Дон Дыра вздохнул.
– Мое сердце обливается кровью,– сказал он.– Обрубить столь славный росток столь славного рода!.. Это было бы преступлением, если бы не вызывалось государственной необходимостью.
– Поменьше думайте о государственной необходимости,– сказал Атлата,– и побольше думайте о собственной шкуре.
– Вы правы,– сказал дон Дыра и щелкнул пальцами.
Атлата быстро напряг и вновь распустил мышцы. Кажется, тело работало. Из-за портьеры снова выскочили трое моджахедов. Все с той же неуловимой быстротой и точностью, свидетельствующими об огромном опыте, они сомкнулись вокруг еще продолжавшего умильно улыбаться брата Мила, схватили его и завернули руки за спину.
– Ой-ей-ей-ей!..– завопил брат Мила. Толстое лицо его исказилось от боли.
– Скорее, скорее, не задерживайтесь! – брезгливо сказал дон Дыра.
Толстяк бешено упирался, пока его тащили за портьеры. Слышно было, как он кричит и взвизгивает, затем он вдруг заорал жутким, неузнаваемым голосом и сразу затих. Дон Дыра встал и осторожно разрядил арбалет. Атлата ошарашенно следил за ним.
Дон Дыра прохаживался по комнате, задумчиво почесывая спину арбалетной стрелой. «Хорошо, хорошо,– бормотал он почти нежно.– Прелестно!..» Он словно забыл про Атлату. Шаги его все убыстрялись, он помахивал на ходу стрелой, как дирижерской палочкой. Потом он вдруг резко остановился за столом, отшвырнул стрелу, осторожно сел и сказал, улыбаясь во все лицо:
– Как я их, а?.. Никто и не пикнул!.. У вас, я думаю, так не могут…
Атлата молчал.
– Да-а…– протянул дон Дыра мечтательно.– Хорошо! Ну что ж, а теперь поговорим, дон Атлата… А может быть, не Атлата?.. И, может быть, даже и не дон? А?..
Атлата промолчал, с интересом его разглядывая. Бледненький, с красными жилками на носу, весь трясется от возбуждения, так и хочется ему закричать, хлопая в ладоши: «А я знаю! А я знаю!» А ведь ничего ты не знаешь, сукин сын. А узнаешь, так не поверишь. Ну, говори, говори, я слушаю.
– Я вас слушаю,– сказал он.
– Вы не дон Атлата,– объявил дон Дыра.– Вы самозванец.– Он строго смотрел на Атлату.– Атлата Прибалский умер пять лет назад и лежит в фамильном склепе своего рода. И святые давно упокоили его мятежную и, прямо скажем, не очень чистую душу. Вы как, сами признаетесь, или вам помочь?
– Сам признаюсь,– сказал Атлата.– Меня зовут Атлата Прибалский, и я не привык, чтобы в моих словах сомневались.
Попробую-ка я тебя немножко рассердить, подумал он. Бок болит, а то бы я тебя поводил за салом.
– Я вижу, что нам придется продолжать разговор в другом месте,– зловеще сказал дон Дыра.
С лицом его происходили удивительные перемены. Исчезла приятная улыбка, губы сжались в прямую линию. Странно и жутковато задвигалась кожа на лбу. Да, подумал Атлата, такого можно испугаться.
– У вас правда геморрой? – участливо спросил он.
В глазах у дона Дыры что-то мигнуло, но выражения лица он не изменил. Он сделал вид, что не расслышал.
– Вы плохо использовали Мудаха,– сказал Атлата.– Это отличный специалист. Был…– добавил он значительно.
В выцветших глазах снова что-то мигнуло. Ага, подумал Атлата, а ведь Мудах-то еще жив… Он уселся поудобнее и обхватил руками колено.
– Итак, вы отказываетесь признаться,– произнес дон Дыра.
– В чем?
– В том, что вы самозванец.
– Почтенный Дыра,– сказал Атлата наставительно,– такие вещи доказывают. Ведь вы меня оскорбляете!
На лице дона Дыры появилась приторность.
– Мой дорогой дон Атлата,– сказал он.– Простите, пока я буду называть вас этим именем. Так вот, обыкновенно я никогда ничего не доказываю. Доказывают там, в Грустном Подвале. Для этого я содержу опытных, хорошо оплачиваемых специалистов, которые с помощью мясокрутки святого Стерли, поножей господа бога, перчаток великомученика Скрипы или, скажем, сиденья… э-э-э… виноват, кресла Йоса-воителя могут доказать все, что угодно. Что бог есть и бога нет. Что люди сидят на бутылке и люди сидят на двух стульях. Вы понимаете меня? Вам, может быть, неизвестно, но существует целая наука о добывании доказательств. Посудите сами: зачем мне доказывать то, что я и сам знаю? И потом ведь признание вам ничем не грозит…
– Мне не грозит,– сказал Атлата.– Оно грозит вам.
Некоторое время дон Дыра размышлял.
– Хорошо,– сказал он.– Видимо, начать придется все-таки мне. Давайте посмотрим, в чем замечен дон Атлата Прибалский за пять лет своей загробной жизни в Алк-аналском королевстве. А вы потом объясните мне смысл всего этого. Согласны?
– Мне бы не хотелось давать опрометчивых обещаний,– сказал Атлата,– но я с интересом вас выслушаю.
Дон Дыра, покопавшись в письменном столе, вытащил квадратик плотной бумаги и, подняв брови, просмотрел его.
– Да будет вам известно,– начал он, приветливо улыбаясь,– да будет вам известно, что мною, министром охраны алк-аналской короны, были предприняты некоторые действия против так называемых пидарасов, культурных и прочих бесполезных и вредных для государства людей. Эти акции встретили некое странное противодействие. В то время как весь народ в едином порыве, храня верность королю, а также алк-аналским традициям, всячески помогал мне: выдавал укрывшихся, расправлялся самосудно, указывал на подозрительных, ускользнувших от моего внимания,– в это время кто-то неведомый, но весьма энергичный выхватывал у нас из-под носа и переправлял за пределы королевства самых важных, самых отпетых и отвратительных преступников. Так ускользнули от нас: безбожный историк Юр Дмиский; преступный художник Темча, связанный, как доказано, с пидарасами и с уркианскими властями; мерзкий памфлетист и нарушитель спокойствия Кыбэн и ряд иных рангом поменьше. Куда-то скрылся сумасшедший пиздун и математик Вербини. Кем-то была затрачена уйма золота, чтобы помешать свершиться гневу народному в отношении богомерзких шпионов и развратителей, бывших лейб-петухов его величества. Кто-то при поистине фантастических обстоятельствах, заставляющих опять-таки вспомнить о враге рода человеческого, освободил из-под стражи чудовище разврата и растлителя народных душ, атамана крестьянского бунта Барату Булатого…– Дон Дыра остановился и, двигая кожей на лбу, значительно посмотрел на Атлату. Атлата, подняв глаза к потолку, мечтательно улыбался. Барату Булатого он похитил, прилетев за ним на вертолете. На ватников это произвело громадное впечатление. На Барату, впрочем, тоже. А все-таки я молодец, подумал он. Хорошо поработал.
– Да будет вам известно,– продолжал дон Дыра,– что указанный атаман Барата в настоящее время гуляет во главе взбунтовавшихся холопов по восточным областям метрополии, обильно шкваря благородную кровь и не испытывая недостатка ни в деньгах, ни в потенции.
– Верю,– сказал Атлата.– Он сразу показался мне очень решительным человеком.
– Итак, вы признаетесь? – сейчас же сказал дон Дыра.
– В чем? – удивился Атлата.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.
– Я продолжаю,– сказал дон Дыра.– На спасение этих растлителей душ вы, дон Атлата, по моим скромным и неполным подсчетам, потратили не менее трех пудов золота. Я не говорю о том, что при этом вы навеки зашкварили себя общением с пидарасами. Я не говорю также и о том, что за все время пребывания в пределах Алк-аналского королевства вы не получили из своих Прибалских владений даже медного гроша, да и с какой стати? Зачем снабжать деньгами покойника, хотя бы даже и родного? Но ваше золото!
Он открыл шкатулку, погребенную под бумагами на столе, и извлек из нее горсть золотых монет с профилем Пуца Первого.

– Одного этого золота достаточно было бы для того, чтобы сжечь вас на костре! – завопил он.– Это дьявольское золото! Человеческие руки не в силах изготовить металл такой чистоты!
Он сверлил Атлату взглядом. Да, великодушно подумал Атлата, это он молодец. Этого мы, пожалуй, недодумали. И, пожалуй, он первый заметил. Это надо учесть… Дыра вдруг снова погас. В голосе его зазвучали участливые отеческие нотки:
– И вообще вы ведете себя очень неосторожно, дон Атлата. Я все это время так волновался за вас… Вы такой дуэлянт, вы такой задира! Сто двадцать шесть дуэлей за пять лет! И ни одного убитого… В конце концов из этого могли сделать выводы. Я, например, сделал. И не только я. Этой ночью, например, брат Мила – нехорошо говорить дурно о покойниках, но это был очень жестокий человек, я его терпел с трудом, признаться… Так вот, брат Мила выделил для вашего ареста не самых умелых бойцов, а самых толстых и сильных. И он оказался прав. Несколько вывихнутых рук, несколько отдавленных шей, выбитые зубы не в счет… и вот вы здесь! А ведь вы не могли не знать, что деретесь за свою жизнь. Вы мастер. Вы, несомненно, лучший меч Империи. Вы, несомненно, продали душу дьяволу, ибо только в аду можно научиться этим невероятным, сказочным приемам боя. Я готов даже допустить, что это умение было дано вам с условием не убивать. Хотя трудно представить, зачем дьяволу понадобилось такое условие. Но пусть в этом разбираются наши схоласты…
Тонкий поросячий визг прервал его. Он недовольно посмотрел на лиловые портьеры. За портьерами дрались. Слышались глухие удары, визг: «Пустите! Пустите!» – и еще какие-то хриплые голоса, ругань, возгласы на непонятном наречии. Потом портьера с треском оборвалась и упала. В кабинет ввалился и рухнул на четвереньки какой-то человек, плешивый, с окровавленным подбородком, с дико вытаращенными глазами. Из-за портьеры высунулись огромные лапы, схватили человека за ноги и поволокли обратно. Атлата узнал его: это был Мудах. Он дико кричал:
– Обманули!.. Обманули!.. Это же был яд! За что?..
Его утащили в темноту. Кто-то в черном быстро подхватил и повесил портьеру. В наступившей тишине из-за портьер послышались отвратительные звуки – кого-то рвало. Атлата понял.
– Где Мудах? – спросил он резко.
– Как видите, с ним случилось какое-то несчастье,– ответил дон Дыра, но было заметно, что он растерялся.
– Не морочьте мне голову,– сказал Атлата.– Где Мудах?
– Ах, дон Атлата,– сказал дон Дыра, качая головой. Он сразу оправился.– На что вам Мудах? Он что, ваш родственник? Ведь вы его даже никогда не видели.
– Слушайте, Дыра! – сказал Атлата бешено.– Я с вами не шучу! Если с Мудахом что-нибудь случится, вы подохнете, как собака. Я раздавлю вас.
– Не успеете,– быстро сказал дон Дыра. Он был очень бледен.
– Вы дурак, Дыра. Вы опытный интриган, но вы ничего не понимаете. Никогда в жизни вы еще не брались за такую опасную игру, как сейчас. И вы даже не подозреваете об этом.
Дон Дыра сжался за столом, глазки его горели, как угольки. Атлата чувствовал, что сам он тоже никогда еще не был так близок к гибели. Карты раскрывались. Решалось, кому быть хозяином в этой игре. Атлата напрягся, готовясь прыгнуть. Никакое оружие – ни копье, ни стрела – не убивает мгновенно. Эта мысль отчетливо проступила на физиономии дона Дыры. Геморроидальный старик хотел жить.
– Ну что вы, в самом деле,– сказал он плаксиво.– Сидели, разговаривали… Да жив ваш Мудах, успокойтесь, жив и здоров. Он меня еще лечить будет. Не надо горячиться.
– Где Мудах?
– В Грустном Подвале.
– Он мне нужен.
– Мне он тоже нужен, дон Атлата.
– Слушайте, Дыра,– сказал Атлата,– не сердите меня. И перестаньте притворяться. Вы же меня боитесь. И правильно делаете. Мудах принадлежит мне, понимаете? Мне!
Теперь они оба стояли. Дыра был страшен. Он посинел, губы его судорожно дергались, он что-то бормотал, брызгая слюной.
– Мальчишка! – прошипел он.– Я никого не боюсь! Это я могу раздавить тебя, как пиявку!
Он вдруг повернулся и рванул гобелен, висевший за его спиной. Открылось широкое окно.
– Смотри!
Атлата подошел к окну. Оно выходило на площадь перед кремлем. Уже занималась заря. В серое небо поднимались дымы пожаров. На площади валялись трупы. А в центре ее чернел ровный неподвижный квадрат. Атлата вгляделся. Это были всадники, стоящие в неправдоподобно точном строю, в длинных черных халатах, в черных масках, скрывающих лицо, с черными треугольными щитами на левой руке и с длинными пиками в правой.
– Пр-рошу! – сказал дон Дыра лязгающим голосом. Он весь трясся.– Смиренные дети господа нашего, конница Великого Халифата. Высадились сегодня ночью в Алк-аналском порту для подавления варварского бунта ночных оборванцев Наваги Колеса вкупе с возомнившими о себе лавочниками! Бунт подавлен. Великий Халифат владеет городом и страной, отныне Алк-аналской областью Халифата…
Атлата невольно почесал в затылке. Вот это да, подумал он. Так вот для кого мостили дорогу несчастные лавочники. Вот это провокация! Дон Дыра торжествующе скалил зубы.
– Мы еще не знакомы,– тем же лязгающим голосом продолжал он.– Позвольте представиться: наместник Великого Халифата в Алк-аналской области, муфтий и боевик джихада раб Аллаха Дыра!
А ведь можно было догадаться, думал Атлата. Там, где торжествует ватность, к власти всегда приходят черные. Эх, историки, хвостом вас по голове… Но он заложил руки за спину и покачался с носков на пятку.
– Сейчас я устал,– сказал он брезгливо.– Я хочу спать. Я хочу помыться в горячей воде и смыть с себя кровь и слюни ваших головорезов. Завтра… точнее, сегодня… скажем, через час после восхода, я зайду в вашу канцелярию. Приказ на освобождение Мудаха должен быть готов к этому времени.
– Их двадцать тысяч! – крикнул дон Дыра, указывая рукой в окно.
Атлата поморщился.
– Немножко тише, пожалуйста,– сказал он.– И запомните, Дыра: я отлично знаю, что никакой вы не муфтий. Я вижу вас насквозь. Вы просто грязный предатель и неумелый дешевый интриган…– Дон Дыра облизнул губы, глаза его остекленели. Атлата продолжал: – Я беспощаден. За каждую подлость по отношению ко мне или к моим друзьям вы ответите головой. Я вас ненавижу, учтите это. Я согласен вас терпеть, но вам придется научиться вовремя убираться с моей дороги. Вы поняли меня?
Дон Дыра торопливо сказал, просительно улыбаясь:
– Я хочу одного. Я хочу, чтобы вы были при мне, дон Атлата. Я не могу вас убить. Не знаю почему, но не могу.
– Боитесь,– сказал Атлата.
– Ну и боюсь,– согласился дон Дыра.– Может быть, вы дьявол. Может быть, сын бога. Кто вас знает? А может быть, вы человек из могущественных заморских стран: говорят, есть такие… Я даже не пытаюсь заглянуть в пропасть, которая вас извергла. У меня кружится голова, и я чувствую, что впадаю в ересь. Но я тоже могу убить вас. В любую минуту. Сейчас. Завтра. Вчера. Это вы понимаете?
– Это меня не интересует,– сказал Атлата.
– А что же? Что вас интересует?
– А меня ничто не интересует,– сказал Атлата.– Я развлекаюсь. Я не дьявол и не бог, я кавалер Атлата Прибалский, веселый благородный дворянин, обремененный капризами и предрассудками и привыкший к свободе во всех отношениях. Запомнили?
Дон Дыра уже пришел в себя. Он утерся платочком и приятно улыбнулся.
– Я ценю ваше упорство,– сказал он.– В конце концов, вы тоже стремитесь к каким-то идеалам. И я уважаю эти идеалы, хотя и не понимаю их. Я очень рад, что мы объяснились. Возможно, вы когда-нибудь изложите мне свои взгляды, и совершенно не исключено, что вы заставите меня пересмотреть мои. Люди склонны совершать ошибки. Может быть, я ошибаюсь и стремлюсь не к той цели, ради которой стоило бы работать так усердно и бескорыстно, как работаю я. Я человек широких взглядов, и я вполне могу представить себе, что когда-нибудь стану работать с вами плечом к плечу…
– Там видно будет,– сказал Атлата и пошел к двери. Ну и слизняк! – подумал он. Тоже мне сотрудничек. Плечом к плечу…

Собираемся, благородные доны, собираемся в треде.