НОС


Не помню уже кто, но отчетливо помню: был подарен нос. Я этот нос таскал в сумочке. А потом закопал. Так что дело не в носу вовсе. Дело в другом: в понедельник меня не станет. Сегодня я есть, живой. А в понедельник не станет. Моя жена сидит на стуле и дипломатично разглядывает лапшу, то есть: с изысканной укоризной. Да, лапша – это кайф поистине беспредельный, разве может что-нибудь с ней сравниться?! Не может. И я хочу поведать о том, как я, задрамши ноги на спинку стула, читал рассказ некоего гоголя под названием нос. Собственно говоря, это все преамбула, так сказать, чтобы читатель понял, а если он еще не – так я специальную преамбулу делаю, говорю некими обиняками, осторожничаю, чтобы потом откровенно говоря, перейти к делу. Поговоримши обиняками, я обыкновенно, закидываю руку за голову и кричу жене:
- Проститутка. Ха. Ха.
Ей невесело, она дрожит от негодования, она впадает в истерику, словно в каспийское море. И вот тут-то я начинаю петь. Нет, конечно, я не пою в том смысле, о котором уже, который абсолютно, так сказать, ясен и прост, нет, я даже не пою вообще, а просто открываю рот, слегка запрокинув голову, чтобы с улицы меня приняли за певца. А что? Меня вполне возможно принять за певца с улицы – рот у меня приоткрыт, руками я машу лихо, губами шлепаю – истинный певец. Моя жена меня боится, т.к. я однажды выкинул из окна нашего малыша, очаровательную кроху с голубыми глазами – ну точь в точь моими! – и таким милым пухлым носиком, что нельзя не тыкнуть в него, не пощекотать этот носик нельзя, а все потому что его поползновения помешали мне, наглецу и бездельнику, петь, вот как! Помешали, видите ли петь! А как он поет – вы слышали? Вы знаете? Не слышали и не знаете. Да, представьте себе, развалился на стуле, рот приоткрыл и давай ваньку валять, дескать, пою. А что? И хорошо получается, правда, не слышно, но если внимательно следить за движениями губ и представлять себе, какую именно песню он исполняет в данный момент, можно насладиться дивной гармонией. Вот и все, и нос забери.

Бумажка


Мне нравится эта бумажка. Она лежит передо мной. Она беленькая бумажка. Я смотрю на эту бумажку. И понимаю, что это именно бумажка и ничем другим она быть не может. Она беленькая. И я на нее смотрю. И все становится ясным: это скомканная бумажка.
И я смотрю на скомканную бумажку. И я вижу ее. Она лежит. Она лежит на столе. Беленькая. Скомканная. Она лежит на столе и я на нее смотрю. Наверно, стоит подойти немного поближе и посмотреть немного получше, вглядеться, так сказать. Ведь на этой бумажке постепенно проступает лицо двоечника Пятипалова. Это именно он растрезвонил на всю школу, что у Любки Гордеевой железная нога. А началось так. Сначала Любка Гордеева упала с горки и доктора сделали ей железную ногу. Ну, бывает. А он растрезвонил. А я хочу умереть, потому что меня никто не любит. А скомканная бумажка лежит на столе и смотрит на меня лицом двоечника Пятипалова. А имя у него есть? Есть! Несомненно, есть. Но все не так просто, если бы проблема заключалась только в имени – она легко разрешилась бы. Я бы ее разрешил. Но нет! Не только в имени! Куда там! Все не так. Все имхо. Все иначе. Жизнь идет иначе. Когда Любовь Гордеева упала с качелей, она сперва закричала, а потом уже запищала тоненько, а вот потом и стукнулась ногой об эту проклятую железку, что росла прямо из земли, как какой-нибудь рог. Рог, что-то рогатое тянется из земли, наверное, это рог исследовательской машины, что буравит подземные толщи, а вот потом уже выходит наружу. А может и нет. Не важно. Я знаю одно: рано утром Сережка проснулся и, не увидев матери, сильно переполошился. Даже перепугался. Даже абсолютно перестаршился. Но увидев записку на столике, успокоился. Она гласила:

“Сережа! Помой руки, прежде чем идти в школу. И тщательно закрывай дверь.”

В том-то и дело! Тщательно! Дверь у них кривая, косяк плохой или что – и тщательно ее закрывать на получается, все-равно остается маленькая щелка, куда можно сувать любопытный нос или иные части организма, например ухо. А вот рука застрянет. А ухо нет. А рука да.
И Сережка специально для того, чтобы в эту любопытную щелочку никто не заглядывал, пихал в нее газеты. Натуральным образом, свежие газеты! Много напихал, так что мало не покажется. И в школу пошел. А надо сказать, его звали Сергей. Фамилия у него Пятипалов. А отчество я не знаю, потому что не спрашивал.
В школе было тихо. В школе было пусто. И над школой как капуста висела круглая и здоровенная луна. А над луной висела репа. То есть, небо. И каждый раз, когда в школе звенел звонок, школьники стремглав неслись на уроки, упевая при этом пихаться, толкаться, пинаться прямо на лету! Вот какие это были удивительные школьники! И вот что они умели! Прямо скажу: я таких школьников не видывал. А Сережа толкался, пинался и пихался самый первый, потому что был драчун и задира. Не зря же учителя ему двойки ставили! Они кому попало двоек не ставят! Плох тот учитель, кто кому попало двойки ставит! А у Сережи был хороший учитель, он кому попало двоек не ставил! А Сереже ставил! И Грише тоже. А больше никому не ставил, потому что был хороший учитель и кому попало двоек не ставил. Его звали Игорь Иванович. Он был сед, лыс и очень высокого роста. Как будто до потолка. А Сережа был маленький. Да и все остальные ребята были маленькие. И даже учителя были маленькие. Повыше ребят, но все-равно маленькие и никто до главного учителя ростом не доставал. А главный учитель Игорь Иванович был высокго роста, поэтому ходил немного пригнувшись и вид имел болезненный и изможденный. Хотя, не надо. Хуйня какая-то пошла. Роста он был самого обычного, ну может чуть повыше. Или пониже. Да, он был немного пониже самого обычного роста. Примерно одного роста с ребятами. Ну чуть-чуть повыше. И звали его Игорь Иванович. И двоек кому попало он не ставил. А Сереже ставил. Как увидит его, сразу двойку в журнал поставит. Да еще морщится.
Осознание того, что нужно немедленно рассказывать про девочку Любовь Гордееву, вызывает во мне некие вопли протеста, некие, я бы сказал, изменения в психике, некие даже безумные буйствования, посему, я, усомлеваясь в нужности для сюжета нашего правдивого, о читатель, рассказа, вообще этой девочки, этой школы, этого двоечника, я, тем не менее, никоим образом не забываю о том, что совершенно обязательно должен остаться Игорь Сергеевич, ибо именно о нем мы и поведем, то есть я, я и поведу сегодняшний рассказ, ведь именно он, этот самоотверженный человек помог что-то там сделать, пристально сперва выглядывая в окно своего суровой рижской квартиры, пенсионер Сергеенко подглядел, как на детской площадке качается девочка. Ну качается и качается – а что? А то, что за этой девочкой, буквально в трех метрах, в приземистых кустах лежал большой – метра три в диаметре – фломастер. Сергей внимательно, я бы даже сказал пристально, точнее, с каким-то безумным, нет, даже с безутешной яростью следил Сергей за карандашом, а потом начал одеваться. И выбежал во двор. А двор, как известно, это двор. Там не разбежишься. Ну, можно разбежаться, если ты, к примеру, таракан или муравей. А если ты трехметровый великан с окладистой бородой, развевающейся на ветру, как дамский бюстгальтер, подвешенный на прищепке, значит, ты великан, что уж теперь… Жизнь твоя тяжела, поверь, брат! Я не знаю, что писать, мне надоело.

САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ



На улицу я выхожу одна. Мне не нужна помощь мамы или сестры. Я выхожу одна. Очень легко выходить одной! Я спокойно спускаюсь по ступенькам, гляжу по сторонам, нет ли машины, иду по дороге – сама, одна. Мне никто не помогает. Я могу зайти в магазин одна. Могу выбрать товар. Могу его купить. Я все делаю сама, одна. Мне никто не помогает. Сестра на работе, а мама спит. В эпоху глобализации так важно быть самостоятельной! Когда муж приходит, он смотрит на меня, так, словно я набила весь рот себе мухами, смотрит так, будто у меня на спине отросли маленькие крылья. Он смотрит на меня и качает небольшой черной головкой (почему у него такая черная и такая маленькая голова?) – он не хочет, чтобы я была самостоятельна, но ставит препоны моей самостоятельной деятельности, но постоянно качает черной головкой, ставит препоны и всячески препятствует развитию меня как личности и гармоничного человека. Это выводит меня из себя. Будь я мужик, давно бы уже проломила ему череп бутылкой или столкнула по лестнице, но я не мужик и мне приходится страдать, пока он качает черной головкой, вынуждая меня принимать его заботу. А на что мне его забота – не знаю, на что. Прежде всего женщина должна быть самостоятельной, все делать сама, одна, без помощи, собственными руками, женщина сама может, не нужно подсказывать или показывать, где, там лежит или что нажать нужно, она знает, она и так знает. Она всё знает. Легко быть самостоятельной. Достаточно щелкнуть выключателем и комната погрузится во мрак. И всё, можно идти в магазин. Или не ходить. Или идти, но не в магазин. Можно просто стоять на месте. Самостоятельность предполагает владение ситуацией, знание о возможных исходах и последствиях. И он качает черной головкой и стоит в дверях сутуло, качая черной головкой и криво усмехается, глядя на меня большими черными глазами, чтобы лишить меня самого важного. Чтобы я расслабилась. Легла. Раздвинула ноги. И я ложусь, и раздвигаю. А что, посудите сами, мне остается делать. Я больше не могу быть самостоятельной – нет, я хочу, хочу. Но не могу. Хочу, но не могу. Не могу. Я не могу быть самостоятельной, потому что кровать горячая, ноги раздвинуты, в окно светит полная луна, черная ночь и цветы звезд разбросаны в небе. Раздвинутые ноги – лишь малая толика меня. О, если бы я могла раздвинуть для мужа свою голову!

ШЕЯ


Олег Иванович споткнулся, упал и сломал себе шею. А в это время две маленькие девочки хватали друг друга за шею. И где-то пел высокий тенор что-то про шею. Некий художник, сидя в своем сарае, рисовал шею. Две депутата спорили про шею. Жираф демонстрировал шею. А писатель с толстой, бычьей шеей, низко склонившись над грудой исписанных листов электроной бумаги стремительно писал:

Любовь невыносима. Она может убить человека. Сломать ему шею. Было так. Две девочки хватали друг друга за шею. Одну звали Полина. Другую Алина. Жизнь невыносима. Той ночью Алина и Полина, две девочки хватающие друг друга за шею, наконец, узнали, что помимо любви, жизни и смерти в обозримой вселенной есть что-то еще, нечто совершенное и соблазнительное, как совершенен и соблазнителен сосательный леденец, напоминающий чью-то гладкую шею.
Оно явилась в полночь. Внезапно (с мелодичной музыкой) распахнулись все окна, двери, шкафы и сундуки. Раскрылись банки. Пластмассово откинулась крышка унитаза.
И посреди комнаты, где две девочки хватали друг друга за шею, возник священник. Он был красив и гол, так что, определить, что он священник, можно было только, основываясь на интуции. Девочек интуиция не подвела. Она сразу поняли, что это священник.

Писатель замолчал. Он не писал год. Два. Три. Десять лет. И вот, наконец, он достал листок с написанным и начал писать продолжение:

Продолжение истории про шею:

Нет, продолжения не будет. Жизнь слишком ужасна, чтобы продолжать. Можно родить человека. Можно посадить цветок. Можно закопать труп.

Писатель замолчал снова. Он молчал сорок лет. И вот трясущейся рукой достал листок и написал:

Когда девочки увидели священника, они продолжили хватать друг друга за шеи, пока священник осоловевшими глазами смотрел, как девочки хватают друг друга за шеи, особым образом скрещивая руки, чтобы удобно дотягиваться до шей.

Однажды к писателю пришла шея. Потом он умер.

Писатель и шея. Он умер.

Он и шея. Умер. Шея. Умер писатель.

Шея

сажа

Пиздец какой-то.
Больше ничего сказать не могу.
Не зашло у меня что-то.

Олег

Олег лежит на кровати. Над ним качается провод капельницы. Доктор, уходя, задел рукавом. Скоро Олег встанет и пойдет в коридор. Спустится на лестнице на первый этаж. Толкнет дверь на улицу. Встанет на крыльце. Посмотрит на небо: сильный дождь. Прыгнет под дождь и побежит по улице. Побежит с закрытыми глазами. Потом откроет глаза и побежит с открытыми. Он увидит мокрую кошку, улепетывающую в подвал, огромную бочку, наполненную чем-то маслянистым и черным, слепого музыканта, на короткие руки которого надеты толстые рукавицы, черноволосую девочку, два сдувшихся воздушных шара в пузырящейся луже, свою мать, оживленно болтающую с тетей Любой под козырьком крыши:
- Мама!
Мать медленно обернется к нему. Олег бросится к ней. Она осторожно обнимет его. Он крепко обнимет ее. Тетя Люба вздохнет и отвернется. Она не увидит, как Олег с мамой поднимаются по ступенькам, входят в квартиру, садятся на диван, разговаривают, едят, ложатся спать, просыпаются. Как Олег переворачивает страницы Мурзилки. Как мама готовит на кухне. Она не услышит как сильно барабанит дождь в стекло. Она не услышит, как журчит вода в ванной. Как Олег опускается в воду. Она не узнает, как Олег сдувает пену с пальцев, чтобы она улетала блестящими шариками.

ЧУДО



Алексей был очень болен. Очень. Совсем болен. Очень сильно болен. Так болен, что сильнее некуда. У него болело горло. И зуб. И нога. И руки. И живот. У него болела голова. А самое страшное заключалось в том, что Алексей стремительным шагом пересекая Павловскую улицу, спешил на свидание с девушкой. Не то, чтоб он ее любил. Скорей даже наоборот – ненавидел. Точнее – презирал. Или просто терпеть не мог. Он готов был разорвать ее на части. Распилить бензопилой. Он был готов убить и съесть эту девушку! Не отдавая себе отчета в том, что делает, Алексей тихонько скулил, как собака и отпрыгивал от фонарей, казалось, падающих на него, на самом деле, это просто он шел так быстро, что фонари, казалось, летели и падали на него, нет, он просто быстро шел по зимней от ночных фонарей улице – спешил, так сказать, на свидание с любимой! А кто не спешит! На свидание.
И вот, довольно потирая ручки, Алексей ждет.
Немного холодно. Только не очень. Только изо рта все-равно поднимается пар, расплывается, поглощая волосы Алексея и уноч/сится в небо призрачной пеленой и где-то там уже распадается на молекулы.
Вообще все состоит из молекул. И пар. И небо. И Алексей. И любимая девушка. Только ненависть не состоит из молекул. И любовь.
Когда Алексей учился в первом классе, он состоял из маленьких молекул. Теперь состоит из больших. Его зовут Алексей. На улице холодно, ветер сдувает, да все никак не может сдуть, шапку Алексея. Темно, да не совсем – если прищуриться, можно увидеть, как далеко впереди в призрачной дымке ночных паров светятся окна и фонари.
С этой девушкой Алексей познакомился в доме. Это был большой дом. Там было много окон. И четыре двери. А окон очень много. А дверей только четыре. А окон – сто штук. Там-то, в этом доме, Алексей и познакомился с девушкой. К ней он впоследствии воспылал любовью, следовательно, сейчас, он ждет ее, дабы высказать свою любовь каким-либо способом, так как, считает, что имеет на это полное право, ибо девушка вполне доверилась ему в результате продолжительных, а возможно и непродолжительных, но, тем не менее, удовлетворительных в эмоциональном плане разговоров (когда открываются рты друг напротив друга), либо взаимных, полных дружеского расположения, взглядов, улыбок и любых иных знаков внимания.

Люблю тебя нежно и страстно! Люблю тебя сильно и нежно! Люблю! Пылаю к тебе любовью! Не могу выскзазать, мой дружок, как же сильно я тебя люблю! Нет, ты уж будь добр, выскажи, как сильно. Не выскажу. Выскажи. Нет. Ты выскажи. Нет, не выскажу.

Улыбаясь своим грустным мыслям, стоял Алексей и смотрел вдаль.

Она пришла

И вот она пришла

Вдруг откуда-то из темноты слева возникло опечаленное лицо девушки с букетом алых роз, которые она, не лицо, конечно, а сама девушка, держала в руке, верней так: пришла девушка. В руках она держала цветы.
Алексей покорно принял яркий букет и застенчиво потупился.
Она подошла ближе. Она держала второй букет. Еще ярче, еще пышнее. Алексей принял его растерянно.
Она еще ближе подошла. Она держала еще букет. Алескей принял его брезгливо.
Она еще ближе подошла. И еще букет достала. Алексей принял его залихватски притопнув.
Она ближе подошла, протянула другой букет.
Алексей принял его с укором во взоре.
Она ближе подошла, протянула букет.
Алексей принял его, поигрывая мускулами.
Улыбаясь широкой и по-детски застенчивой улыбкой, Алексей играл мускулами, а девушка протягивала букет, обеспокоенно глядя на его широкое, молодое лицо с прищуренными глазами и мягкими ямочками на щеках.

Она протягивал. Он играл.

Давайте остановим мгновение. И просто оставим наших героев. Ведь совершается чудо.

ИВАН


Молодой человек по имени Иван стоял на крещатике и играл на трубе. Он играл громко и хорошо. Ему подавали. Особенно много подавали молодые люди и девушки. Особенно много было девушек. Впрочем, молодых людей тоже было много. Но девушек больше. Девушки подавали много, Иван играл еще громче, еще лучше, чтобы девушки подавали еще больше. Потом начался дождь и все ушли. Иван тоже сложил трубу в чемодан и пошел домой. Он жил неподалеку. В доме номер семь. Квартира вторая. Он пришел домой и поставил чемодан в шкаф, а сам сел за стол и начал скрупулезно подсчитывать деньги. Денег было много. Он лег на кровать и закрыл глаза. Скоро он уснул. Утром он опять пошел на крещатик, чтобы играть. Однако, день выдался неудачным, ему почти ничего не бросили в шляпу для сбора денег. Он обиделся и ушел. Дома он сидел за столом и не считал деньги, просто кусал губы и хмурился. На следующий день он пришел на крещатик рано и начал истерично играть, привлекая толпы гуляющих граждан. Граждане подходили и бросали деньги в шляпу. Всем нравилась его музыка. Она была очень красивая и громкая. День выдался удачным. Одна девушка бросила сто рублей. Иван играл громко и хорошо. Скоро село солнце и он собрался и ушел. Пришел домой и сел на кровать и начал считать деньги. Денег было много. Иван лег спать. Ему ничего не снилось. На другой день Иван проснулся и тут в дверь кто-то постучал.
- Кто?
- Откройте, милиция.
- Какая милиция?
- Русская, - пробасил голос.
Иван открыл. В комнату вошли два милиционера. Были они очень высокие и красивые. У них блестели ордена и бляшки ремней. Они улыбались.
Иван смотрел на них глупыми сонными глазами и ничего не понимал.
Гости пришли в комнату и сели на диван.
- Здравствуй.
- Здрасьте.
- Вы такой-то?
- Я.
- С прискорбием вынуждены сообщить вам, что вы арестованы.
- Как?!
- А так. Вы арестованы.
Иван побледнел. У него задрожали губы.
- Простите, но за… за что я арестован?
Милиционеры сделали жест, который означает: ну что за глупые вопросы.
- И все-таки, я требую, чтобы вы мне ответили: за что я арестован?!
Милиционеры переглянулись. Иван понял, что они считают его за идиота.
- Ну за что?! – взмолился Иван, простирая руки и вставая на колени.
- Встаньте, - приказал милиционер, - мы не уполномочены давать вам ответы.
- А кто? Кто уполномочен?
- Кто надо, тот и уполномочен, - сквозь зубы сказал милиционер.
- Я разберусь! – выкрикнул Иван.
Он был взъерошен, как воробей.
Милиционеры опять переглянулись.
- Мы пошли, - сказали они.
Иван растерянно пробормотал:
- Но я же арестован.
- Ну да, вы арестованы. А мы–то тут при чем. Наше дело известить.
- Наше дело – известняк! – густым басом пропел второй.
Они ушли. Иван остался сидеть. В той же позе. Не меняя положения головы. Почему, почему, почему? – вертелась в нем неотвязная мысль, - почему же я арестован? Неужели они знают? – внезапно вздрогнул он и ринулся в кладовку, где лежали тела старухи и ее сестры. Мясо с ягодиц и груди было тщательно срезано и съедено еще вчера, но в целом, трупы сохранились прекрасно. Иван долго стоял над ними, читая выдуманные молитвы. Потом ушел в комнату и лег.
Было двенадцать. Он решил еще полежать с пять минут, а потом уже заняться делом. Сам того не заметив, он задремал, а когда очнулся, на часах была половина второго. Он начал размышлять, чем и занимался, когда у него выдавалось свободное время – то есть, всегда. Комната, где лежал Иван была страшно запущенной, повсюду виднелись хлебные крошки, пыль, разбросанная одежда. Видно, что здесь с полгода не прибирались.
Внезапно зазвонили.
- Войдите! – крикнул с места Иван, вставать ему решительно не хотелось.
В раскрытую дверь, бочком, с маслянистой улыбкой на круглом, как блин, лице вошел Пиздаболов, неплохой доктор и просто приятный, располагающий к себе человек.
- Добрый день, Ванечка, - произнес Пиздаболов и низко поклонился, - а я как проснулся утром, дай, думаю, загляну к Ванечке, и что там поделывает Ванюша, не скучает ли?
- Скучаю, - кивнул Иван, - надоело все.
- Это ты брось. А лучше вот что – женись-ка ты!
- На ком? – покосился на него Иван.
- На Вареньке, - зажмурив глаза от умиления, прошептал Пиздаболов.
- Не чета она мне, - с сожалением сказал Иван.
- Ну тогда на Оленьке.
- И эта тоже. Не чета.
- Ну на Машеньке тогда.
- Не чета!
- Ну на Дашеньке.
- Не чета!
- Ну на Сонечке!
- Не чета!
- Ну на Лялечке!
- Не чета.
- Эх, - хватил кулаком по кровати доктор, - все-то тебе не чета.
- Нда, - медленно сказал Иван, - все-то мне не чета.
Доктор близко подошел к нему и Иван увидел, какие у доктора гнилые зубы, черные, торчащие во все стороны. Доктор лег рядом с Иваном и накрылся одеялом с головой.
- Я хочу умереть, - глухо произнес он.
- Почему? – участливо спросил Иван.
- Тут, - доктор показал себе на грудь.
Иван раскрыл одеяло и ужаснулся. Прямо посреди груди у доктора алела чудовищная татуировка в виде женских гениталий.
Ивана передернуло. Он вскочил с кровати и бешено забегал по комнате, не решаясь взглянуть туда, где алела чудовищная татуировка.
В истерике он распахнул дверь кладовки, вытащил труп старухи и ее сестры. Приволок их на кровать и начал вилкой выковыривать мясо и складывать его на грудь доктору. Он мелко трясся и выкрикивал:
- Заче, заче, заче…
Доктор конвульсивно дергался и время от времени вскидывал вверх правую руку с поднятым указательным пальцем и важно произносил:
- Не так! Не так! Не так!
Потом он начал совершать вращательные движения тазом, а Иван прибивал его бедра к кровати, бормоча:
- Зависть – форма интеллектуальной собственности, помноженная на ноль воспроизведения аутентичного произведения искусства, произведенного в ажиотаже минутной похвальбы или решенная в огне костей не покидай пока любовь горит пока она пылает и на исходе дня пизды горящей стая над тамбуром полей зловещая летит.

ВОЗНЕСЕНИЕ


Андрей стоял возле магазина и смотрел сквозь витрину. В магазине никого не было. Только пыль клубилась в лучах света.
Подошла старуха, открыла дверь, вошла в магазин. Он ринулся было следом, но она остановила его:
- Вы куда? Магазин еще не открылся.
- Не открылся?! – саркастически переспросил Андрей и пинком распахнул дверь.
Старуха испугалась. Она отбежала в глубину помещения и начала звонить. Но Андрей моментально оказался внутри и вырвал у нее телефон.
- Сука ебаная, - сказал Андрей и размозжил его о стену.
Старуха хотела выбежать в открытую дверь, но Андрей закрыл дверь, преградив путь к свободе.
- Что это? - спросила старуха, едва шевеля губами, - что же это?
- Это пиздец тебе пришел, - прошипел Андрей и бросился на нее.
Старуха вскрикнула и побежала. Андрей не торопился. Пусть побегает, думал он. Старуха сбила полку с апельсинами. Оранжевые фракты рассыпались по полу. Андрей догнал и со всей силы рванул ее за жиденькую косичку.
- Ах! – вскрикнула старуха и распласталась на полу среди апельсинов.
Андрей присел рядом на корточки.
- Ну что? – спросил он и зацокал языком, - ай-ай-ай! Нехорошо.
Она застонала.
Он ладонью хлестнул ее по щеке.
- Еще хочешь?
Старуха всхлипнула.
Андрей взял ее за волосы и ударил об пол лицом.
- Еще хочешь?!
У старухи пошла кровь из носа. Она всхлипывала громче и вяло шевелила ногами, пытаясь подняться.
- А вот так не хочешь?! – крикнул Андрей и вдруг выбросив правую ногу смачно ударил ее в живот.
Громко охнув, старуха завозилась на полу.
- Ебал я в рот тебя, шлюха, - прошипел Андрей и снова хлестнул ее ладонью по лицу.

В магазин вошла женщина лет сорока. Оглядевшись в поисках продавцов, она увидела сцену в конце магазине и направилась туда.
- Андрюша, - строго спросила она, - что ты здесь делаешь?!
- Старуху пизжу, - спокойно ответил Андрей.
Женщина нагнулась и посмотрела в окровавленное лицо старухи. Потом брезгливо сморщилась и каблуком саданула ей по темячку. Голова гулко состукала.
Андрей хохотнул, восхищенно глядя на мать.
Женщина сморкнулась на старуху и сказала:
- Пойдем, хули ты с ней возишься.
- Погоди, - внезапно воскликнул Андрей и прислушался.
- А? - обеспокоенно спросила мать.
- А вот щас, - качнул головой Андрей, - щас.
Он щелкнул пальцами. Потом поднял большой кочан капусты и бросил в окно. Стекло раскололось.
В окно заглянула черноволосая девочка лет десяти в грязном свитере и с ярко накрашенными губами.
Андрей состроил ей рожу. Она хихикнула и спросила:
- А чего это вы здесь делаете?
- Чевойников пиздим, - серьезно ответил Андрей.
- Покойников? – засмеялась девочка.
- Чего-о?! – рассердился Андрей, - издеваешься?
- Издеваюсь, - согласилась девочка и задрала носик.
Андрей взревел:
- Ну, курва!
И одним прыжком перемахнул через оконный проем. Но девочка уже мчалась по улице. Андрей – следом. Она свернула в подворотню и скрылась в подъезде. Андрей успел рвануть дверь и заметил, в какую квартиру она вошла.
- Открывай, - крикнул он и забарабанил по двери.
А потом даже пнул несколько раз.
Соседняя дверь открылась. Показался мужчина в тельняшке.
- Ты полегче тут, - сказал он.
- А чего она?! - с плачем воскликнул Андрей и снова забарабанил.
- Не надо, - сурово сказал мужчина, - идем лучше ко мне, поболтаем. Пиво будешь?
- Буду, - всхлипнул Андрей и утер слезы.
Он прошел следом за мужчиной в его квартиру. Пахло водкой и куревом.

- Хуя ты боец, - покачал головой мужчина, когда Андрей рассказал, как он пиздил старуху.
- Это да, - мрачно сказал Андрей, - боец я заправский. Можно даже сказать профессиональный. Только завидуют мне все. Ненавидят меня и мне завидуют!
- А ты их пизди, - предложил мужчина и захохотал.
- Я и пизжю, - глядя исподлобья, сказал Андрей, - всех.
- Попробуй меня запизди, - серьезно предложил мужчина.
- Тебя не смогу, - признался Андрей.
- Так какой-то же ты боец тогда?
- Такой, - буркнул Андрей.
В дверь позвонили. Открыв, мужчина вернулся:
- Тебя.
Андрей побрел в прихожую. Там стояла кровавая старуха из магазина.
- А? – уставился на нее Андрей во все глаза.
Она мелко перекрестилась и вдруг упала на колени.
- Прости меня грешную ради святаго духа, - забормотала она.
Из-за старухи вышла та самая девочка.
Старуха дернула ее за рукав и она тоже встала на колени. Она стояли на коленях перед Андреем со сложенными как для молитвы руками.
- Простите нас, дяденька, не признали, - дрожащим голоском сказала девочка.
Андрей непонимающе смотрел на них.
Старуха стала порывисто кланятся и бормотать.
На пороге показался мужчина. Он оперся о дверной косяк и одобрительно смотрел, как они молятся. Потом перевел взгляд на Андрея.
- Хуя ты оперился, - покачал он головой.
Тут Андрей заметил, что за спиной что-то мешается. Он оглянулся и понял, что у него на лопатках выросли белоснежные крылья. Тут же какая-то неведомая сила оторвала Андрея от пола и стала поднимать. Все покрыло золотое сияние, в котором утонули голоса молящихся и невнятное напутствие мужчины. Но еще более ослепительное сияние ждало его наверху.

КЛОФЕЛИН



- Андрю-уша, - раздался противный бабкин голос, - я тебе клофелин приготовила.
Андрей терпеть не мог клофелин. Но пересилив себя, он сделал несколько глотков.
- Баб, ну я в школу?
- Допивай! – сердито сказала бабушка.
Пришлось допивать.
На улице было пасмурно. Клофелин летел в небесах, блистая и развеваясь. Андрей сел в школьный автобус.
- Оп-пачки! – рядом с ним плюхнулся Рыжий, - держи пять.
Андрей вяло протянул ладошку. Рыжий яростно ее затряс, приговаривая:
- Сегодня клофелина не будет, понял? Заболел, говорят.
- Да не… - буркнул спросонья Андрей.
- Да да, - обнял его за плечи Рыжий, - а знаешь что? Давай в парк? Говорят, там карусели новые.
Они пришли в парке. И увидели карусели. Кассир сидел в будке. Андрей протянул ему клофелин. Он с недоумением посмотрел на него:
- А что это?
- Клофелин! – в один голос сказали Андрей и Рыжий.
- Вы деньги давайте, - пробасил кассир, - а эту свою фелин не надо.
Андрей взял бутылку и убрал за пазуху.
Денег у него не было.
- Пошли, - шепнул Рыжий.
Андрей заметил дыру в заборе. Возле нее крутилось несколько ребят постарше.
Он протянул им бутылку клофелина.
- Самое то, - сказал один парень, сверкнул золотым зубом и пропустил их в дыру.
Карусель еще не начала вращаться. Они нашли свободные места.
Раздался резкий свист. Из будки выбежал кассир и, размахивая руками и смешно топая большими сапожищами, побежал за мальчишками, которые самовольно проникли на территорию карусели.
Они, улюлюкая, начали разбегаться. Андрей с Рыжим не успели.
- Опять вы, - недовольно проговорил кассир, - а ну-ка пошли!
Он взял мальчиков за уши и потащил за собой в будку. Внутри находился диван и стол. На столе стояла бутылка с клофелином.
- Что мне с вами делать? – раздумчиво произнес кассир, - в милицию сдать, что ли?
- За что, дяденька?! – взмолился Рыжий, - мы ж ничего не сделали!
Кассир ничего не ответил. Он разлил клофелин в три кружки и протянул ребятам.
Андрей зажмурился и выпил. Рыжий пил мелкими глотками, смаковал.
- Включаешь, чи шо, черт лысай? – завизжала худая старуха, заглядывая в окно.
- Аа, - отмахнулся кассир, - иди.
Старуха ушла, шмыгая носом.
- Я сейчас приду, - сказал он и вышел.

- Ой, мы попали! – схватился за голову Рыжий, - ой, маменьки-и!
- Бежим! – прошептал Андрей.
Рыжий подпрыгнул, как будто его ударили током, и бросился к окну. Он попытался вылезти в него, но пролезть смогли только ноги и попа. Так он и повис, пыхтя и глядя на Андрея таким безнадежным взглядом, что тому захотелось провалиться сквозь землю. Каким же недотепой был этот Рыжий!
- Куда! – раздался голос кассира.
Он бежал к будке, топая сапожищами.
Андрей схватил клофелин со стола и помчался, не разбирая дороги. Вскоре кассир отстал. Тогда Андрей упал в траву и отдышался. Карусель была вдалеке. Рядом находилось шоссе. Андрей вспомнил, в какое безвыходное положение попал Рыжий и покачал головой. Он отпил клофелина и поморщился. Рядом остановилась машина. Из нее высунулась девушка с рыжими волосами и поманила пальцем Андрея.
- Сколько? – спросила она.
Андрей заметил, что не успел спрятать клофелин и держит бутылку в руке.
- Н-нет, - замотал он головой.
С двух сторон у машины хлопнули дверцы. Из них вышли молодые люди в спортивных костюмах. Они бросились на Андрея. Он заметался, поднял бутылку и со всего маху швырнул в стекло машины. Бутылка разбилась, стекло тоже. Он побежал.

Через пятнадцать лет он написал поэму “Клофелин”:

“…И клофелина розовые щеки как ветер что
Сподобились летать
В черемуховых снах квартиросъемщиц с черными глазами
И деснами фиалковой влаги, пупками круглыми
Как глаза рожениц на янтарном столе смерти
Невыносимо тихий пешедрал; брезент и похоть
И тяжесть солнца в глянцевом пакете; и смертный час в калейдоскопе мук. И ужас – клофелин не зная лести и любви, не понимая
Он вещество или существо. Самоубийство; проще говоря, наш клофелин – канючий, бесконвойный…”

Через тридцать два года клофелин был избран президентом Советской Федерациюк.

Электричество

Андрей увидел бомжа. Бомж был голый, в блевотине. Он полз по дороге и выл. Андрей поправил галстук и пошел в институт. В институте Андрей сдал курсовые и вошел в кафе. К нему подошла Алена.
- Алена! – воскликнул Андрей.
- Да! – сказала Алена.
- Алена! – повторил Андрей.
Алена прижалась к нему и повторила:
- Да!
- Самая страшная вещь, которую изобрели люди – это электричество. Электричество – это пиздец, - доверительно произнес Андрей и выжидающе на нее посмотрел.
- Что за хуйню ты несешь?
- Электрики – сволочи! – завопил Андрей, размахивая руками, - все провода мешают и портят нам всё, электричество ведет нас в пропасть, в могилу!
Он прыгнул на стол, расшвыривая бутылки и закричал:
- Монтеры – пидоры все поголовно! Я срал на монтеров!
Алена пожала плечами и сказала:
- Мой дедушка был монтером.
У Андрея случился эпилептический припадок.

ВЗАИМНАЯ ТЯГА


Олег боялся жену. Она приходила домой, а он от нее прятался под кровать. Утром она уходила, и он вылезал. Она приходила вечером, и он опять залезал под кровать или на шифонер и там сидел, боясь посмотреть в ее сторону. Его жена не понимала поведения Олега.
- В чем дело? – спрашивала она.
Но Олег молчал и дрожал.
Наконец, жена не выдержала и обратилась к психологу.
День был хороший, солнечный. Жена шла к психологу и настроение у нее было замечательное. Психолог работал в больнице, больница была на улице, где всегда светило яркое солнце. И сама больница была солнечная. И психолог тоже был солнечный. Он сидел возле окна в коридоре и курил, высунув руку в окно. Его звали Кирилл. Он боялся мышей, а женщин очень любил и умел с ними работать. Когда пришла жена, он обрадовался и сигарету в окно выбросил.
- Доброе утро! – сказал Олег.
- Да, - сказала жена.
И она объяснила ему свою проблему. Сначала психолог не мог понять и переспрашивал, а потом понял.
- Как-как вы сказали? На шкаф?
- Вот именно.
- Но это же уму не поддается!
- Угу.
- Наверно, мне нужно поговорить с ним лично. Позовите его.
- Он не захочет! Он убежит от меня.
- Тогда я сам пойду к вам и поговорю с ним!
- Ну ладно.
И он пошел сам. То есть, они сели на такси и поехали вместе с женой. А когда они приехали, психолог вошел вместе с ней в квартиру дома, где жил Олег. Он был тучный мужчина, этот психолог, и руки у него были волосатые. Но он всегда привлекал к себе внимание девушек. Он умел нравится. Старшеклассницы, курящие в подъезде, при его появлении замолчали и спрятали сигареты за спину.
- Что это там? – улыбнулся психолог и заглянул за спину одной из них.
Вторая толкнула его и отвернулась к стене.
Жена открыла двери и впустила психолога к квартиру.
- А где же наш пациент? – спросил оню
Жена попросила молчать и привела психолога в большую комнату, где на антресолях сидел Олег и сильно дрожал. И антресоли тоже дрожали, издавая хрустальный звон.
- Добрый день! – радостно сказал психолог, - приятно с вами познакомиться! Меня зовут Кирилл. А вас?
Олег нерешительно скосил взгляд в его сторону, оценивая. Затем закусил губу и уставился в потолок.
Психолог тоже посмотрел в потолок, где горела тяжелая люстра.
- Вы что, - спросил он, - так и будете сидеть здесь?
Олег молчал.
- А ведь у вас замечательная жена!
При упоминании жены Олег вздрогнул.
- Она о вас очень хорошо отзывается!
Олег кубарем скатился с антресолей, перебив половину посуды и выбежал в коридор. Распахнув дверь, он сбежал по лестницам. На первом этаже стояли старшеклассницы.
Одна по-прежнему смотрела в стену. Вторая курила в потолок.
Олег схватил ее за плечо и развернул к себе:
- Ты… ты тут живешь? – зло спросил он.
- Ага, - кивнула она.
- Так пошли, - рявкнул он.
Она пожала плечами и привела Олега в свою квартиру. Там царил беспорядок. Олег лег на кровать. Она подошла.
- Что тебе нужно?
Он схватил ее за бедро и помял его, криво усмехаясь.
Она не двигалась, ее лицо было безучастно.
Внезапно Олег резко рванул ее на себя, она упала в кровать. Он закутался в простыню и зарыдал. Она нервно смеялась, глядя в потолок, пока он рыдал, стискивая простыню.
- Пошли, дурачок, - потянула она его за ногу.
Он послушно встал. Она привела Олега к его квартире и ушла вниз. Он зашел. Окна в комнатах были распахнуты. От этого был сильный сквозняк. Летали листки бумаги. Из маленькой комнаты доносились голоса. Олег встал на четвереньки и пополз. Он прислонился ухом к двери.
- Взаимная тяга! – вещал психолог, прислонившись коленом к жене, - люди притягиваются друг к другу, как молекулы.
Ей очень хотелось спать и она буквально клевала носом.
Психолог распахнул дверь и увидел Олега, стоящего на четвереньках. Он усмехнулся и прошел мимо него. Олег заполз в комнату и залез под кровать.
- Не спешите прятаться, - послышался голос психолога, - я вот сейчас руки помою и мы начнем с вами работать. Необходимо, чтобы люди нашли контакт. Иначе как же. Нет контакта – нет человека.
Он вошел в комнату и стал нашаривать рукой под кроватью. Поймал Олега за штаны и вытянул его.
Жена сглотнула и расширенными глазами посмотрела на закрывшегося ладонью Олега.
- Нечего смотреть! Несите пылесос.
Жена принесла пылесос. Психолог включил его. Затем стянул с Олега трусы и начал засовывать гудящий шланг пылесоса ему в анальное отверствие. Олег мычал и извивался. Пылесос тоже мычал и гудел. Бормоча что-то, психолог засунул шланг глубоко в анал, потом начал его поворачивать, поглаживая свой гладкий подбородок. В Олеге что-то хрюкнуло и он взорвался влажной красной пылью, окрасив предметы в комнате и лица психолога и жены.
- Аа!.. - сердито махнул рукой психолог и, не выдернув вилку из розетки, вышел из комнаты. Когда он спускался, то увидел, как ему навстречу идет совершенно голая старшеклассница. Его это не смутило и он, скривив губы, вышел на залитый солнцем двор.

СНЕГ


Когда кончились уроки, Ваня не сразу вышел из класса. Он сел на парту и уставился в пол. Ребята ушли. А он долго сидел. Когда начало темнеть, он встал, подошел к учительскому столу и лег на него. Он лежал полчаса, а потом встал и посмотрел в окно – город горел. Люди кричали и бежали в разные стороны, дома трещали и рушились, взрывались машины, асфальт покрывался слоями племени. Обгоревшие люди катались по дороге. Ваня заметался – что делать? Куда бежать? Он опустился на пол и закрыл руками лицо. Через несколько минут, он поднялся и, дрожа от страха, посмотрел в окно. Город скрыла снежная лавина. Снег ввалил отовсюду, стометровой толщей лежал на домах, люди вязли в снегу, тонули в сугробах и кричали, кричали. Ваня раскрыл окно. Снег повалил в класс. На протянутую руку мальчика легла крупная снежинка. Он забрался на подоконник и сиганул в окно. Снег принял его вязкой массой. Ваня поднялся и, увязая по колени в снегу, побежал по огромному сугробу на уровне третьего этажа, побежал туда, где был его дом.
Он услышал детский плач и остановился. В сугробе застряла девочка лет восьми. Она отчаянно пихалась локтями и плакала.
- Что, - усмехнулся Ваня, - вылезти не можешь?
Она прокричала что-то. Он лег рядом с ней, уткнул голову в снег. Она схватила его за за волосы, стала дергать.
- Вот дура, - захихикал Ваня.
Она дергала, дергала, потом в сугробе появилась большая трещина и девочка вместе с Ваней провалились вниз. Ваня увидел, как свет стремительно гаснет и мокрая ледяная мгла заполняет пространство. Ему было трудно дышать, он бешено вертелся и плакал.
- Ваня, - послышался знакомый голос.
Это был мать. Она завязла рядом в снегу. Ваня начал дергаться как червь, проталкиваясь сквозь снежные массы к маме.
Скоро он очутился рядом. Она была холодная.
- Мамочка! - закричал он, выталкивая изо рта набившийся снег.
Где-то близко закричала девочка.
Мама искривила посиневшие губы в довольной усмешке. Ваня улыбнулся.

ЖЕНА ПЕТРОВА

Андрей Петров сдал графики и пошел к выходу. Вахтерша вязала. Он кивнул ей и, миновав турникет, вышел на улицу. Играли дети. Андрей Петров посмотрел, как они играют, потом сел на трамвай. В трамвае было пусто. Он уснул.
- Разве вы не выходите? – кто-то потряс его за плечи.
- А? – очнулся он.
Перед ним стояла маленькая кондукторша в серой кофте.
- Вы здесь всегда выходите, - сказала она.
Он выглянул на улицу – в самом деле, его остановка.
Он вышел из трамвая и пришел домой. Жена налила ему чай и дала хлеб. Петров откусил хлеб и с набитым ртом сказал:
- Я сегодня чуть свою остановку не проехал.
- Угу, - кивнула жена, усаживаясь перед ним.
- А добрая кондукторша меня разбудила.
Жена снова кивнула.
- Вот… - сказал Петров, побарабанил пальцами по столу и закончил, - а теперь спать.
Он лег в постель, спиной к жене и стал думать про графики. А потом уснул.
Когда он проснулся, было раннее утро. Над дорогами висел туман. Петров оделся и поехал на работу. Вахтерша кивнула ему. Он кивнул ответно и, пройдя по длинному коридору, оказался в своем кабинете. Открыл тетради и начал строить графики. В обед к нему заглянул инженер Потапов.
- Привет.
- Привет.
- Что ты делаешь?
- Работаю.
- Пошли в кафе?
Петров положил графики в папку, завязал тесемку и вышел с Потаповым. На улице моросил дождь. Кафе было близко. Бармен скучал.
- Два кофе и два пирожка, - сказал Потапов.
Бармен принес.
Потапов взял пирожок и откусил его. Петров сделал тоже самое.
- А вкусные, да? – спросил Потапов.
- Угу, - ответил Петров.
Поев, они вернулись на работу. Петров закрылся в кабинете, достал графики и начал снова их чертить. Когда чертеж получился, он показал его главному инженеру. Главный инженер удовлетворительно хмыкнул и поставил печать. Петров вернулся в кабинет и принялся поливать цветы. В кабинет вошла крановщица.
- Андрей Владимирович, - сказала она, - срочно нужны новые графики.
Петров нахмурился.
- Ну вот так, - провела она по горлу и виновато вздохнула.
- Ладно, - буркнул Петров и принялся рисовать новые графики.
За окнами начало темнеть, рабочие стали расходиться. Он положил недоделанные графики в папку, завязал тесемки и пошел к выходу. Вахтерша вязала. Он кивнул ей и вышел на улицу. Сел на трамвай. Когда подошла его остановка, он озабоченно посмотрел на часы, затем быстро вышел из трамвая.
Жены не было дома. Он посмотрел во всех комнатах. Зачем-то заглянул в холодильник.
- Галяаа! – крикнул он, сложив руки рупором, но никто не отозвался. Тогда он позвонил Лене, подруге жены. Жены не было у подруги. Она не знала, где жена. Он позвонил другой подруге. Потом третьей. Наконец, он перебрал всех подруг и в нерешительности застыл, думая, куда еще можно позвонить. Позвонил в милицию. Ему ответили, что рано еще подавать в розыск. Он позвонил в морги и больницы, ему сказали, что никто не поступал. Тогда он сел на кровать и задумался. Вдруг открылась дверь. Это пришла жена.
- Где ты была? – тихо спросил Петров.
- Ходила в магазин. А что?
- Так, - буркнул Петров и лег спать.

СЛУЧАЙ


Алексей посмотрел в потолок и увидел нарисованную птицу. Раньше он там птиц не замечал. Он встал на диване, поднял руку и попробовал ее соскрести ногтём, но не получилось. Тогда он сел в кресло и уставился в телевизор. Шла передача про животных. Вдруг он услышал крик. Кричала жена.
Он выбежал в комнату и остановился. Жена лежала на кровати, голая, с раздвинутыми ногами, подтянутыми к груди. Из влагалища торчала жопа.
- Стоять! – взвизгнул Алексей и схватившись за жопу, вытащил в комнату немолодого человека с густыми усами над верхней губой и зализанной набок челкой. Человек быстро бормотал по-немецки и обильно жестикулировал.
- Так, Маша! – скривился Алексей, - и кто это?
Жена молчала и всхлипывала.
- Не хочешь говорить, так?
Жена молчала.
Алексей нахмурился и близко наклонившись к ней, тихо сказал:
- Проститутка.
Жена вздрогнула.
- Да, - громче повторил Алексей, - ты проститутка. Женщина, которая торгует пиздой. А кто я? А я твой муж. Повтори!
- Муж, - промычала жена.
- Повтори! – взвизгнул Алексей и рубанул ладонью воздух.
- Муш, - сдавленно произнесла жена.
Алексей быстро заходил по комнате.
- Ничего не понимаю, - бормотал он, - ничего совершенно не понимаю, нет, я ничего не могу понять.
Он схватился за голову и закачался.
- Оо, - простонал он, - за что мне все это?
С этими словами Алексей взял за шкирку немца.
- За что мне это? – крикнул он и потряс немца.
Тот завозился сильнее, механически поднимая и опуская руки, словно марионетка.
- Это что?! – дико крикнул Алексей и швырнул немца. Немец упал на ковер, продолжая бурно жестикулировать.
- Подлюга! Шлюха! Подстилка! – рявкнул Алексей и оперся обеими руками о кровать, глядя в ярко-красную промежность.
Она зияла разорванной красной звездой.
Внезапно что-то привлекло его внимание. Он наклонился, всматриваясь: внутри влагалища были островерхие башни старого города, поверху стлался туман, и на широкой каменной площади стояли юные бойцы гитлерюгенда, сжимая древки больших красных полотнищ со звездами, серпом и молотом, лицом Ленина, свастиками, разрезанными половыми органами, кадыками, бренетранспортерами, сделанными из крокодильих костей, белыми городами, сделанными из замороженных слез.
На середину площади вышла обнаженная девочка лет двенадцати с окровавленной куриной лапой, вставленной в анальное отверстие и подняв ко рту рупор, громко сказала:
- Именем мудака Ленина, именем говнюка Сталина, товарищ Алексей Хуй приговаривается к высшей мере.
Гитлерюганд бросил флаги и, достав автоматы, начал стрелять в Алексея. Он не успел отпрянуть, пули разорвали голову. Алексей упал прямо на отверстие, продолжая подергиваться от пуль, разрывающих грудь.
Немец лежал на полу и все быстрее бормотал, размахивая руками. Жена громко кричала.
Маленькая птица, размером в один миллиметр слетела с потолка в комнате Алексея и, совершив круг около лампы, вылетела в форточку.

sage

Так что, совсем шизоидное говно или есть надежда?

>>69532
С сюжетом определись. Законченным и имеющим смысл.

>>69533
Так все и пишут. Это скууучно.
Хочется оригинальничать же.

>>69534
Разрозненные несвязанные чужие мысли еще скучнее. Что-то объединяющее должно быть, направление, движение. Создающее целостность. Оригинальничай внутри нее.