Здарова, Джеймсы. Выношу черновой отрывок рассказа на ваш суд. Прошу критики и разбора полётов. Заранее благодарю.Теги: безумие, эротика, гуро, тян.*- Тоня-я-а-а! Тонь-ка!Густой грибной чад дрожал, словно в судорогах. Газовая горелка натужно пыхтела под нечищеным дном дутой кастрюльки. Ржавая клетка взбаламошно тряслась, издавая пронзительный скрип. Издали она походила на скелет глубоководной рыбы, бурый и пористый от влаги, подвешенный под сизым потолком загаженной кухоньки. Облезлый попугай заметался по чёрному донышку, злобно ткнулся клювом между прутьев и завопил по-бабьи:- Тонька-а-а! Тощий коридор ухнул, зайдясь костяным треском. Благородная дамская лысина жирно заблестела в дымном мраке и со всей дури взрезалась в клетку. Птица суматошно заметалась между прутьев, лысина плаксиво выругалась, под столом заохало что-то живое. - То-о-о-нь-ка-а-а! - попугай пискнул старушонкой, вдохнул смрада и рухнул замертво. Лысина поскребла себя заскорузлым пальцем и обнаружилось, что это вовсе и не лысина, а волосики, до того светлые и прилизанные, что впору было распухнуть от умиления. Лжелысина была нервная и сутулая, с бледным пропитым шнобелем, до неприличия похожая на белобрысую галку. Хихикала она по-сорочьему: с гаденьким, кошмарным весельем, застенчиво потряхивая брюшком. Вынув попугая из клетки, хозяйка ретиво сунула его в пузатенький замаранный чайничек и густо харкнула сверху. В свином пятачке розетки хрустнуло, будто в стену пролез злющий карлик и затрещал больными суставами. Чайник пыхнул, закипая. Под столом тоненько ахнули, будто котёнок пукнул. Тонька гадливо коснулась края выжженной скатерти, смурно чихнула в подстольную мглу. Оттуда с ужасом вытаращились мутные глаза. «Точно яца голубиные!» - подумалось Тоне. Скрюченные мужские пальцы истерически дёрнулись и упали на бедро. На задравшейся штанине засохло пятно крови, на бледной ноге колосился жиденький рыжий лесок.- Тон-н-ня...- Тон-н-ня...Лампочка тревожно лизала жирный мутный воздух. Вывернутая ступня была скользкой и холодной, как мякоть раздавленной сливы. Язык подстольного, по-мясному рыхлый и жилистый, вывалился из раззявленой пасти. Слабая рука потянулась к ширинке.- Но-но-но, Кукушкин! - деловито прикрикнула Тоня. - Опять проклятая эротика! Затвердевшая ткань медленно просела под пальцами - между потных ляжек пустовало. Инженер Кукушкин был не робкого десятка: он любил женщин без кондомов и не боялся ходить в общественный туалет, но обожал свой член любовью наседки. Он даже испугаться не успел — бумкнулся затылком о ножку стола и затих.- О-от смотри у меня, подлец! - сыто крякнула Тоня и погрозила чайнику пальцем. Маслянистая жижа и попугай вскипели, пропитавшись мягкой зеленцой. Тонька вилкой подцепила паршивую птицу за крыло и метко швырнула её в цветочную кадку. Облезлое тельце шмякнулось к подножию плотного стебля. Миг — и под бурой древесной плотью трепыхнулись толстые жилы. Жирные губчатые лепестки, похожие на налитую вульву, упруго чмокнули, выпуская из сердцевины соцветия длинные червеобразные колоски. Отростки шевельнулись, чавкнули чернющими пастёнками да и заглотили трупик враз. В стене заурчало, провисший потолок зашёлся костяным хрустом, лепестки сомкнулись, и всё затихло.Тоня улыбнулась цветку пьяненько и застенчиво, будто объясняя помирающей бабке, почему к стене спальни грузно привалился гроб. Горячий грибной дух, тянувшийся из-под крышки кастрюли, щекотал лёгкие и ел глаза. От него делалось дурно. Девушка потянула ручку облезлой деревянной рамы. В кухню дохнуло свежестью, смешанной с запахами гнилой помойки, угля и подмороженной палой листвы. В щели мелькнула обрюзгшая завалинка горизонта и горбатая насыпь, утонувшая в скисшей рже вечерней зорьки. Тишину нарушали лишь тревожный птичий свист да спичечный треск сухостоя.Грибной дым вытек наружу и оплёл ветви чахлой рябины, росшей под окном. Россыпь бледных подмороженных ягодок, дрожащих на ветру, походила на пучок сушёных голов. Тоня видела их в музее Африки: они пялились сквозь толстое стекло харями едва очнувшихся пьяниц. Ей представилось, что каждая ягодка — это рыжая башка Кукушкина; будто она ссыпает их в бумажный пакет, жрёт горстями, а головёнки пищат и плюются во рту.
Бамп
>>70736 (OP)Нихуя себе ты властелин прилагательных! Нихуя себе! Меня аж чуть не стошнило, пришлось через абзац читать.Не, ну такое. На любителя, коим я не являюсь.
>>70736 (OP)Как бессмысленная сюрреалистическая зарисовка - норм. Тег "эротика" можно убрать
>>70740Спасибо. Это вступление рассказа, как сюр оно и задумывалось. Конкретику планирую опейсать позже.
>>70738Всё время кажется, что перебарщиваю с ними (так оно и есть).Спасибо за отзыв.
Конец экспозиции. Потом следует предыстория, раскрытие джвух персонажей и т.д. После этого - кульминация и развязка.*Изловчившись, она уцепилась за холодные липкие лодыжки и выволокла мужчину из-под стола. От усилия на тонькином лице вздулись желваки, и всё оно пошло тенями да морщинами, став похожим на древний могильный камень. Рыжий затылок стукнулся о цветочную кадку. По лбу растеклась кровь — будто киноварью на мрамор брызнули. На мгновение лицо Кукушкина исказил тифозный оскал. Губы обвисли, треснула короста засохшей слюны, сыро чавкнули дёсны. Тоньку передёрнуло: ей открылась влажная пропасть мёртвой ноздреватой глотки с набухшими гландами глубоко внутри. Не хотелось думать, откуда на них взялась россыпь странных белых гнойничков. «А как на зефир-то похоже!» - завопил некто задорный в тонином мозгу, и девушку едва не вывернуло наизнанку.От пола низенькую мойку отделяла лишь загаженная дверца. Внутри находилось мусорное ведро и серые трубы, уходившие глубоко в кафельную стену. За ней был скучный клозет, в котором Тоня ужинала. Обычно она ставила тарелку на сливной бачок, широко раскидывала зудящие ляжки и кушала, попутно справляя нужду. Поев, Тонька ногтями соскребала с кафеля грибок.. Она уважала Кафку и ей виделась особая связь его имени с зелёным кафелем, чёрствым в своей надменности. Последнего Тонька считала сантехнической проституткой, полагая, что порядочный товар не будет валяться в каждом магазине, и что его гордость хоть и не подходит престарелой путане, но вызывает осторожную симпатию.Мусорное ведро чавкнуло пастью, спрятанной в грубых кожистых складках. Капилляры на трубе лопнули и встопорщились, как вылезшие нитки. Край цветочной кадки нетерпеливо затрясся, словно осатанев. От ручки ведра отделился вертлявый язык и потеребил скошенную кукушкинскую макушку. Мойка тотчас вспучилась, заурчала и затрещала блестящим металлом. Пахнуло горечью, будто разлили старое молоко. Нарастал тихий гул, исходивший от плиты и стен, будто трубное эхо рога, оглашающее своды Колизея.Тонины глаза слезились от вони и нутряного страха. Она крепко вцепилась в руку Кукушкина: того и гляди, сгинет серым дымком, оставив её на съедение. Пасть разинулась прямо перед её лицом: длинное морщинистое нутро с игольчатыми серыми зубками по краям, пахнущее гнилым мясом и горелой кровью. Рыжий солнечный блик шмыгнул по полу и отразился в мутной желтоватой дряни, раздувшей глубь глотки. На бледный лоб Кукушкина упала тёмная глянцевая капля. Мусоргная пасть наполнилась стеклянной розоватой слизью. Затрепетала сизая плоть, казавшаяся куском грязного пола под мойкой. Она разошлась надвое, открыв устье чёрной кровяной лилии, устланное клумбами голодного дрожащего мяса. Захрипело белое горло, перехваченное пористым лепестком, лопнули сосуды в распахнувшихся глазах. Окровавленные пальцы вцепились в дрожащий бёдерный жир стены и сгинули в расщелине распахнутого рта с мякотным звуком. Когда Тоня открыла глаза, тело Кукушкина, перемолотое в пузырчатую мясную кашу, уже растекалось по трубам с гавкающим бульканьем. Тоньке поплохело. Она отползла и прижалась спиной к холодильнику. По линолеуму стекла тёмная капля. «На мороженое похоже» - подумала девушка. В мозгу вспыхнула картина: вот она срывает с пожухлой рябины пучки сочных рыжих голов, ссыпает в хрустальную пиалу, топит их в гуталиновом варенье. Головёнки пищат, захлёбываясь и пожирая друг дружку, и летят брызги чёрной нефтяной крови прямо в лицо...
