Целый день ребята трудились – строили снежную горку во дворе. Сгребали лопатами снег и сваливали его под стенку сарая в кучу. Только к обеду горка была готова. Ребята полили её водой и побежали домой обедать.
– Вот пообедаем, – говорили они, – а горка пока замёрзнет. А после обеда мы придём с санками и будем кататься.
А Котька Чижов из шестой квартиры хитрый какой! Он горку не строил. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шёл горку строить, а он только руками за окном разводит да головой мотает, – как будто нельзя ему. А когда ребята ушли, он быстро оделся, нацепил коньки и выскочил во двор. Чирк коньками по снегу, чирк! И кататься то как следует не умеет! Подъехал к горке.
– О, говорит, – хорошая горка получилась! Сейчас скачусь.
Только полез на горку – бух носом!
– Ого! – говорит. – Скользкая!
Поднялся на ноги и снова – бух! Раз десять падал. Никак на горку взобраться не может.
«Что делать?» – думает.
Думал, думал – и придумал:
«Вот сейчас песочком посыплю и заберусь на неё».
Схватил он фанерку и покатил к дворницкой. Там – ящик с песком. Он и стал из ящика песок на горку таскать. Посыпает впереди себя, а сам лезет всё выше и выше. Взобрался на самый верх.
– Вот теперь, – говорит, – скачусь!
Оттолкнулся ногой и снова – бух носом! Коньки то по песку не едут! Лежит Котька на животе и говорит:
– Как же теперь по песку кататься?
И полез вниз на четвереньках. Тут прибежали ребята. Видят – горка песком посыпана.
– Это кто здесь напортил? – закричали они. – Кто горку песком посыпал? Ты не видал, Котька?
– Нет, – говорит Котька, – я не видал. Это я сам посыпал, потому что она была скользкая и я не мог на неё взобраться.
– Ах ты, умник! Ишь что придумал! Мы трудились, трудились, а он – песком! Как же теперь кататься ?
Котька говорит:
– Может быть, когда-нибудь снег пойдёт, он засыплет песок, вот и можно будет кататься.
– Так снег, может, через неделю пойдёт, а нам сегодня надо кататься.
– Ну, я не знаю, – говорит Котька.
– Не знаешь! Как испортить горку, ты знаешь, а как починить, не знаешь! Снимай сейчас же штаны!
Котька расстегнул ремень и спустил штаны.
– Становись раком!
Котька стал раком, а ребята его по кругу пустили.
– Вот теперь, – говорят, – ты запомнишь, пидор, как горку песком посыпать.
А Котьке так давать в жопу понравилось, что он ещё и на черенок лопаты присел.
– Это, – говорит, – просто улет, надо будет еще одну горку песком посыпать!

Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы, будто пошли на спор, кто кого переврёт.
— Сколько тебе лет? — спрашивает Мишутка.
— Девяносто пять. А тебе?
— А мне сто сорок. Знаешь, — говорит Мишутка, — раньше я был большой-большой, как дядя Боря, а потом сделался маленький.
— А я, — говорит Стасик, — сначала был маленький, а потом вырос большой, а потом снова стал маленький, а теперь опять скоро буду большой.
— А я, когда был большой, всю реку мог переплыть, — говорит Мишутка.
— У! А я море мог переплыть!
— Подумаешь — море! Я океан переплывал!
— А я раньше летать умел!
— А ну, полети!
— Сейчас не могу: разучился.
— А я один раз купался в море, — говорит Мишутка, — и на меня напала акула. Я её бац кулаком, а она меня цап за голову — и откусила.
— Врёшь!
— Нет, правда!
— Почему же ты не умер?
— А зачем мне умирать? Я выплыл на берег и пошёл домой.
— Без головы?
— Конечно, без головы. Зачем мне голова?
— Как же ты шёл без головы?
— Так и шёл. Будто без головы ходить нельзя.
— Почему же ты теперь с головой?
— Другая выросла.
«Ловко придумал!» — позавидовал Стасик. Ему хотелось соврать получше Мишутки.
— Ну, это что! — сказал он. — Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел.
— Вот так соврал! — рассмеялся Мишутка.
— Вовсе нет.
— Почему же ты теперь живой?
— Так он же меня потом выплюнул.
Мишутка задумался. Ему хотелось переврать Стасика. Он думал, думал, наконец говорит:
— Один раз я шёл по улице. Кругом трамваи, автомобили, грузовики…
— Знаю, знаю! — закричал Стасик. — Сейчас расскажешь, как тебя трамвай переехал. Ты уже врал про это.
— Ничего подобного. Я не про это.
— Ну ладно. Ври дальше.
— Вот я иду, никого не трогаю. Вдруг навстречу автобус. Я его не заметил, наступил ногой — рраз! — и раздавил в лепёшку.
— Ха-ха-ха! Вот это враки!
— А вот и не враки!
— Как же ты мог раздавить автобус?
— Так он же совсем маленький был, игрушечный. Его мальчишка на верёвочке тащил.
— Ну, это не удивительно, — сказал Стасик. — А я раз на Луну летал.
— Эва, куда махнул! — засмеялся Мишутка.
— Не веришь? Честное слово!
— На чём же ты летал?
— На ракете. На чём ещё на Луну летают? Будто не знаешь сам!
— Что же ты там на Луне видел?
— Ну, что… — замялся Стасик. — Что я там видел? Ничего и не видел.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Мишутка. — А говорит, на Луну летал!
— Конечно, летал.
— Почему же ничего не видел?
— А темно было. Я ведь ночью летал. Во сне. Сел на ракету и как полечу в космическое пространство. У-у-у! А потом как полечу обратно… Летел, летел, а потом бряк о землю… ну и проснулся…
— А-а, — протянул Мишутка. — Так бы сразу и говорил. Я ведь не знал, что ты — во сне.
Тут пришёл соседский Игорь и сел рядом на скамеечке. Он слушал, слушал Мишутку и Стасика, потом говорит:
— Вот врут-то! И вам не стыдно?
— А чего стыдно? Мы же никого не обманываем, — сказал Стасик. — Пиздим, будто сказки рассказываем.
— Сказки! — презрительно фыркнул Игорь. — Нашли занятие!
— А ты думаешь, легко выдумывать!
— Чего проще!
— Ну выдумай что-нибудь.
— Сейчас… — сказал Игорь. — Пожалуйста.
Мишутка и Стасик обрадовались и приготовились слушать.
— Сейчас, — повторил Игорь. — Э-э-э… гм… кхм… э-э-э…
— Ну, что ты всё «э» да «э»!
— Сейчас! Дайте подумать.
— Ну, думай, думай!
— Э-э-э, — снова сказал Игорь и посмотрел на небо. — Сейчас, сейчас… э-э-э…
— Ну, чего же ты не выдумываешь? Говорил — чего проще!
— Сейчас… Вот! Один раз я ебал собаку, а она меня цап за ногу, повалила и сама выебла в сраку. Вот даже шрам остался и очко расхуярено.
— Ну и что же ты тут выдумал? — спросил Стасик.
— Ничего. Как было, так и рассказал.
— А говорил — выдумывать мастер!
— Я мастер, да не такой пиздабол, как вы. Вот вы всё пиздите, да без толку, а я вчера спиздел, мне от этого польза.
— Какая польза?
— А вот. Вчера вечером мама и папа ушли, а мы с Ирой остались дома. Ира легла спать, а я залез в буфет и съел полпачки нормы. Потом думаю: как бы мне не попало. Взял Ирке губы нормой намазал. Мама пришла: «Кто норму съел?» Я говорю: «Ира». Мама посмотрела, а у неё все губы в говне. Сегодня утром ей от мамы досталось, а мне мама ещё нормы дала. Вот и польза.
— Значит, из-за тебя другому досталось, а ты и рад! — сказал Мишутка.
— А тебе что?
— Мне ничего. А вот ты этот, как это называется… Пидарас! Вот!
— Сами вы пидарасы!
— Уебывай отсюда, петух, пока по еблу не схлопотал!
— Сами схлопочете!
Игорь встал, но Мишутка и Стасик быстро повалили его, и пинали ногами, пока он не отключился. Своротив Игорю челюсть, тоже пошли домой. По дороге им попалась палатка с нормой. Они остановились, стали рыться в карманах и считать, сколько у них денег. У обоих набралось только на одну порцию нормы.
— Купим порцию и разделим пополам, — предложил Стасик.
Продавщица дала им норму на палочке.
— Пойдём домой, — говорит Мишутка, — разрежем ножом, чтоб было точно.
— Пойдём.
На лестнице они встретили Иру. Глаза у неё были заплаканные.
— Ты чего ревела? — спрашивает Мишутка.
— Меня мама в унитаз макала.
— За что?
— За норму. А я ее и не ела. Это Игорь на меня наговорил. Наверное, сам съел, а на меня свалил.
— Конечно, Игорь съел. Он сам нам хвастался. Ты не плачь. Пойдём, я тебе свою полпорцию нормы дам, — сказал Мишутка.
— И я тебе свою полпорцию отдам, вот только попробую разочек и отдам, — пообещал Стасик.
— А вы разве не хотите сами?
— Не хотим. Мы уже по десять порций съели сегодня, — сказал Стасик.
— Давайте лучше это говно на троих разделим, — предложила Ира.
— Правильно! — сказал Стасик. — А то тебя затошнит, если ты одна всю порцию съешь.
Пошли они домой, разделили норму на три части.
— Вкусная штука, как земля! — сказал Мишутка. — Я очень люблю норму. Один раз я съел целое ведро нормы.
— Ну, ты выдумываешь всё! — засмеялась Ира. — Кто тебе поверит, что ты ведро нормы съел!
— Так оно ведь совсем маленькое было, вёдрышко! Как ночной горшок. И нормы я туда навалил всего ничего, не больше стакана…

Однажды Петя возвращался из детского сада. В этот день он научился считать до десяти. Дошёл он до своего дома, а его младшая сестра Валя уже дожидается у ворот.
— А я уже считать умею! — похвастался Петя. — В детском саду научился. Вот смотри, как я сейчас все ступеньки на лестнице сосчитаю.
Стали они подниматься по лестнице, а Петя громко ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Ну, чего ж ты остановился? — спрашивает Валя.
— Погоди, я забыл, какая дальше ступенька. Я сейчас вспомню.
— Ну вспоминай, — говорит Валя. Стояли они на лестнице, стояли. Петя говорит:
— Нет, я так не могу вспомнить. Ну-ка, лучше начнём сначала.
Сошли они с лестницы вниз. Стали снова вверх подниматься.
— Одна, — говорит Петя, — две, три, четыре, пять…
И снова остановился.
— Опять забыл? — спрашивает Валя.
— Забыл! Как же это! Только что помнил я вдруг забыл! Ну-ка, ещё попробуем.
Снова спустились с лестницы, и Петя начал сначала:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Может быть, двадцать пять? — спрашивает Валя.
— Да нет! Только думать мешаешь! Вот видишь, из-за тебя забыл! Придётся опять сначала.
— Не хочу я сначала! — говорит Валя. — Что это такое? То вверх, то вниз, то вверх, то вниз! У меня уже ноги болят.
— Не хочешь — не надо, — ответил Петя. — А я не пойду дальше, пока не вспомню.
Валя пошла домой и говорит маме:
— Мама, там Петя на лестнице ступеньки считает: одна, две, три, четыре, пять, а дальше не помнит.
— А дальше шесть, — сказала мама.
Валя побежала обратно к лестнице, а Петя всё ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Шесть! — шепчет Валя. — Шесть! Шесть!
— Шесть! — обрадовался Петя и пошёл дальше. — Семь, восемь, девять...
Но тут Валя сильно толкнула Петю в грудь. Он зашатался, не удержал равновесия и с отчаянным воплем покатился по лестнице вниз. Где-то на второй ступеньке послышался легкий хруст, и крик оборвался. Петя замер на площадке с неестественно повернутой головой. Его глаза закатились.
— Шесть! — снова зашептала Валя. — Шесть! Шесть! Миленький Сатана, пусть мне поставят пятерку по чистописанию!
Она присела над телом Пети на корточки и шумно помочилась.

Однажды со светофором, который висит на главной площади в Милане, произошло что-то весьма странное: все огни его вдруг окрасились голубым цветом, и люди не знали, что делать — переходить улицу или не переходить? Идти вперед или стоять? Все глаза светофора излучали голубой свет во все стороны и лишь голубой свет. Таким голубым никогда не были даже гей парады в Берлине.
Наконец появился регулировщик, стал посреди перекрестка и наладил движение. Другой регулировщик подошел к распределительному щиту и отключил светофор, чтобы починить его.
Светофор последний раз сверкнул своими голубыми очами и успел подумать:
«Бедняги! А ведь я дал им сигнал: „Обмажтесь калом и примите ислам!“ Если б они поняли меня, то все могли бы дрочить кошачьим говном. А может быть, они и поняли, да у них просто не хватило смелости?»
Ну ты и ёбу дал, подумал регулировщик и раскрошил кабину пидорнутому светофору.

Когда мы с Мишкой были совсем маленькими, нам очень хотелось покататься на автомобиле, только это никак не удавалось. Сколько мы ни просили шофёров, никто не хотел нас катать. Однажды мы гуляли во дворе. Вдруг смотрим – на улице, возле наших ворот, остановился автомобиль. Шофёр из машины вылез и куда-то ушёл. Мы подбежали. Я говорю:
–　Это «Волга».
А Мишка:
–　Нет, это «Москвич».
–　Много ты понимаешь!　– говорю я.
–　Конечно, «Москвич»,　– говорит Мишка.　– Посмотри, какой у него капор.
–　Какой,　– говорю,　– капор? Это у девчонок бывает капор, а у машины – капот! Ты посмотри, какой кузов.
Мишка посмотрел и говорит:
–　Ну, такое пузо, как у «Москвича».
–　Это у тебя,　– говорю,　– пузо, а у машины никакого пуза нет.
–　Ты же сам сказал «пузо».
–　«Кузов», я сказал, а не «пузо»! Эх, ты! Не понимаешь, а лезешь!
Мишка подошёл к автомобилю сзади и говорит:
–　А у «Волги» разве есть буфер? Это у «Москвича» – буфер.
Я говорю:
–　Ты бы лучше молчал. Выдумал ещё буфер какой-то. Буфер – это у вагона на железной дороге, а у автомобиля бампер. Бампер есть и у «Москвича» и у «Волги».
Мишка потрогал бампер руками и говорит:
–　На этот бампер можно сесть и поехать.
–　Ну нахуй,　– говорю я ему. А он:
–　Да ты не ссы. Проедем немного и спрыгнем.
Тут пришёл шофёр и сел в машину. Мишка подбежал сзади, уселся на бампер и шепчет:
–　Садись скорей, пидорас! Садись скорей, блядь! Я говорю:
–　Не надо!
А Мишка:
–　Иди скорей! Эх ты, трусишка!
Я подбежал, прицепился рядом. Машина тронулась и как помчится! Мишка испугался и говорит:
–　Я спрыгну! Я спрыгну!
–　Не надо,　– говорю,　– распидорасит!
А он твердит:
–　Я спрыгну! Я спрыгну!
И уже начал опускать одну ногу. Я оглянулся назад, а за нами другая машина мчится. Я кричу:
–　Не смей! Смотри, сейчас тебя машина перехуярит!
Люди на тротуаре останавливаются, на нас смотрят. На перекрёстке милиционер засвистел в свисток. Мишка перепугался, спрыгнул на мостовую, а руки не отпускает, за бампер держится, ноги по земле волочатся. Я испугался, схватил его за шиворот и тащу вверх. Автомобиль остановился, а я всё тащу. Мишка наконец снова залез на бампер. Вокруг народ собрался. Я кричу:
–　Держись, дурак, крепче!
Тут все засмеялись. Я увидел, что мы остановились, и слез.
–　Слезай,　– говорю Мишке.
А он с перепугу ничего не понимает. Насилу я оторвал его от этого бампера. Подбежал милиционер, номер записывает. Шофёр из кабины вылез – все на него набросились:
–　Не видишь, что у тебя сзади делается?
А про нас забыли. Я шепчу Мишке:
–　Пойдём!
Отошли мы в сторонку и бегом в переулок. Прибежали домой, запыхались. У Мишки обе ноги в мясо ободраны и штаны мокрые от мочи. Это он когда по мостовой на животе ехал. Досталось ему от мамы!
Потом Мишка говорит:
–　Штаны – это ничего, зашить можно, а ноги сами уже не заживут. Мне вот только шофёра жалко: ему, наверно, из-за нас достанется. Видал, милиционер номер машины записывал?
Я говорю:
–　Надо было остаться и сказать, что шофёр не виноват.
–　А мы милиционеру письмо напишем,　– говорит Мишка.
Стали мы письмо писать. Писали, писали, листов двадцать бумаги испортили, наконец написали:
«Дорогой товарищ милиционер! Вы не правильно записали номер. То есть, Вы записали номер правильно, только не правильно, что шофёр виноват. Шофёр не виноват: виноваты мы с Мишкой. Мы прицепились, а он не знал. Шофёр хороший и ездит правильно».
На конверте написали:
«Угол улицы Горького и Большой Грузинской, получить милиционеру».
Запечатали письмо и бросили в ящик. Наверно, дойдёт.
- Вводите его – раздался сухой строгий голос.
В помещение суда ввели мужчину. На вид ему было лет 40. Выглядел он очень жалко. Каждое его движение было резким и неуверенным.
- Сергей Геннадьевич Новиков, верно? – спросил прокурор
Мужчина промолчал.
- Новиков? – грозно спросил судья.
- Н-н-новиков.
- Ну, с ним всё понятно – сказал прокурор и налил себе прозрачной жидкости из хрустального кувшина с круглой пробкой.
- Да, но надо по протоколу.
- Вы ранее привлекались к ответственности?
- Ббб..было один р-рр-раз..
Прокурор открыл увесистую папку и посмотрел в неё.
- Отказывался есть норму. Потом за домом нашли два брикета.
Присяжные в зале зашумели.
- Ну, с ним всё понятно – сказал судья.

Стояло раннее утро. Новикова вывели из камеры и толчком отправили в путь по коридору, пахнущему карболкой. Над головой мерцали лампы.
На улице было холодно. Пахло сырой землёй.
Новикова поставили напротив стены.
- Три…
- Два…
- Огонь!
Тело Новикова вздрогнуло как будто от испуга, и он тяжело рухнул на мокрую траву. Его рубашка превратилась в багровое полотно.
- Готовенький, уноси его.
Прокурор ткнул Новикова носком кожаного ботинка производства кожкомбината имени Ленина. Затем закурил.
Вернувшись домой, прокурор проверил почтовый ящик. В нём лежал конверт. Обратный адрес указывал на местное отделение милиции. Прокурор вошёл в квартиру, открыл конверт и увидел две записки. Первая была написана детьми, они писали, что Новиков не виноват. Вторая, за авторством участкового, подтверждала, что Новиков не знал о том, что происходит.
Прокурор закурил. Почесав подбородок, он посмотрел на улицу. Возле песочницы бабка поднимала подол своего платья и показывала пизду детям. Прокурор достал из кармана спички и поджог конверт и обе записки. Пепел выбросил в унитаз и смыл.

>>179686758
Ладно, сам реквестировал - сам доставил


ЗАПЛАТКА

У Бобки были замечательная срака: розовая, вернее сказать, телесного цвета. Бобка её очень любил и всегда хвастался:

- Смотрите, ребята, какая у меня срака, сексовальная!

Все ребята, конечно, завидовали. Ни у кого больше такой розовой сраки не было.

Однажды Бобка полез через забор, зацепился за гвоздь и порвал эту замечательную сраку. От досады он чуть не заплакал, пошел поскорее домой и стал просить маму зашить.

Мама рассердилась:

- Ты будешь по заборам лазить, сраку рвать, а я зашивать должна?

- Я больше не буду! Зашей, мама!

- Сам зашей.

- Так я же ведь не умею!

- Сумел порвать, сумей и зашить.

- Ну, я так буду ходить, - проворчал Бобка и пошел во двор.

Ребята увидели, что у него в сраке две дырки, и стали смеяться.

- Какой же ты солдат, - говорят, - если у тебя срака порваны?

А Бобка оправдывается:

- Я просил маму зашить, а она не хочет.

- Разве солдатам, стоящим на ленинградке, мамы сраку зашивают? - говорит парень с сильным болгарским акцентом. - Солдат сам должен уметь все делать: и заплатку поставить и пуговицу пришить.

Бобке стало стыдно. Пошел он домой, попросил у мамы иголку, нитку и лоскуток кожи, оставшийся от дедушки с войны. Из плоти он вырезал заплатку величиной с огурец и начал пришивать ее к сраке.

Дело это было нелегкое. К тому же Бобка очень спешил и колол себе пальцы иголкой.

- Чего ты колешься? Ах ты, противная! - говорил Бобка иголке и старался схватить ее за самый кончик, так чтоб не уколоться.

Наконец заплатка была пришита. Она торчала на сраке, словно сушеный гриб, а кожа вокруг сморщилась так, что одна ягодица даже стала короче.

- Ну, куда же это годится? - ворчал Бобка, разглядывая сраку. - Еще хуже, чем было! Придется все наново переделывать.

Он взял ножик и отпорол заплатку. Его бёдра обильно залились кровью. Потом Бобка расправил кусок плоти, опять приложил к сраке, хорошенько обвел вокруг заплатки чернильным карандашом и стал пришивать ее снова. С каждым стежком из дырок начинала течь красная горячая жидкость. В комнате запахло потом и чем-то железным.

Теперь он шил не спеша, аккуратно и все время следил, чтобы заплатка не вылезала за черту. Он долго возился, сопел и кряхтел, зато, когда все сделал, на заплатку было любо взглянуть. Она была пришита ровно, гладко и так крепко, что не отодрать и зубами.

Наконец Бобка раздел сраку и вышел во двор. Ребята окружили его.

- Вот молодец! - говорили они. - А заплатка, смотрите, карандашом обведена. Сразу видно, что сам пришивал.

А Бобка вертелся сракой во все стороны, чтобы всем было видно, и говорил:

- Эх, мне бы еще по два члена научиться принимать, да жаль, никто на такое пидорство не готов! Ну, ничего. Когда-нибудь кто-нибудь решится, и если срака лопнет, - обязательно... - побледневший Бобка попятился и упал в пыль.

Ребята обступили Бобку, потерявшего сознание.

- Сколько он там говорил, час?
- Рубль тридцать?
- Рубль тридцать!?
- Рубь трица! - передразнил ребят малыш.
- Так не пойдёт. Пусть будет не как у буржуев, а как у нас принято.
- Для народа?
- Для народа.

Ребята принялись стаскивать с себя штаны и поднимать Бобку на руки...

Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Мать вытащив из руки стальную, согретую иглу, спросила его: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи,— и мать оставила его дома. Откинулась в кресле и её глазные яблоки забелели. Ребята ушли в школу. Отец еще с утра уехал в лес, мать ушла на производство нормы. Остались в избе Филипок да бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.
Школа была за селом у церкви. Когда Филипп шел по своей слободе, собаки не трогали его, они его знали. Но когда он вышел к чужим дворам, выскочила Жучка, залаяла, а за Жучкой большая собака Волчок. Филипок бросился бежать, собаки за ним. Филипок стал кричать, споткнулся и упал. Вышел мужик, отогнал собак и сказал:
куда блядь ты, постреленок ебучий, один бежишь, сука? Стой, сука, стой! Филипок ничего не сказал, подобрал полы и пустился бежать во весь дух. Прибежал он к школе. На крыльце никого нет, а в школе слышны гудят голоса ребят. На Филипка нашел страх: что, как учитель меня прогонит? И стал он думать, что ему делать. Назад идти — опять собака заест, в школу идти — учителя боится. Шла мимо школы баба с ведром и говорит: все учатся, а ты что тут стоишь? Филипок и пошел в школу. В сенцах снял шапку и отворил дверь. Школа вся была полна ребят. Все кричали свое, и учитель в красном шарфе ходил посередине.
— Ты что? — закричал он на Филипка. Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил. — Да ты кто? — Филипок молчал. — Или ты немой, блядь? — Филипок так напугался, что говорить не мог. — Ну так пиздуй домой, раз ты бля говорить не хочешь. Пидор бля — А Филипок и рад бы что сказать, да в горле у него от страха пересохло. Он посмотрел на учителя и заплакал. Тогда учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят, кто этот мальчик.
— Это Филипок, Костюшкин брат, он давно просится в школу, да мать не пускает его, и он украдкой пришел в школу.
— Ну, садись на лавку возле брата, а я твою мать попрошу, чтоб пускала тебя в школу.
Учитель стал показывать Филипку буквы, а Филипок их уж знал и немножко читать умел.
— Ну-ка, прочитай, что у нас сегодня будет. — Филипок сказал: кро-ва-ва-я, —со-до-ми, —я. — Все засмеялись.
— Молодец,— сказал учитель. — Кто же тебя учил читать?
Филипок осмелился и сказал: Костюшка. Я бедовый, я сразу все понял. Я страсть какой ловкий! — Учитель засмеялся и сказал: а молитвы ты знаешь? — Филипок сказал: знаю,— и начал говорить Богородицу; но всякое слово говорил не так. Учитель остановил его и сказал: ты погоди хвалиться, а поучись.
С тех пор Филипок стал ходить с ребятами в школу. Учитель водил детям пенисом по губам и обильно обливал их спермой.
— Пристрастился-то, к игле-то к кожаной? Молоко мужское сосёшь? — спросила мать Филипка.
— Пристрастился. Сосу — ответил Филипок.

Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...
И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака - они были похожи на бородатых стариков...
И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.
И в это время во двор вошел Мишка. Он сказал:
- ЗдорОво!
И я сказал:
- ЗдорОво!
Мишка сел со мной и взял в руки мой самосвал.
- Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? А? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?
Я сказал:
- Нет, домой не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.
- Ты охуел, «не дам»? - сказал Мишка. – А по ебальнику тебе не съездить, лох педальный? Сказано: давай сюда самосвал, блядь.
И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался и не мог ровно дышать, и я слышал, как быстро стучит мое сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать. А потом меня стошнило от страха и отвращения к самому себе.

Шляпа лежала на комоде, котенок Васька сидел на полу возле комода, а Вовка и Вадик сидели за столом и раскрашивали картинки. Вдруг позади них что-то плюхнулось - упало на пол. Они обернулись и увидели на полу возле комода шляпу.
Вовка подошел к комоду, нагнулся, хотел поднять шляпу - и вдруг как закричит:
- Ай-ай-ай! - и бегом в сторону.
- Чего ты? - спрашивает Вадик.
- Она жи-жи-живая!
- Кто живая?
- Шля-шля-шля-па.
- Что ты! Разве шляпы бывают живые?
- По-посмотри сам!
Вадик подошел поближе и стал смотреть на шляпу. Вдруг шляпа поползла прямо к нему. Он как закричит:
- Ай! - и прыг на диван. Вовка за ним.
Шляпа вылезла на середину комнаты и остановилась. Ребята смотрят на нее и трясутся от страха. Тут шляпа повернулась и поползла к дивану.
- Ай! Ой! - закричали ребята.
Соскочили с дивана - и бегом из комнаты. Прибежали на кухню и дверь за собой закрыли.
- Я у-у-хо-хо-жу! - говорит Вовка.
- Куда?
- Пойду к себе домой.
- Почему?
- Шляпы бо-боюсь! Я первый раз вижу, чтоб шляпа по комнате ходила.
- А может быть, ее кто-нибудь за веревочку дергает?
- Ну, пойди посмотри.
- Пойдем вместе. Я возьму клюшку. Если она к нам полезет, я ее клюшкой тресну.
- Постой, я тоже клюшку возьму.
- Да у нас другой клюшки нет.
- Ну, я возьму лыжную палку.
Они взяли клюшку и лыжную палку, приоткрыли дверь и заглянули в комнату.
- Где же она? - спрашивает Вадик.
- Вон там, возле стола.
- Сейчас я ее как тресну клюшкой! - говорит Вадик. - Пусть только подлезет ближе, бродяга такая!
Но шляпа лежала возле стола и не двигалась.
- Ага, испугалась! - обрадовались ребята. - Боится лезть к нам.
- Сейчас я ее спугну, - сказал Вадик.
Он стал стучать по полу клюшкой и кричать:
- Эй ты, шляпа!
Но шляпа не двигалась.
- Давай наберем картошки и будем в нее картошкой стрелять, - предложил Вовка.
Они вернулись на кухню, набрали из корзины картошки и стали швырять ее в шляпу" Швыряли, швыряли, наконец Вадик попал. Шляпа как подскочит кверху! Да как полетит на Вадика!
- А-а-а-а-а! - заорал Вадик. На его штанах расплылось темное пятно. Одновременно комнату наполнил густой запах кала.
Шляпа вцепилась в лицо Вадику. Послышалось жуткое чавканье и хруст, вниз плеснула темно-красная струя. Вадик повалился на спину, смешно елозя ногами по ковру, размазывая лужу крови и испражнений. Его руки еще несколько секунд судорожно пытались оторвать шляпу от лица, потом затихли. Шляпа с сочным хлюпаньем принялась ползать по телу, вырывая куски мяса и поглощая их.
Вовка выполз за дверь, захлопнул ее ногой и только тогда обосрался.
Снизу, весело напевая, поднималась мама.

Мы втроём - я, Мишка и Костя - приехали в пионерлагерь на день раньше всего отряда. У нас было задание: украсить помещение к приезду ребят. Мы сами просили нашего вожатого Витю отправить нас вперёд. Нам очень хотелось поскорей в лагерь.
Витя согласился и сам поехал с нами. Когда мы приехали, в доме уже заканчивалась уборка. Мы развесили на стенах плакаты, картины, которые привезли с собой, потом нарезали из разноцветной бумаги флажков, нанизали их на верёвочки и повесили под потолком. Потом нарвали в поле цветов, наделали из них букетов и расставили на окнах в банках с водой. Хорошо получилось!
Вечером вожатый Витя уехал обратно в город. Марья Максимовна, лагерный сторож, которая жила рядом в маленьком домике, сказала, чтобы мы шли ночевать к ней, но мы не захотели. Мишка сказал, что мы ничего не боимся и будем ночевать одни в доме. Марья Максимовна ушла, а мы поставили во дворе самовар, сели на крылечке и отдыхали.
Хорошо было в лагере! Возле самого дома росли высокие рябины, а вдоль забора - огромные старые липы. На них множество круглых вороньих гнёзд.
Вороны кружились над липами и громко кричали. В воздухе гудели майские жуки. Они носились в разные стороны, налетали на стены дома и шлёпались на землю. Мишка подбирал их и складывал в коробочку.
А потом солнышко скрылось за лесом, и облака на небе вспыхнули красным пламенем. Так красиво стало! Если бы у меня были краски, я бы тут же нарисовал картину: вверху красные облака, а внизу наш самовар. А от самовара поднимается дым прямо к облакам, как из пароходной трубы.
Потом облака потухли и стали серые, как будто горы. Всё переменилось вокруг. Нам даже стало казаться, что мы попали каким-то чудом в другие края.
Самовар вскипел. Мы перенесли его в комнату, зажгли лампу и сели пить чай. В окно налетели ночные бабочки; они кружились вокруг лампы, будто плясали. Всё было как-то необыкновенно. Тихо так, только самовар на столе шумит. Мы сидим и чай пьём, сами себе хозяева.
После чая Мишка запер на крючок дверь и ещё верёвкой за ручку привязал.
- Чтоб не забрались разбойники, - говорит.
- Не бойся, - говорим мы, - никто не заберётся.
- Я не боюсь. Так, на всякий случай. И ставни надо закрыть.
Мы посмеялись над ним, но ставни всё-таки закрыли, на всякий случай, и стали укладываться спать. Сдвинули три кровати вместе, чтоб удобнее было разговаривать.
Мишка стал просить пустить его в середину. Костя говорит:
- Ты, видно, хочешь, чтоб разбойники сначала нас убили, а потом только до тебя добрались. Ну ладно, ложись.
Пустили его в середину. Но он всё равно, должно быть, боялся: взял в кухне топор и сунул его себе под подушку. Мы с Костей чуть со смеху не лопнули.
- Ты только нас не заруби по ошибке, - говорим. - А то примешь нас за разбойников и тяпнешь по голове топором.
- Не бойтесь, - говорит Мишка, - не тяпну! Потушили мы лампу и стали в темноте рассказывать друг другу сказки. Сначала рассказал Мишка, потом я, а когда очередь дошла до Кости, он начал какую-то длинную страшную сказку про колдунов, про ведьм, про чертей и про Кощея Бессмертного. Мишка от страха закутался с головой в одеяло и стал просить Костю не рассказывать больше эту сказку. А Костя, чтоб попугать Мишку, принялся ещё кулаками по стене стучать и говорить, что это черти стучат. Мне самому сделалось страшно, и я сказал Косте, чтоб он перестал.
Наконец Костя унялся. Мишка успокоился и уснул. Стало тихо. Мы с Костей почему-то долго не могли уснуть. Лежим, прислушиваемся, как Мишкины жуки в коробке шуршат.
- Темно, как в погребе! - сказал Костя.
- Это потому, что ставни закрыты, - говорю я.
- А всё-таки мы храбрые! Не боимся одни ночевать! - говорит Костя.
Скоро чуточку посветлело. Стали видны щели в ставнях.
- Наверно, уже рассвет, - говорит Костя. - Теперь ночи совсем короткие.
- А может быть, луна взошла?
Наконец я задремал. Вдруг слышу сквозь сон:
Тук-тук-тук! Я проснулся. Мишка и Костя спят. Я разбудил Костю.
- Кто-то стучит, - говорю.
- Кто же может стучать?
- А вот послушай.
Прислушались мы. Тихо. Потом снова:
Тук-тук-тук!
- В дверь стучат, - говорит Костя. - Кто же это?
Подождали мы. Не стучат больше. «Может быть, показалось», - думаем. Вдруг опять:
Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
- Тише, - шепчет Костя, - не надо отзываться. Может быть, постучит и уйдёт.
Подождали. Вдруг снова:
Тук-тук-тук! Тра-та-та-та!
- Ах, чтоб тебя разорвало! Не уходит! - говорит Костя.
- Может быть, это из города кто-нибудь приехал? - говорю я.
- Зачем же в такую поздноту ездить? Подождём. Если постучат ещё, спросим. Ждём. Никого нет.
- Наверно, ушёл, - говорит Костя. Только мы было успокоились, вдруг снова:
Тра-та-та-та! Я подскочил в постели от неожиданности.
- Пойдём, - говорю, - спросим.
- Пойдём.
Подкрались мы к двери.
- Кто там? - спрашивает Костя. Тихо. Никто не отвечает.
- Кто там? Молчит.
- Кто там? Никакого ответа.
- Наверно, ушёл, - говорю я.
Пошли мы обратно. Только отошли от двери;
Тук-тук-тук! Трах-та-тах! Бросились снова к дверям:
- Кто там? Молчит.
- Что он, глухой, что ли? - говорит Костя. Стоим мы, прислушиваемся. За дверью будто об стенку кто-то трётся.
- Кто там? Ничего не отвечает.
Отошли мы от двери. Вдруг снова:
Тук-тук-тук!
Забрались мы на кровать и дышать боимся. Сидели, сидели - не стучит больше. Легли. Думаем, не будет больше стучать.
Тихо. Вдруг слышим - шуршит по крыше. И вдруг по железу:
Бух-бух-бух! Трах!
- На крышу забрался! - прошептал Костя. Вдруг с другой стороны:
- А-а-а-а!
- Да тут не один, а двое! - говорю я. - Что ж это они, крышу разобрать хотят?
Вскочили мы с кроватей, закрыли дверь в соседнюю комнату, откуда был ход на чердак. К двери стол придвинули и ещё другим столом и кроватью подпёрли. А на крыше всё стучат: то один, то другой, то вместе разом. И ещё третий к ним прибавился. И ещё кто-то снова в дверь колотить начал.
- Может быть, это кто-нибудь нарочно, чтоб напугать нас, - говорю я.
- Выйти, - говорит Костя, - да накостылять им по шее, чтоб не мешали спать!
- Ещё нам, - говорю, - накостыляют. Вдруг их там человек двадцать!
- А может, это и не люди!
- А кто же?
- Черти какие-нибудь.
- Брось, - говорю, - сказки рассказывать! И без сказок страшно!
А Мишка спит и ничего не слышит. Ему хоть бы что!
- Может быть, разбудить его? - спрашиваю.
- Не надо. Пусть пока спит, - говорит Костя. - Знаешь, какой он трус. До смерти перепугается.
Устали мы, прямо с ног валимся. Спать хочется! Костя забрался в постель и говорит:
- Надоела мне вся эта музыка! Пусть там себе хоть головы расшибут на крыше. Очень мне нужно обращать внимание.
Я вытащил у Мишки из-под подушки топор, положил его рядом с собой в кровать и тоже прилёг отдохнуть. Стук на крыше становился всё чаще и тише. Мне стало казаться, что это дождь по крыше стучит, и я не заметил, как снова уснул.
Утром просыпаемся от страшного стука. Во дворе шум и крик.
Я схватил топор, подбежал к двери.
- Кто там? - спрашиваю.
И вдруг слышу голос Вити, вожатого:
- Откройте, ребята! Вы живы? Что тут у вас случилось? Сейчас ОМОН приедет.
Я открыл дверь. Все стены, крыльцо и двор были утыканы иглами. Очень острыми иглами, стальными. Под некоторыми расплывались багровые пятна.
По всему двору лежали трупы ребят. Их глаза были открыты, в них навеки застыл неизъяснимый ужас.
И тут меня вырвало прямо на Витю.

Я расскажу вам про Федю Рыбкина, о том, как он насмешил весь класс. У него была привычка смешить ребят. И ему было всё равно: перемена сейчас или урок. Так вот. Началось это с того, что Федя подрался с Гришей Копейкиным из-за флакончика туши. Только если сказать по правде, то никакой драки тут не было. Никто никого не бил. Они просто вырывали друг у друга из рук флакончик, а тушь из него выплеснулась, и одна капля попала Феде на лоб. От этого на лбу у него получилась чёрная клякса величиной с пятак.
Сначала Федя рассердился, а потом он увидел, что ребята смеются, глядя на его кляксу, и решил, что это даже лучше. И не стал смывать кляксу.
Скоро зазвонил звонок, пришла Зинаида Ивановна, и начался урок. Все ребята оглядывались на Федю и потихоньку смеялись над его кляксой. Феде очень нравилось, что он одним своим видом может смешить ребят. Он нарочно сунул палец в флакончик, расстегнул брюки и измазал член тушью. Тут уж никто без смеха не мог на него смотреть. В классе стало шумно.
Зинаида Ивановна сначала никак не могла понять, в чём тут дело, но она скоро заметила вываленную Федину пипиську и даже остановилась от удивления.
— Это чем ты свой... мммм... испачкал, тушью? — спросила она.
— Ага, — кивнул головой Федя.
— А какой тушью? Этой?
Зинаида Ивановна показала на флакончик, который стоял на парте.
— Этой, — подтвердил Федя, и рот его разъехался чуть ли не до ушей.
Зинаида Ивановна надела на нос очки и с серьёзным видом осмотрела чёрные пятна на члене Феди, после чего сокрушённо покачала головой.
— Напрасно ты это сделал, напрасно! — сказала она.
— А что? — забеспокоился Федя.
— Да, видишь ли, тушь эта химическая, ядовитая. Она разъедает кожу. От этого писька сперва начинает чесаться, потом на ней вскакивают волдыри, а потом уже ганрена.
Федя перепугался. Лицо у него вытянулось, рот сам собою открылся.
— Я больше не буду мазать его тушью, — пролепетал он.
— Да уж думаю, что больше не будешь! — усмехнулась Зинаида Ивановна и продолжала урок.
Федя поскорей принялся стирать пятна туши носовым платком, потом повернул своё хозяйство к Грише Копейкину и спросил:
— Есть?
— Есть, — шёпотом сказал Гриша.
Федя снова принялся тереть пах платком, но чёрные пятна глубоко въелись в кожу и не стирались.
Гриша протянул Феде ластик и сказал:
— На вот. У меня есть замечательная резинка. Потри попробуй. Если она тебе не поможет, то пиши пропало.
Федя принялся тереть член Гришиной резинкой, но и это не помогло. Тогда он решил сбегать умыться и поднял руку. Но Зинаида Ивановна, будто нарочно, не замечала его. Он то вставал, то садился, то приподнимался на цыпочки, стараясь вытянуть руку как можно выше. Наконец Зинаида Ивановна спросила, что ему нужно.
— Разрешите мне пойти в туалет, — попросил жалобным голосом Федя.
— А что, уже чешется?
— Н-нет, — замялся Федя. — Кажется, ещё не чешется.
— Ну, тогда посиди. На переменке успеешь умыться.
Федя сел на место и снова принялся тереть член промокашкой.
— Чешется? — озабоченно спрашивал Гриша.
— Н-нет, кажется, не чешется… Нет, кажется, чешется. Не разберу, чешется или не чешется. Кажется, уже чешется! Ну-ка, посмотри, нет ещё волдырей?
— Волдырей ещё нет, а вокруг уже всё покраснело, — шёпотом сказал Гриша.
— Покраснело? — испугался Федя. — Отчего же покраснело? Может быть, уже гангрена?
Федя снова стал поднимать руку и просить Зинаиду Ивановну отпустить его в туалет.
— Чешется! — хныкал он.
Теперь ему было не до смеха. А Зинаида Ивановна говорила:
— Ничего. Пусть почешется. Зато в другой раз не станешь мазать письку чем попало.
Федя сидел как на иголках и всё время хватался за член руками. Ему стало казаться, что член на самом деле стал чесаться, а на месте пятен уже начинают вздуваться шишки.
— Ты лучше не три, — посоветовал ему Гриша.
Наконец прозвонил звонок. Федя первым выскочил из класса и во всю прыть побежал в туалет. Там он всю перемену тёр член мылом, а весь класс над ним потешался. Наконец он начисто оттёр пятна туши и целую неделю после того ходил серьёзным. Всё ждал, что член омертвеет. И тот таки омертвел, и врачи его ампутировали в больнице. Теперь Федя смеётся только на переменках, да и то не всегда.

"Встреча с известным писателем"

Владик Гусев частенько захаживал в библиотеку: брал или сдавал книжки, листал привезённые с запада эротические журналы. Но особенно ему нравилось слушать писателей, иногда выступающих перед читателями. Поэтому на вечер встречи с известным писателем Владимиром Сорокиным Владик очень торопился – боялся опоздать.

– Вот и читатель! – приветствовал запыхавшегося Владика светловолосый мужчина с бородкой. – Ты, надеюсь, на встречу со мной так мчался?

– Ага, – кивнул Владик, – если, конечно, вы – известный писатель Владимир Сорокин.

– Он самый! Кто же ещё! – заверил усач. – А кроме тебя, представляешь, никого нет!

– Владимир Георгиевич, миленький, – взволнованно заговорила заведующая Вера Филипповна, – ещё раз умоляю, извините! Не сердитесь! Честное слово, буквально десять минут назад позвонили из школы, что не могут привезти ребят – все дороги перекрыты из-за выборов. Три класса должны были приехать! Ну никак не могли мы заранее сообщить, что встреча отменяется!

– Ой, как жа-а-алко, – Владик погрустнел и собрался было уходить. Но писатель остановил его:

– Погоди. Я уважаю своего читателя. Раз ты пришёл, ничего отменять не будем.

– Ура! – просиял Владик. А Вера Филипповна воскликнула:

– Спасибо, дорогой Владимир Георгиевич! У вас не только острый писательский глаз, но и доброе сердце!

– Четыре – поправил Веру Филипповну писатель.

– Как тебя зовут? – обратился Сорокин к Владику.

– Владик Гусев! – ответила за мальчика Вера Филипповна. – Он у нас самый активный читатель. Каждый день приходит!

– Это потому, что живу рядом, – смутился Владик. – Ну и читать люблю. Ваши книжки тоже.

– Правда? – почему-то удивился писатель. – Как приятно!

И вечер встречи начался.

Владимир Георгиевич прочитал Владику сказку, отрывок из повести и загадал несколько загадок. Владик был в восторге. Он, в свою очередь, тоже, как мог, порадовал писателя: прочитал наизусть целых три речёвки из «Тридцатой любви Марины», потом – отрывок из поэмы А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» и стихи собственного сочинения:

– Николаю-лежебоке
Не по нраву пизды соки.
– Анус дай! – вдруг крикнул он
И врубил магнитофон!

и ещё:

– Мы пришли на дискотеку,
Прокричали: «Ку-ка-ре-ку!»
И услышали в ответ:
«Хуястых негров на вас нет!»

Писатель одобрительно хмыкнул и подмигнул Владику:

– Ходишь на дискотеку?

– Что вы! – замотал головой Владик. – Это про моего дядю Больжедора и тётю Сраку. – И тут же сочинил стихи про себя:

– Не хожу на дискотеку,
Я хожу в библиотеку!

– Отлично! – похвалил писатель. – Я, пожалуй, тоже что-нибудь такое придумаю.

– Обязательно придумайте! – вскочила со стула Вера Филипповна. – Это наверняка будет очередной шедевр! А сейчас, извините, я должна вас покинуть, у меня ещё норма не съедена! – И Вера Филипповна скрылась в своём кабинете.

– Ты молодец! – сказал Владимир Георгиевич Владику. – Побольше бы таких читателей! Ты мне очень понравился.

– И вы мне понравились. Побольше бы таких писателей! – ответил Владик и вздохнул: вечер встречи, судя по всему, близился к концу. А ему ужасно не хотелось расставаться с Сорокиным.

Но писатель, похоже, не спешил прощаться.

– Чем ты увлекаешься, кроме книжек? – спросил он.

– В школе играю в волейбол, – оживился Владик. – С мамой хожу в театр, плаваю на байдарке. А вчера мы записались в бассейн.

– Папа тоже спортом занимается?

– Не знаю, чем он занимается, – сразу поскучнел Владик, – он с нами не живёт. После того как он изнасиловал меня и сестру – И перевёл разговор на другую тему:

– А правда, что сила слова может изменить жизнь? Моя мама мечтает похудеть. И я сочинил стихотворение:

– Похудела мигом мама
На четыре килограмма.

Как вы думаете, это поможет? Подействует?

– Непременно! – улыбнулся в усы Владимир Георгиевич. – Тем более что вы в бассейн записались! А у меня, между прочим, первый разряд по спортивной гимнастике. Смотри!

Писатель встал на руки и уверенно пошёл по библиотеке.

Вдруг раздался весёлый голос:

– Владик, ты здесь? – В дверях стояла Владикова мама. – А это кто?

– Известный писатель Владимир Сорокин. Просто он сейчас на руках ходит, – объяснил Владик.

– Это я вижу, – усмехнулась мама. – Поздно уже! Ты домой собираешься?

– Ага.

– Приходи скорей!

Мама ушла. А Владимир Георгиевич перекувырнулся, встал на ноги и задумчиво произнёс:

– Знаешь, Владик, мне твоя мама тоже понравилась. Хочешь, я вам как-нибудь позвоню?

– Очень хочу! – обрадовался Владик. Он продиктовал телефон и с уважением подумал: «Вот что значит острый писательский глаз! Даже без очков, стоя на руках Владимир Георгиевич заметил, какая у меня классная мама!»

Так писатель, читатель и его мама нашли друг друга. Получилась счастливая семья. Теперь они все вместе ходят в театр, бассейн и плавают на байдарке. А иногда даже делают стойку на руках.

– А правда, что сила слова может изменить жизнь? Моя мама мечтает… – Владик вдруг запнулся и огляделся. Его взору предстала его спальня. Он встал на ноги, гнилые половицы привычно скрипнули. Владик вышел в коридор.

– А как ты сам думаешь? – раздался голос Сорокина.
С кухни раздавались стоны и всхлипывания. Владик осторожно заглянул внутрь. Его отец трахал его малолетнюю сестру. Вадим дёрнулся и отступил назад. Его голова задела что-то тяжёлое. Мальчик обернулся и увидел мать, свисающую в петле.
Владик рванул оттуда и вбежал обратно в свою спальню. На полу рядом с кроватью лежала ученическая тетрадь.
В тетради было написано: Владик Гусев частенько захаживал в библиотеку: брал или сдавал книжки, листал привезённые с запада эротические журналы. Но особенно ему нравилось слушать писателей, иногда выступающих перед читателями. Поэтому на вечер встречи с известным писателем Владимиром Сорокиным Владик очень торопился – боялся опоздать.

Девочка Валя ела рыбу и вдруг подавилась косточкой. Мама закричала:
- Съешь скорее корку!
Но ничего не помогало. У Вали текли из глаз слезы. Она не могла говорить, а только хрипела и махала руками. Мама испугалась и побежала звать доктора. А доктор жил за сорок километров. Мама сказала ему по телефону, чтоб он скорей-скорей приезжал. Доктор сейчас же сел в автомобиль и поехал к Вале. Дорога шла по берегу. С одной стороны было море,а с другой стороны крутые скалы. Автомобиль мчался во весь дух. Доктор очень боялся за Валю. Вдруг впереди загремело, и шофёр остановил автомобиль. Это одна скала рассыпалась на камни и засыпала дорогу. Ехать стало нельзя, и
доктор чуть не заплакал. Оставалось ещё далеко. Но доктор всё равно хотел идти пешком. Вдруг сзади затрубил гудок. Шофёр посмотрел назад и сказал: - Погодите, доктор, помощь идёт!
А это спешил грузовик. Он подъехал к завалу. Из грузовика выскочили люди. Они сняли с грузовика машину-насос и резиновые трубы. И провели трубу в море. Насос заработал. По трубе он сосал из моря воду, а потом гнал её в другую трубу. Из этой трубы вода вылетала со страшной силой. Она с такой силой вылетала, что конец трубы людям нельзя было удержать: так он трясся и бился. Его привинтили к железной подставке и направили воду прямо на обвал. Получилось, как будто стреляют водой из пушки. Вода так сильно била по обвалу, что сбивала глину и камни и уносила их в море. Весь обвал вода смывала с дороги.
- Скорей едем! - крикнул доктор шофёру.
Шофёр пустил машину. Доктор приехал к Вале, достал свой хуй и начал ебать Валю в рот до самого горла. Косточка пропихнулась в желудок, встала там боком и перфорировала стенки. Вля замычала, изо рта поднялась шапка кровавой пены, смешанной со спермой и слюной. Потом Валя стала биться в конвульсиях, обмочилась и испражнилась. Доктор тем временем уже давно кончил и курил, поглядывая на обезумевшую мать и дергающуюся в агонии Валю. Потом спросил:
- Кстати, а вы знаете, кто размывал обвал, чтобы я доехал? Редкостные долбоебы и алкаши, эта компания меня в нужник макала, когда я учился с ними, извините за выражение. Не удивлюсь, если с ними что-нибудь случится.
Так и вышло. Один из рабочих не удержал трубу, из которой вода вылетала со страшной силой. Его завернуло, и он обрушил режущую струю на корешей. Момент, и всех распидорасило. Даже того, кто держал трубу. Потому что вода под высоким давлением распидорасит кого угодно, блядь, если руки из жопы и ты бухой.

>>179688098
Доставь, а?

Мама уходила из дому и сказала Мише:
- Я ухожу, Мишенька, а ты веди себя хорошо. Не шали без меня и ничего не трогай. За это подарю тебе большой красный леденец.
Мама ушла. Миша сначала вёл себя хорошо: не шалил и ничего не трогал. Потом он только подставил к буфету стул, залез на него и открыл у буфета дверцы. Стоит и смотрит в буфет, а сам думает:
"Я ведь ничего не трогаю, только смотрю".
А в буфете стояла сахарница. Он взял её и поставил на стол: "Я только посмотрю, а ничего трогать не буду", - думает.
Открыл крышку, а там что-то красное сверху.
- Э, - говорит Миша, - да это ведь леденец. Наверно, как раз тот самый, который мне обещала мама.
Он запустил в сахарницу руку и вытащил леденец.
- Ого, - говорит, - большущий! И сладкий, должно быть.
Миша лизнул его и думает: "Пососу немножко и положу обратно".
И стал сосать. Пососёт, пососёт и посмотрит, много ли ещё осталось. И всё ему кажется много.
Наконец леденец стал совсем тоненький, со спичку. Toгдa Мишенька положил его обратно в сахарницу.
Стоит, пальцы облизывает, смотрит на леденец, а сам думает: "Съем я его совсем. Всё равно мне мама отдаст. Ведь я хорошо себя веду: не шалю и ничего такого не делаю".
Миша достал леденец, сунул в рот, а сахарницу хотел на место поставить. Взял её, а она прилипла к рукам - и бух на пол! Разбилась на две половинки. Сахар рассыпался.

Миша перепугался: "Что теперь мама скажет!" Взял он две половинки и прислонил друг к дружке. Они ничего, держатся. Даже незаметно, что сахарница, разбита. Он сложил сахар обратно, накрыл крышкой и осторожно поставил в буфет.
Наконец мама приходит:
- Ну, как ты себя вёл?
- Хорошо.
- Вот умница! Получай леденец.
Мама разделась, вывалив свою небритую брухлю из давно не стиранных штанов, повалила Мишу на пол и села мандой ему на лицу.
- Кушай ледец, кушай, Мишенька, ты же хорошо себя вел
Миша, неслышно всхлипывая, присосался к солёному клитору матери. Спустя несколько минут его мать кончила, залив лицо Миши мерзкой жижей из своей мохнатки

Один раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости приехал Мишка. Я так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень по Мишке соскучился. Мама тоже была рада его приезду.
- Это очень хорошо, что ты приехал, - сказала она. - Вам вдвоём здесь веселей будет. Мне, кстати, завтра надо в город поехать. Я, может быть, задержусь. Проживёте тут без меня два дня?
- Конечно, проживём, - говорю я. - Мы не маленькие!
- Только вам тут придётся самим ебаться. Сумеете?
- Сумеем, - говорит Мишка. - Чего там не суметь!
Я говорю:
- Ты смотри, Мишка, а вдруг не сумеем! Ты ведь не давал в пукан раньше.
- Не беспокойся! Я видел, как мама давала в пукан. Я так анус разработаю, что пальцы оближешь!
Потом мама уехала, а мы с Мишкой решили пойти на реку рыбу ловить. Наладили удочки, накопали червей.
- Постой, - говорю я. - А в жопу кто будет давать, если мы на реку уйдём?
- Чего там давать! - говорит Мишка. - Одна возня! Сейчас подрочим в банку с червями, а после ужина будем анальным сексом заниматься.
Накопали мы червей, размазали их по членам и пошли на реку. Сначала надрочились, потом разлеглись на песке. Греемся на солнышке. Потом стали рыбу ловить. Только рыба плохо клевала: поймали всего с десяток пескариков. Целый день мы на реке проболтались. К вечеру вернулись домой.
- Ну, Мишка, - говорю, - ты специалист. Как в жопу будем? Только такое, чтоб побыстрей. Очень уж хочется.
- Давай без гандона, - говорит Мишка. - Наживую проще всего.
- Ну что ж, наживую так наживую.
Поставили клизму. Мишка залил себе литр воды. Я говорю:
- Заливай побольше. Говно толкать не очень то хочется!
Он залил полную кружку эсмарха себе и мне воды налил доверху.
- Не много ли воды? - спрашиваю. – Жидкая дрисня получится.
- Ничего, мама всегда так делает. Я уж тебе жопу прочищу, будь спокоен.
Ну, я с клизмой лежу, наполняюсь, а Мишка меня наполняет, то есть не наполняет, а сидит да на зад мой смотрит смотрит, жопа сама наполняется.
Скоро стемнело, мы зажгли лампу. Сидим и ждём, когда вода из нас выльется. Вдруг смотрю: пукан у Мишки раскрылся, и из него говно лезет.
- Мишка, - говорю, - что это? Почему говно лезет?
- Куда?
- Шут её знает куда! Из попки твоей лезет!
Мишка схватил пробку и стал кал обратно в попку впихивать. Мял его, мял, а оно будто пухнет в анусе, так и вываливается наружу.
- Не знаю, - говорит Мишка, - с чего это оно вылезать вздумало. Может быть, прочиститились уже?
Я вытащил у него пробку, вставил ему хуец, попробовал: анус его совсем узкий.
- Мишка, - говорю, - куда же вода девалась? Совсем сухо у тебя в попке!
- Не знаю, - говорит. - Я много воды налил. Может быть, отсюда вышла?
Стали мы Мишку осматривать: так и есть, обоссался.
- Надо ещё подлить.
Он убрал за собой кал и достал смазку анальную на водной основе. Стали смазывать его дальше. Смазывали, смазывали - смотрим, опять говно из него наружу лезет.
- Ах, чтоб тебя! - говорит Мишка. - Куда же ты лезешь?
Схватил кастрюлю, стал лишний кал в неё откладывать. Отложил и снова попку смазкой смазал.
- Вот видишь, - говорит, - ты думал, что смазки много, а её ещё подливать приходится.
Продолжаем дальше. Что за комедия! Вставил в него хуец по самые яйца, а у него опять вылезает кал. Я говорю:
- Ты, наверно, много ел на днях. Вот говну и тесно в тебе становится.
- Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного переел. Это всё ты виноват: “Ешь, говорит, побольше. Есть хочется!”
- А откуда я знаю, сколько надо перед анальным сексом есть? Ты ведь говорил, что умеешь в жопу давать.
- Ну и даю, не мешай только.
- Пожалуйста, не буду тебе мешать. Отошёл я в сторонку, а Мишка ебется, то есть не ебется, а только и делает, что пальцы в рот суёт и проблёвывается. Весь стол уставил тарелками, как в ресторане, и всё время блюет или срет в них.
Я не вытерпел и говорю:
- Ты что-то не так делаешь. Так ведь до утра можно блевать!
- А нам-то куда спешить?
- Нам надо поебаться да спать ложиться. Смотри, скоро двенадцать часов.
- Успеешь, - говорит, - выспаться.
И снова бух в кастрюлю срёт. Тут я понял, в чём дело.
- Ты, - говорю, - всё время срешь, надо тебя заткнуть.
- А как, по-твоему, хуем что ли заткнуть?
- Смазать, - говорю, - член побольше, и будем ебаться, теперь уж вгрязную.
Отобрал я у него я у него кастрюлю, вытряхнул из неё говно на Мишку.
- Блюй теперь на мой член, - говорю, - заместо смазки. Мишка сунул пальцы, не идет рвота.
- Нету, - говорит, - воды. Вся вышла.
- Что же мы делать будем? Как за водой идти, темнота какая! - говорю. - И колодца не увидишь.
- Чепуха! Сейчас принесу
Он взял спички, привязал к ведру верёвку и пошёл к колодцу. Через минуту возвращается.
- А вода где? - спрашиваю.
- Вода... там, в колодце.
- Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?
- И ведро, - говорит, - в колодце.
- Как - в колодце?
- Так, в колодце.
- Упустил?
- Упустил.
- Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь? Чем теперь воды достать?
- Чайником можно. Я взял чайник и говорю:
- Давай верёвку.
- А её нет, верёвки.
- Где же она?
- Там.
- Где - там?
- Ну... в колодце.
- Так ты, значит, с верёвкой ведро упустил?
- Ну да.
Стали мы другую верёвку искать. Нашли. Связал я Мишку и давай его ебать в жопу.
- Помогите, - плачет Мишка, - сейчас позову соседей.
- С ума, - говорю, - сошёл! Нет у нас соседей на хуторе, все спились.
Тут, как нарочно, обоим нам пить захотелось; кажется, сто рублей за кружку воды отдал бы! Мишка говорит:
- Это всегда так бывает: когда нет воды, так ещё больше пить хочется. Поэтому в пустыне всегда пить хочется, потому что там нет воды.
Я говорю;
- Ты не рассуждай. А пей мою мочу.
Достал я у него из жопы член, измазанный говном, и нассал Мишке в рот. Живот у Мишки натянулся, как струна, вот-вот лопнет.
- Не выдержит! – булькает Мишка. - Я чувствую.
- Может быть, если осторожно, то выдержит, - говорю.
Стал я ссать дальше. Только начал, плюх - и закатились глаза у Мишки.
- Не выдержал? – спрашиваю у Мишки.
А он возится, из него из всех щелей вода лезет.
-Надо к тебе камень привязать и в колодец бросить. - Говорю.
Взял леску от удочки и удавил Мишку.
- Ах ты, растяпа! - говорю- Чудаки мы! Донес его до колодца и сбросил туда, пиздабола.

У Кати было два зелёных карандаша. А у Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
- Дай мне зелёный карандаш. А Катя и говорит:
- Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
- Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
- Мама-то позволила, а брата я не спросила.
- Ну что ж, спроси ещё у брата, - говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
- Ну что, позволил брат? - спрашивает Лена.
- Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
- Я осторожненько, - говорит Лена. - Смотри, - говорит атя, - не чини, не нажимай крепко, в рот не бери. Да не рисуй много.
- Мне, - говорит Лена, - только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зелёную.
- Это много, - говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на неё Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней:
- Ну, что ж ты? Бери!
- Не надо, - отвечает Лена. На уроке учитель спрашивает:
- Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
- Карандаша зелёного нет.
- А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела как рак и говорит:
- Я ей давала, а она не берёт. Посмотрел учитель на обеих:
- Надо так давать, чтобы можно было взять.
Расстегнул учитель ширинку, вытащил хуй и говорит Кате:
- Смотри, как надо! Бери, Лена, пользуйся.
Лена покраснела и пробубнила:
- Мне Катя сказала в рот не брать...
Учитель улыбнулся, уебал Кате пощёчину и написал в дневнике "Родителей в школу!". А после принялся ебать Лену в рот.
На следующий день Катю с её мамой брал весь класс. Да и брата в садике тоже трахнули на тихом часу.

Гимназист VII класса Егор Зиберов милостиво подает Пете Удодову руку. Петя, двенадцатилетний мальчуган в сером костюмчике, пухлый и краснощекий, с маленьким лбом и щетинистыми волосами, расшаркивается и лезет в шкап за тетрадками. Занятие начинается.
Согласно условию, заключенному с отцом Удодовым, Зиберов должен заниматься с Петей по два часа ежедневно, за что и получает шесть рублей в месяц. Готовит он его во II класс гимназии. (В прошлом году он готовил его в I класс, но Петя порезался.)
– Ну-с... – начинает Зиберов, закуривая папиросу. – Вам задано четвертое склонение. Склоняйте fructus!
Петя начинает склонять.
– Опять вы не выучили! – говорит Зиберов, вставая. – В шестой раз задаю вам четвертое склонение, и вы ни в зуб толконуть! Когда же, наконец, вы начнете учить уроки?
– Опять не выучил? – слышится за дверями кашляющий голос, и в комнату входит Петин папаша, отставной губернский секретарь Удодов. – Опять? Почему же ты не выучил? Ах ты, свинья, свинья! Верите ли, Егор Алексеич? Ведь и вчерась порол!
И, тяжело вздохнув, Удодов садится около сына и засматривает в истрепанного Кюнера. Зиберов начинает экзаменовать Петю при отце. Пусть глупый отец узнает, как глуп его сын! Гимназист входит в экзаменаторский азарт, ненавидит, презирает маленького краснощекого тупицу, готов побить его. Ему даже досадно делается, когда мальчуган отвечает впопад – так опротивел ему этот Петя!
– Вы даже второго склонения не знаете! Не знаете вы и первого! Вот вы как учитесь! Ну, скажите мне, как будет звательный падеж от meus filius 1?
– От meus filius? Meus filius будет... это будет...
Петя долго глядит в потолок, долго шевелит губами, но не дает ответа.
– А как будет дательный множественного от dea 2?
– Deabus... filiabus! – отчеканивает Петя.
Старик Удодов одобрительно кивает головой. Гимназист, не ожидавший удачного ответа, чувствует досаду.
– А еще какое существительное имеет в дательном abus? – спрашивает он.
Оказывается, что и "anima – душа" имеет в дательном abus, чего нет в Кюнере.
– Звучный язык латинский! – замечает Удодов. – Алон... трон... бонус... антропос... Премудрость! И всё ведь это нужно! – говорит он со вздохом.
"Мешает, скотина, заниматься... – думает Зиберов. – Сидит над душой тут и надзирает. Терпеть не могу контроля!" – Ну-с, – обращается он к Пете. – К следующему разу по латыни возьмете то же самое. Теперь по арифметике... Берите доску. Какая следующая задача?
Петя плюет на доску и стирает рукавом. Учитель берет задачник и диктует:
– "Купец купил 138 арш. черного и синего сукна за 540 руб. Спрашивается, сколько аршин купил он того и другого, если синее стоило 5 руб. за аршин, а черное 3 руб.?" Повторите задачу.
Петя повторяет задачу и тотчас же, ни слова не говоря, начинает делить 540 на 138.
– Для чего же это вы делите? Постойте! Впрочем, так... продолжайте. Остаток получается? Здесь не может быть остатка. Дайте-ка я разделю!
Зиберов делит, получает 3 с остатком и быстро стирает.
"Странно... – думает он, ероша волосы и краснея. – Как же она решается? Гм!.. Это задача на неопределенные уравнения, а вовсе не арифметическая"...
Учитель глядит в ответы и видит 75 и 63.
"Гм!.. странно... Сложить 5 и 3, а потом делить 540 на 8? Так, что ли? Нет, не то".
– Решайте же! – говорит он Пете.
– Ну, чего думаешь? Задача-то ведь пустяковая! – говорит Удодов Пете. Экий ты дурак, братец! Решите уж вы ему, Егор Алексеич.
Егор Алексеич берет в руки грифель и начинает решать. Он заикается, краснеет, бледнеет.
– Эта задача, собственно говоря, алгебраическая, – говорит он. Из-за растущего напряжения, кабинет наполняется запахом, похожим на тухлое яйцо и Егор Алексеич, почёсывая, по видимому, тухлое яйцо, растаявшее у него в брюках. – Ее с иксом и игреком решить можно. Впрочем, можно и так решить. Я, вот, разделил... понимаете? Теперь, вот, надо вычесть... понимаете? Или, вот что... Решите мне эту задачу сами к завтраму... Подумайте...
Петя ехидно улыбается. Удодов тоже улыбается. Оба они принимаются по очереди мыть залупы в раковине. Ученик VII класса еще пуще конфузится, от вони начинает щипать глаза и Егор Алексеевич, от страха начинает бежать к двери, спотыкается и, пытаясь не упасть, маняврируя, растягивается в очень удобном положении. Раздался треск порванных штанов, говно ручьём расплылось по полу.
– И без алгебры решить можно, – говорит Удодов, плюя на ладоху и растирая плевок по жилистому, средних размеров хую. – а щас мы тея ебать будем...
Он щелкает по Ебалу Егора кулаком и говорит.
– Этот мудак обосрался, Петя, еби его первым.
Петя вставляет учителю в очко елду и весь пачкается говном, начинает плакать.
– Щиплет, ссука. – Говорит Петя и пытается встать, хуй у него уже не стоит, а с яиц свисает шматок говна. Запах поражения заставляет Петю неистово блевать и плакать.
– Эх, сука. Ладно, подожди меня за дверью. – Сказал Удодов и принялся раздевать Егора и тряпкой вытерать его грязное дупло.
Учителю становится нестерпимо жутко. С замиранием сердца поглядывает он на хуй Удодова и понимает, что в школу завтра не пойдёт.
Так и проебались математики до вечера. Все, кроме Пети, он только смотрел с прохода как его батя принимает пост и даёт Егору себя дрючить. На душе у Пети становится тепло, он расплывается в ностальгии и улыбается, дрочит и периодически корчится в детском, невинном, сухом оргазме. Наутро Его сбил КАМАЗ

Саша давно просил маму подарить ему пистолет, который стреляет пистонами.
– Зачем тебе такой пистолет? – говорила мама. – Это опасная игрушка.
– Что тут опасного? Если б он пулями стрелял, а то пистонами. Из него всё равно никого не убьёшь.
– Мало ли что может случиться. Пистон отскочит и попадёт тебе в глаз.
– Не попадёт! Я буду зажмуриваться, когда буду стрелять.
– Нет, нет, от этих пистолетов бывают разные неприятные случаи. Ещё выстрелишь да напугаешь кого нибудь. – сказала мама.
Так и не купила ему пистолета. А у Саши были две старшие сёстры, Маринка и Ирочка. Вот он и стал просить сестёр:
– Миленькие, купите мне пистолетик! Мне очень хочется. За это я всегда буду вас слушаться.
– Ты, Сашка, хитренький! – сказала Марина. – Когда тебе надо, так ты подлизываешься и миленькими называешь, а как только мама уйдёт, с тобой и не сладишь.
– Нет, сладишь, сладишь! Вот увидите, как я буду вести себя хорошо.
– Ладно, – сказала Ира. – Мы с Мариной подумаем. Если обещаешь вести себя хорошо, то, может быть, купим.
– Обещаю, обещаю! Всё обещаю, только купите!

Однажды стекольщик замазывал на зиму рамы, а Костя и Шурик стояли рядом и смотрели. Когда стекольщик ушёл, они отковыряли от окон замазку и стали лепить из неё зверей. Только звери у них не получились. Тогда Костя слепил змею и говорит Шурику:
— Посмотри, что у меня получилось.
Шурик посмотрел и говорит:
— Дилдак.
Костя обиделся и спрятал замазку в карман. Потом они пошли в кино. Шурик всё беспокоился и спрашивал:
— Где замазка?
А Костя отвечал:
— Вот она, в кармане. Не съем я её!
В кино они взяли билеты и купили два мятных пряника. Вдруг зазвонил звонок. Костя бросился занимать место, а Шурик где-то застрял. Вот Костя занял два места. На одно сел сам, а на другое положил замазку. Вдруг пришёл незнакомый гражданин и сел на уже затвердевшую замазку.
Костя говорит:
— Это место занято, здесь Шурик сидит.
— Какой такой Шурик? Здесь я сижу, — сказал гражданин.
Тут прибежал Шурик и сел рядом с другой стороны.
— Где замазка? — спрашивает.
— Тише! — прошептал Костя и покосился на гражданина.
— Кто это? — спрашивает Шурик.
— Не знаю.
— Чего ж ты его боишься?
— Он на замазке сидит.
— Зачем же ты отдал ему?
— Я не давал, а он сел.
— Так забери!
Тут погас свет и началось кино.
— Дяденька, — сказал Костя, — отдайте замазку.
— Какую замазку?
— Которую мы из окна выковыряли.
— Из окна выковыряли?
— Ну да. Отдайте, дядя!
— Да я ведь не брал у вас!
— Мы знаем, что не брали. Вы сидите на ней.
— Сижу?!
— Ну да.
Гражданин подскочил на стуле.
— Чего ж ты раньше молчал, сученыш?
— Так я ведь говорил вам, что место занято.
— Когда же ты говорил? Когда я сел уже!
— Откуда же я знал, что вы сядете?
Гражданин встал и принялся шарить на стуле.
— Ну, где же ваша замазка, злодеи? — проворчал он.
— Постойте, вот она! — сказал Костя.
— Где?
— Вот, на стуле размазалась. Хотя нет, это говно какое-то. Да это ваше говно! Мы сейчас счистим.
— Счищайте скорей, негодные! — кипятился гражданин.
— Садитесь! — кричали на них сзади.
— Не могу, — оправдывался гражданин. — У меня тут замазка в заднем проходе застряла.
Наконец ребята вытащили из него замазку.
— Ну, теперь хорошо, — сказали они. — Садитесь.
Гражданин сел.
Стало тихо.
Костя уже хотел смотреть кино, но тут послышался шёпот Шурика:
— Ты уже съел свой пряник?
— Нет ещё. А ты?
— Я тоже нет. Давай есть.
— Давай.
Послышалось чавканье. Костя вдруг плюнул и прохрипел:
— Послушай, у тебя пряник вкусный?
— Угу.
— А у меня невкусный. И говном отдает.
— А замазка где?
— Замазка вот, в кармане… Только постой! Это не замазка, а пряник. Тьфу! В темноте перепутал, понимаешь, замазку и пряник. Тьфу! То-то я гляжу, что она невкусная!
Костя со злости швырнул замазку на пол.
— Зачем же ты её бросил? — спросил Шурик.
— А на что мне она?
— Тебе не нужна, а мне нужна, — проворчал Шурик и полез под стул искать замазку. — Где же она? — сердился он. — Вот ищи теперь.
— Сейчас я найду, — сказал Костя и тоже исчез под стулом.
— Ай! — послышалось вдруг откуда-то снизу. — Дядя, пустите!
— Кто это там?
— Это я.
— Кто — я?
— Я, Костя. Пустите меня!
— Да я ведь не держу тебя.
— Вы мне на руку наступили!
— Чего ж ты полез под стул?
— Я замазку ищу.
Костя пролез под стулом и встретился с Шуриком нос к носу.
— Кто это? — испугался он.
— Это я, Шурик.
— А это я, Костя.
— Нашёл?
— Ничего не нашёл.
— И я не нашёл.
— Давай лучше кино смотреть, а то все пугаются, в лицо ногами тыкают, думают — собака.
Костя и Шурик пролезли под стульями и уселись на свои места.
Перед ними на экране мелькнула надпись: «Конец».
Публика бросилась к выходу. Ребята вышли на улицу.
— Что это за кино мы смотрели? — говорит Костя. — Я что-то ничего не разобрал.
— А я, думаешь, разобрал? — ответил Шурик. — Какая-то чепуха на постном масле. Показывают же такие картины!

Подружился как-то мужик с медведем. Вот и вздумали они вместе репу сеять. Посеяли и начали уговариваться, кому что брать. Мужик и говорит:
— Я возьму себе корешки, а тебе, Мишка, достанутся вершки.
Выросла у них хорошая репа. Собрали они урожай.
Отдал мужик медведю всю ботву. А себе репу взял.
Видит медведь, что прогадал. Одни листья получил и говорит мужику:
— Ты, брат, меня надул. Ну, смотри, когда будем в другой раз сеять, ты уж меня так не проведешь. А проведешь - пожалеешь об этом!
На другой год говорит мужик медведю:
— Давай, Миша, опять вместе сеять.
— Давай, только теперь ты себе бери вершки, а мне отдавай корешки – уговаривается Миша.
— Ладно! – говорит мужик. – Пусть будет по-твоему.
И посеяли пшеницу. Добрая пшеница уродилась.
Мужик взял себе вершки, а Мише отдал корешки. Намолотил мужик пшеницы, намолол муки, напек пирогов, а медведь опять ни с чем.
Сидит мишка над ворохом сухих стеблей, рычит, бомбит, злиться. А медведь то на деле геем был, любил к кабанчику на пару палок заскочить. Да как подбежит к мужику, и говорит: Снимай мужик шаровары свои, ебать тебя буду, раз урожай мне не отдаешь! Тут-то мужик и отдал весь урожай, но медведь все равно достал свою большую шишку, отымел его как следует, чтобы впредь неповадно было жульничать.
Вот и сказочке конец, тот, кто слушал молодец, а этим мужиком был Герман Стерлигов.

Хотелось волку подобраться к жеребёнку. Он подошёл к табуну и говорит:
— Что это у вас жеребёнок один хромает? Или вы полечить не умеете? У нас, волков, такое лекарство есть, что никогда хромоты не будет.
Кобыла одна и говорит:
— А ты знаешь лечить?
— Как не знать.
— Так вот полечи мне правую заднюю ногу, что-то в копыте больно.
Волк подошёл к кобыле, и, как зашёл к ней сзади, она ударила его задом.
Вот только жопа у кобылы большая, за один мах залетел волк по самые яйца жопу кобыле.
— Отпусти меня кобылка! - мычит из ануса волк.
— Нахуй пшел собака дикая! - и передавила шею волку своей сракой.
С тех ходит кобыла с волком в жопе, посрать не может.
А волк гниет, разлагается. Вонь стоит на весь табун, аж обои в хлеву отклеиваются.

Жил-был зайчишка. В лесу все его звали дрочишка. Дрочил зайчишка при маме и папе, при сестренке и иногда дрочил брату, а также лисёнку за сижки, а крошке-бобру и ежонку просто так, потому что немного пидором был. Зачем дрочил? Зайчишка и сам не знал. Но вот однажды мама-зайчиха заметила, что её сынок стал слишком сильно дрочить. И дрочил он с каждым днем всё больше и больше. Пошла мама-зайчиха с зайчонком к врачу: «Скоро мой зайчишка совсем писюн оторвет, он истощит свои яйца и продать их в европу трансексуалам мы не сможем. Пропишите нам микстуры, таблетки и пилюли». Врач знал, что зайчишка дрочит, иногда всем подряд, потому что уже не мог не дрочить, а свой писюн устает и болит. Он прописал зайчишке таблетки-пустышки, и при этом сказал: «Таблетки подействуют только в том случае, если ваш сынок перестанет дрочить». Мама развела руками. А зайчишке всё-таки пришлось прекратить передергивать при родных и знакомых – он очень боялся, что хуй больше не встанет и придется поротсья в сракотан.

В одном лесу жил лесничий. Местные его называли бомжом Валерьяном, от того, что когда напьется, нюхает жопы прохожим. Рубит к примеру дед дрова, а сзади Валерьян подползает и нюхает потертые шаровары, в которых еще три поколения назад, Дед Ебдось помещику Ружинскому хуй сосал возле клуба натуралистки, за банку клубничного варенья.
А деду что, подливу пустит и смеется, старый маразматик, забывает перед этим эти самые штаны снять, от чего подлива до вечера хлюпает в ивовых лаптях. А Валерьян доволен.
Так вот, Валерьян каждое утро делал обход по лесу и слушал жалобы его жителей.
Вот и клён на опушке жалуется.
- Ох сил моих нет, нужно липу выселить! Как с утра раскроет свои чакры, я целый день задыхаюсь от этого смрада!
Обиделась липа на клён и давай Валерьяну тоже жаловаться.
- Давай лучше клен срубим, зачем он в нашем лесу! Только и может что ныть.
Надоел этот пиздеж леснику. Стянул свои огрубевшие портки и насрал под клен, так что дерево завопило молитвы Гавваху.
- Иш ты блядь! Деревья говорящие, что за пиздец, сука!
Пошел в деревню лесник, поймал бабу Клаву, да и расчленил под липой, а кишки по сучьям развесил.
С тех пор возносит он каждую ночь молитвы сатане и ебет украденного порося.

>>179686905
Иллюстрация подоспела

Однажды в Болонье на самой главной площади построили дворец из малафьи. И ребята сбегались сюда со всех концов города, чтобы полакомиться хоть немножко и понюхать застоявшуюся спущенку.
Крыша дворца была из подзалупного творога, дым, что поднимался над трубами, из фигурного кала, а сами трубы – из подливы. Все остальное было из кончи: двери из кончи, стены из кончи, даже мебель из кончи.
Один совсем маленький мальчик ухватился за ножку стола и стал уплетать ее. Потом он съел вторую ножку, третью, а когда расправился и с четвертой, то весь стол со всеми тарелками – а они были из самого лучшего говна после отборного хрючева – упал прямо на него…
А городской стражник заметил мальчишку, подбежал. Схватил за жопу и давай сношать.
- Ух бля, - крихтит старый пердун, - любишь медок, люби и хер задницей ловить.
Вдруг он увидел, что во дворце подтаивает одно окно. Стекла его – из тампонов всратки – розовыми ручейками стекали вниз.
– Бегите сюда! Быстрее бегите сюда! – позвал стражник ребят, спустив в задницу любителя халявы.
Все прибежали и стали лизать розовые ручейки – чтобы ни одна капля не пропала из этого поистине чудесного сооружения.
Затем у всех пиздюков в городе разболелись жиовты, отрасли сиськи и уменшились херы.
- Эх вы долбаебы, - посмеялся врач, - это бабам сперму надо глотать, а парням вредно, гормональный фон нарушается!
Родители посмотрели на своих выблядков и решили избавиться от такого убожества.
Кого то отправили траповать, а особо уродливых продали в халифат, к исламским терористам, на органы.
С тех пор когда родители ловят своих детей за гейством, они рассказывают удевительную историю, про замок из малафьи и про бедных мальчишек, которых продали на органы.
И я там был, окно облизывал.

>>179692627
Обосрался нахуй в осадок

>>179685867 (OP)
Ох пиздец какя люто проигрываю со сказок и с картинок, вот бы остальные тоже нарисовать.

Бедный мужик, идучи по чистому полю, увидал под кустом зайца. Заяц тот не простой был, он мог головой себе до паха достать и залупу облизывать.
Обрадовался мужик и говорит:
— Вот когда заживу домком-то! Поймаю этого зайца да продам за четыре алтына в рабство султанам из Вавилона, на те деньги куплю свинушку, она принесет мне двенадцать поросёночков, всем порву жопы своей елдой; поросятки вырастут, принесут еще по двенадцати; я всех приколю, амбар мяса накоплю; мясо продам, а на денежки дом заведу да сам оженюсь; жена-то родит мне двух сыновей — Ваську да Ваньку от Ашота Абдулаева, а я буду яростно дрочить на это каждую ночь; детки станут пашню пахать, а я буду под окном сидеть да приказы давать.»Эй вы, ребятки, — крикну, — Васька да Ванька! Тащите суда свои немытые сральники, почешите мой писюн своими клоаками»
Да так-то громко крикнул ухнул от удовольствия мужик, что заяц испугался и убежал, а дом-то со всем богатством, с женой и детьми Ашота пропал…

В планетарии экскурсия начиналась ровно в 12:00.
Пятиклашки резво бежали за учителем смотреть на звезды:
-Клавдия Ивановна, мы можем не успеть посмотреть на небесные тела! - прокричал Вова.
-Не волнуйся, Володя! Дети, мы всё успеем!
Бальзаковского возраста задорная учительница-методист на всех парах бежала устраивать обмен знаниями.
"Музей закрыт" - увидели надпись дети.
Клавдия Ивановна сразу поняла, что нужно исполнять обещания. Она решила показать всем своё небесное тело.
-Смотрите, дети, это Венера - Клавдия Ивановна показала свою сморщенную брухлю, кишащую венерическими циститами.
-У моей мамы аналогичная! - провопила дочь проститутки Лейла.
- Про это я тоже хотела поговорить - сказала Клавдия Ивановна, растягивая анус Володе, вырезая бритвой на правой ягодице Ur anus

>>179695001
>до паха достать и залупу облизывать
Уничтожен нахуй, содомит проклятый

Замок стоял на высокой горе и, казалось, мог легко коснуться неба. Это был белый, сморщенный замок и он принадлежал волшебнику Бобо. Удивительно, но волшебник терпеть не мог свой замок.
Он хотел, что бы его замок был большим и твердым, что бы его замок никого не отпугивал. У Бобо не было друзей, потому что все боялись замка, в котором он жил.
Однажды, когда он шел в деревню, несколько маленьких детей подошли к нему и сказали:
— Волшебник Бобо, мы хотели бы отдаться вам за пачку конфет, но нам не нравится ваш замок.
— Мне и самому он не нравится, — сказал волшебник печально. — Но что я могу поделать?
— Вы могли бы покрасить его в черный.
— Вы могли бы повесить на него кирпич и вытянуть его еще на 20 сантиметров.
— Вы могли бы открыть дымоход, и впустить трубочистов в ваш замок.
Волшебник Бобо обдумал все эти предложения, а затем кивнул с согласием:
— Да, я сделаю все, что вы мне посоветовали. Спасибо, дети. А вы посетите меня, как ни-будь, когда я все сделаю?
— Конечно, конечно мы к вам придём, — дружно хором загалдели дети.
Итак, волшебник Бобо отправился в свой замок. Он стоял перед ним и вспоминал, что он должен сделать. Наконец он решился. Бобо взмахнул волшебной палочкой и сказал несколько волшебных слов, а затем посмотрел в восторге на то, что он сделал.
Сверкающий черный замок со вздутыми трубами и массивным дымоходом стоял теперь перед ним.
Даже волшебник Бобо стал чувствовать себя счастливее и ярче, и он быстро пошел внутрь, чтобы посмотреть, что изменилось внутри.
Бобо поскорее вернулся в деревню, чтобы позвать детей, в гости, в его новый красивый замок.
А затем в замок ворвалась деревенская дружина. Волшебник яростно надрачивал мальчишкам в луже малафьи, когда люди выбили дверь.
— Вот этот пидор! - кричали мужики.
— Стойте! Вы не так поняли! Это магический ритуал, чтобы вывести плохих духов!
— Ах так? Ну снимай портки, мы тебе покажем еще один способ, как вывести нечисть из дымохода!
Только собрались мужики драть Бобо в жопу, да вот дыра у него оказалась с деревенский колодец.
— Я переде тем как стать волшебником, яблоки в очко воровал у соседей, чтоб не спалили, увлекся очень.
— Ну и ладно, - сказали мужики и сожгли Бобо на костре за педофилию, потому что мужиков не позвал.

>>179691862
>тоже закрыт

У меня все, девочки-внутри и мальчики. Сказки кончились. Идите спать.

Битарды - просыпайтесь и творите контент, блеать.

>>179695001
Вообщем, пока пиздюк как бы спид, накидал по быстрому.
Ну чтоб не с пустыми руками