной верёвки и встал, перегородив своим медвежьим телом выход из ледника. Виктор молча вырвал из своей головы два клока волос, хватанул за жёсткую и нечёсаную седую прядь Мишу, связал из волос два пучка и вплёл их в верёвки. Деловито прихватил одним мотком ноги трупа, связав их вместе, второй моток понадобился, чтобы обвязать телу руки и шею. Можно готовить инвентарь.
Настало время серого холщового мешочка. Положив один ящик рядом с телом, Витя вытряхнул на пыльную грязную фанеру содержимое мешка. Небольшая круглая ложка, столового серебра, явно дореволюционной работы. За ней не было никакой легенды, просто они была ровно в размер глазного яблока. Странного вида щипцы, эдакие «щелкунчики» для орехов в виде настоящих зубов из какого-то блестящего металла. Извращённая мысль сделать стоматологические щипцы из стальных зубных коронок пришла в голову одному деятелю в Дахау. «Зубы еврея вырывали зубы евреям», — вспомнил Виктор слова доктора-немца, у которого он вскоре после войны выкупил его жуткий сувенир. Свёрнутый в спираль зубчатый осколок чёрного матового металла, приделанный к ручке из оленьего рога. Чёрная спираль, как принято было думать, когда-то принадлежала самому Колесу.
— Сосуд давай, — буркнул Виктор Мише-медведю.
Забирать дар прикосновения к темнейшему прошлому планеты надлежало с помощью довольно простого с виду, но тщательно выверенного ритуала. Извлечь глаза, вместилище силы; отделить щипцами безымянные пальцы, самое бессильное в человеке; зубом Колеса отпилить нижнее левое ребро и отрезать язык. Будучи помещённым в ведовской сосуд, всё это нужно было передать кандидату, а у него должно хватить сил впитать и принять дар, долг, обязанности и судьбу взывать к бесконечно древним болотным механизмам.

Михаил вытащил из ящика под трупом небольшой закруглённый предмет, отливающий тусклой латунью и похожий то ли на яйцо, то ли на мяч для регби. Один конец был срезан, как будто сосуд и впрямь был скорлупой от яйца всмятку, которым позавтракал большой металлический человек.
— Делай дело, — Миша резко протянул латунную скорлупу Вите.
— Так и держи, хоть какая-то помощь с тебя будет.
— Ты знаешь порядок. Именно ты мне должен передать.
— Ладно, — Виктор взял сосуд, казавшийся тонким и невесомым и, в то же время, прочным как сталь. Приложил срез горловины к уху. Внутри медленно пульсировал звук, напоминавший сломанную лампу дневного света, которая никак не могла зажечься ровно и мигала. Тёньк-тёньк-тёньк. Почтительно взяв латунное яйцо обеими ладонями, Витя восторженно удивился про себя, откудав этой глухомани скорлупа всамделишного грозосемени.
— Это его? — Виктор кивком головы указал на тело.
— Моё. Хватит вопросов. Время не только тебя поджимает.
Витя немного насторожился. Местный человек имеет силу, знает правила, носит при себе крайне редкий и ценный артефакт, но не может провести обряд? Впрочем, он приехал не задавать вопросы.
Застывшие глаза нехотя покинули свои родные гнёзда. С пальцами пришлось повозиться, сжатые хваткой смерти, они поддавались разгибанию неохотно, как будто оловянные. Ребро доставило менее всего проблем, чёрный зуб резал кость трупа как масло. Язык выдернули через вспоротое горло. По мере того, как части тела попадали в сосуд, он щёлкал и гудел всё громче. Наконец, Витя протянул яйцо-скорлупу терпеливо замершему в созерцании мрачного обряда Михаилу.
— Мне всё равно, как ты с этим поступишь. Моя работа тут закончена, — Виктор сосредоточенно занялся протиркой инструментов куском мешковины.
— Пойдём в дом, заберёшь плату.
Миша-медведь вышел из ледника, прижав к груди под спецовкой гудящее латунное яйцо. Виктор вышел следом, выплыв из благодатной холодной тьмы ледника в неприветливую печь улицы.

В доме ничего не поменялось. Старуха лежала на кровати как покойница, открыв один глаз. Старуху шевелило её мерное неглубокое дыхание. Миша, не выпуская из-под спецовки ритуальный сосуд, щёлкающий всё сильнее и сильнее, протянул к Вите руку.
— Давай своё кольцо.
Виктор аккуратно достал из нагрудного кармана крупный и широкий металлический перстень с янтарной каплей. Бережно положил его на ладонь Михаилу.
Прижав кольцо к ладони мизинцем и безымянным пальцем, он выставил три оставшихся трёхрогой «козой». Большой палец с усилием вошёл между челюстями старухи, указательный и средний погрузились с хлюпаньем в глазницы. Старуха, захрипев, выгнулась и затрещала горящей соломой, неестественно выворачивая тело относительно головы, прижатой к кровати рогатой рукой сосредоточенно закрывшего глаза Михаила. Лицо её посерело, кожа начала трескаться и рассыпаться в серый прах. Через какие-то мгновенья на кровати осталась лишь куча знакомой пепельно-серой пыли, накрытая складками грязного платья.

Дорога из мелкого белого щебня осталась далеко позади. Под колёсами джипа ровно шуршал асфальт. Одна рука Виктора держала послушный руль, другая придерживала нагрудный карман. В кармане мелко дрожал, слегка нагревшись, перстень с янтарной каплей.
Часть его мыслей оставалась в Каменевке. Деревня обречена. Михаил, скорей всего, покинет опустевшую деревню сразу после ритуала, сегодня или завтра. Впитав столько силы и забрав жизни всех деревенских, он сможет надолго залечь на дно в более благоприятном месте. Древний механизм Колеса, без привычных жертвоприношений и завывающих бессловных песен своих вед, смелет в пыль пустую деревню и уйдет в болотную бездну, чтобы через недолгое время с гулом и трепетом земли выйти на поверхность и обнажить свои шестерни и крючья у другого людского поселения. И счастливы будут те места, где не забыты древние ритуалы и где остались те, кто в силе их проводить. Наверняка, скоро подвалит ещё работа.

В коридор реанимационного отделения областной больницы входит молодой человек. Невысокий, очки в тонкой оправе. Накинутый на серый пиджак белый халат. Вчерашний студент, возможно, практикант или ординатор. В руках ленты показаний приборов мониторинга. Он проходит до конца коридора и заходит в палату. На больничной кровати лежит женщина лет пятидесяти. Новогодней иллюминацией мерцают приборы, присматривающие за каждым слабым биением жизни в её теле. В стороне шипят пластиковые меха искуственных лёгких. Он аккуратно, за ободок, достаёт из кармана широкий старинный перстень с янтарём и надевает его на большой палец женщине. Приборы оживают, зигзаги графиков изгибаются всё сильнее и сильнее. Некоторые, видимо, зашкаливают, загораются тревожные лампочки, но через полминуты всё приходит в норму здорового взрослого человека. Человек в халате поверх пиджака выходит из палаты. Еле слышен его шёпот: «Поправляйся, внученька».

Ну прикольно.

Годно, но фантастично. Не совсем для /sn, но пусть будет тут.

Еле дочитал, слог некрасив, слишком много прилагательных и метафор, сложно к восприятию, хочется много пропустить и в голове некоторые образы не вяжутся. Какая еще синяя спецовка? Идея оригинальна, но все равно говно. И смутило единственное "наебать", или как там, вообще не в тему, не про маринку же.

Ужасный слог, графомания какая-то.

а мне норм, хоть какой-то новый контент

Сука пиздец. щебень как говно лопался яишницей...
Хуевенький графоманский высер.
ОП, правь слог, читать невозможно.

>>367475 (OP)
Норм стори , но читать не приятно.. Упрости свой стиль.

>>367477
Пиздец блять каков мудак а. Я бы этому дебилу что настрочил этот высер ебасос бы нахуй вскрыл. Отвратительный слог, хуевая история. Ой бляя, ой пиздецц вонючка, какие же ебаные гады бывают, я в ахуе.

Стиль норм, хотя эта идея с болотными механизмами порядком избита.

>>367719
За что люблю местную аудиторию, так за то, что тут всегда дадут адекватную резензию.
Что ж, был немного упорот, когда писал. Да и перед этим какого-то высокого слога начитался, приемчивость сработала, лол. А что касается темы заезженной, так тут кто-то на днях её подкинул, мол, давайте все хуярить по ней пасты. Ну вот я в вечность и пёрнул. Надо будет подредактировать.

>>367475 (OP)
Баба Надя? Это отсылка к тому, о чем я думаю?

>>367719
А мне понравилось, люблю ёбнутый слог.