Шёл я, мм, короче, в одном избушке мне сказали — есть клёвое место, клёвое. Артефакты, вроде бы, нычка чья-та. Подхожу, значит, толканул я дверцу, закрыто. Шо такое? Ещё раз — опять закрыто. Я значит её, стерву, открываю, а она стерва сама закрывается. Понял я, шо в дверь меня кто-то не пущает. Ну шо-ж, полез в окошко. Внутри отдышался, поправился чуть, пошёл смотреть кто это с дверью баловал. А там комната большая, в ней стол стоит, длинный такой, как шоссе, а, а у стола стул стоит высокий такой, как башня как. И тут хто-то зашептал у меня в башке:
— Ты кто? — спрашивает.
Я говорю: — Ваня я, тутошний, меня тут кажая собака знает. Тут снова зашептало:
— Ты, — говорит, — Ваня, зачем по Зоне шаришь, зачем в окошко залез?
А я-то не растерялся, ховорю: — Э, так это-ж зашёл водички попить, смотрю — никого нет, вот и залез. А оно мне хврит: — Ах, водички? Нету, Ваня, здесь водички, да и не нужна она те больше.
Нуу, блин, я тут хворю: — Как? Ну если нет водички, так я пошёл.
Тут я попробовал сколоть оттуда по-быстрому, тут всё одно — или тварь какая тутошняя со мной заховорила, или белая хорячка и пора из Зоны сматывать. А оно хворит: — Ты погоди, Ваня, останься, дело к тебе есть.
А у меня нохи к полу приросли, не подвинуть. А оно хворит мне: — Что-то с твоей башкой не так… я тя почти не чуствую…
— Чё это, — спрашиваю, — меня надо чуствовать, не надо меня чуствовать… Эта опять. — То-то и оно, што надо… Я таких как ты за двести метров чую, а тебя только перед самой дверью, да и то только после того как ты ломиться начал. У тебя что, новое какое специальное оборудованье есть? — Тык… х..м… какое у меня оборудование? Нету у меня ничего. Фонарик вот, да двустволка старая… вот и всё оборудованье. У меня… хм… хражданин начальник, ничего такого сроду не бывало…
А оно хворит: — Ты мне не ври, Ваня, я тя насквозь вижу, не доводи до греха. Я говорю: — Да ей богу нету! Н-ну хоть обыщи. Оно зашептало: — А вот это можно…
Тута у меня телохрейка зашевелилась, всё шо в карманах было выползать начало само по себе. И главное, чекушка заветная туда-же! Ну, думаю, гады, не! Родное вам не отдам! До хаты целый день топать, я ж не доживу. Вцепился в бутылку как дитё, — Моё это добро, хражданин начальник! А бутылку как хто-то держит. И не отдаёт, тянет вверх.
Ну, думаю, падлы, не видать вам мого самохона. Потянул бутылку к себе. Зубами пробку вынул, начал пить. Три хлотка еле сделал, не идёт, хорло как тисками сдавило. Перед хлазами круги уже. Так вот, ну значит, холтнул я ещё раз пять наверное, через силу, кинул им бутылку, подавитесь, падлы! Тут-то меня и отпустило!
И вот это ховорит: — Ты куда это делса, Ваня? Ты куда пропал? Хэ — Никуда я, хражданин начальник, не пропал, — ховорю, а сам потихонечку отползаю. А оно опЯть: — Ты не дурИ, Ваня, поймаю ХУЖЕ будет! Ту-та я и сообразил!
Хотя первачок уже по мозхам дал неплохо, потеряла меня тварь из виду. ТикАть надо! Кое-хак поднялся на нохи, всё качаецца, как балкер в девять баллов. Подхожу значит к окошку, хляжу назад: в комнате хвозди летают, вещи мои, из карманов которые, кирпичи сверху падают. И шёпот этот проклятый мне вслед: — я тя Ваня всё равно достану, ДОСТАНУ!
Так вот, выскочил я, значит, из окна, и ходу! Вещи, ружо, всё там осталось. Как я пьяный из Зоны выбрался, Бог весть. Но теперь я туда ни нохой, в тот райончик, сдохну, а не пойду. Я вот, думаю, мож лучше к учёным, давно сторожем звали. Ружо, фуфайка. Все вещи пропали, куда ж я так? Ссука. Вот такое со мной приключилось.
