Я вот уже года два не читал Витю, и тут недавно взял T, а сразу после T - Снафф. Хотел с кем-то обсудить.
Что сказать имею, пацанчики. Вы все нихуя не понели.
Это так, толстые привычки, не обижайтесь. Дело в том, что сравнение разных книг Вити между собой абсолютно бесплодно. Его книги не обладают самостоятельным существованием. Всё, что есть у Пелевина - поток "дискурса", который в свою очередь отражает одну-единственную идею через грани текстовых репрезентаций, поэтому содержательно 15-страничный "Кублаханов" идентичен 80-страничной "Стреле" и 400-страничному Чапаеву. Однако Пелевин пишет и пишет. Причин три. Очевидная - та, что Пелевин хочет кушать. Вторая, психологическая причина связана с устареванием. Смысл затирается в людских умах. Песня, книга, религия - всё постепенно как бы перестаёт давать ссылку на истину или чувство, ради которого создано, выхолащивается до набора культурных штампов, и люди не перечитывают до бесконечности, а ищут "такое же, но другого автора", надеясь, что там ссылки пока ещё работают. Злободневный аспект пелевинских книжек только ускоряет этот процесс.
И, наконец, метафизическая причина, связанная с известным феноменом, когда младофонаты (не местные зажравшиеся книгоёбы) каждую следующую прочитанную (не выпущенную!) книжку называют "лучшей". Но характер её новизны своеобразен. Если вдуматься в "дискурс", то становятся заметны связи куда более значимые, нежели сеть текстовых отсылок и самоцитат. Идея предстаёт с разных сторон, и в полноте её отображения из грязи, пошлости, безнадёжной тоски и постмодернистского будданского бреда медленно, книга за книгой, рождается сострадание и человечность.
спойлер алерт
Мысль, озвученная выше, мне пришла после Снаффа. По ходу книги я отождествлялся в основном с Дамилолой (о чём в одном из монологов Кая сама говорила практически прямым текстом). Сучество Каи переживалось с позиций обиженки Дамилолы, и хоть я понимал Каю значительно лучше него, но эмоция непонимания и неприятия всё же сохранялась. А потом как-то вспыл тот факт, что Грым несколько раз назван волчонком. И стало сразу ясно, что Снафф - это "Священная книга оборотня" чуть с другого аспекта, герои первого и второго плана поменялись местами. Кая внутри устроена так же, как А Хули, это не просто симулякр, а существо, достигающее искреннего понимания через фальшивую попытку передать его другим. И Грым выполняет роль молодого Саши Серого, только пошедшего вслед за лисой.
В СКО лиса, выполняя секс-услуги для отвратительного ей типа (как Кая для Дамилолы), вспоминает Набокова:
В этой жизни, богатой узорами
(неповторной, поскольку она
по-другому, с другими
будет в новом театре дана),
я почел бы за лучшее счастье
так сложить ее дивный ковер,
чтоб пришелся узор настоящего
на былое, на прежний узор.
Есть и другие, более или менее тонкие следы этой внутридискурсной логики - не просто бесплодной постмодерновой иронии, а углубляющего смысл отражения, которое существует на уровне предложений, абзацев, главы, книги и всего массива книг. У меня слабая память, но по свежим следам вспоминалось просто дохуя. Но главное, примерно в половине (чуть меньше) крупных книг Пелевина герой подчиняется глобальной системе, а в другой половине - напротив, становится трансцендентен по отношению к ней. Вавилен Татарский генерирует креатив в бессмысленной системе Орануса, Его Иштар подобна Маниту-маниту-маниту Снаффа. Граф Т. является порождением аналогичного криэйтора и в определённый момент пытается стать криэйтором сам. Татарский снимает клип на мотив легенды о царе Симурге из 30 птиц, с 30 Татарскими, идущими одной дорогой. "Жизнь насекомых" стоит особняком, .
Тут надо сказать что-то охуенно умное, но мне больше нечего сказать. Спасибо за внимание, с вами был СПГСнутый фанбой Пелевена.