Летом мы с Шуриком жили у дедушки. Шурик — это мой младший брат. Он ещё в школе не учится, а я уже в пятый класс перешел. Только он всё равно меня не слушается… Ну и не надо!.. Когда мы приехали, так сейчас же обыскали весь двор, облазили все сараи и чердаки. Я нашёл стеклянную банку из-под варенья и круглую железную коробочку от гуталина. А Шурик нашёл старую дверную ручку и большую калошу на правую ногу. Потом мы чуть не подрались с ним на чердаке из-за удочки. Я первый увидел удочку и сказал:
— Чур, моя!
Шурик тоже увидел и давай кричать:
— Чур, моя! Чур, моя!
Я схватил удочку, а он тоже вцепился в неё и давай отнимать. Я рассердился — как дёрну!.. Он отлетел в сторону и чуть не упал. Потом говорит:
— Подумаешь, очень нужна мне твоя удочка! У меня есть калоша.
— Вот и целуйся со своей калошей, — говорю я, — а удочку нечего рвать из рук.
Я отыскал в сарае лопату и пошёл копать червей, Чтобы ловить рыбу, а Шурик пошёл к бабушке и стал просить у неё спички.
— Зачем тебе спички? — спрашивает бабушка.
— Я, — говорит, — разведу во дворе костёр, сверху положу калошу, калоша расплавится, и из неё получится резина.
— Ещё чего выдумаешь! — замахала руками бабушка. — Ты тут и дом весь спалишь со своим баловством. Нет, голубчик, и не проси. Что это ещё за игрушки с огнём! И слушать ничего не желаю.
Тогда Шурик взял дверную ручку, которую нашёл в сарае, привязал к ней верёвку, а к другому концу верёвки привязал калошу. Ходит по двору, верёвку за ручку держит, а калоша за ним по земле ездит. Куда он — туда и она. Подошёл ко мне, увидел, что я червей копаю, и говорит:
— Можешь не стараться: всё равно ничего не поймаешь.
— Это почему? — спрашиваю.
— Я заколдую рыбу, и письку твою заколдую.
— Пожалуйста, — говорю, — колдуй на здоровье.
Я накопал червей, сложил их в коробочку и пошёл к пруду. Пруд был позади двора — там, где колхозный огород начинается. Насадил я на крючок червяка, уселся на берегу и забросил удочку. Сижу и будто за поплавком слежу. А на самом деле вспомнил Светку из пятого "Б", и расстегнул ширинку. Но Шурик подкрался сзади и давай кричать во всё горло:
Колдуй, баба, колдуй, дед,
Колдуй, серенький медведь!
Колдуй, баба, колдуй, дед,
Колдуй, серенький медведь!
Я решил молчать и ничего не говорить, потому что с ним всегда так: если скажешь что-нибудь, ещё хуже будет. Да и кончить хотелось.
Наконец он наколдовался, бросил в пруд калошу и стал её по воде на верёвке таскать. Потом придумал такую вещь: бросит калошу на середину пруда и давай в неё камнями швырять, пока не утопит, а потом начинает её со дна на верёвке вытаскивать.
Я сначала молча терпел, а потом как не вытерплю:
— Пошёл нахуй отсюда! — кричу. — Ты мне весь кайф обломал!
А он говорит:
— Всё равно ничего не поймаешь: заколдована рыба, и писька у тебя опять маленькая.
И хлоп калошу мне между ног! Я вскочил, схватил палку — и к нему. Он давай удирать, а калоша за ним на верёвке так и скачет. Но не убежал от меня. Я его палкой по жопе переебал, ногами отхуярил и обоссал всего.
Вернулся я к пруду и стал снова дрочить. Дрочил, дрочил… Уже солнышко высоко поднялось, а я всё сижу да наяриваю. Не идет малафья, хоть тресни! На Шурика злюсь, прямо убить готов. Не то чтоб я в его колдовство поверил, а знаю, что, если не кончу, придушу гаденыша. Уж чего я ни делал: и покрепче сжимал, и нежнее, и гуталином смазал, и в банку с червями засовывал — ничего не выходит. Захотелось мне есть, пошёл я домой, вдруг слышу — кто-то в ворота колотит: «Бум-бум! Бах-бах!»
Подхожу к воротам, смотрю, а это Шурик. Достал где-то молоток, гвозди и прибивает к калитке дверную ручку.
— Это ты для чего прибиваешь? — спрашиваю.
Он увидел меня, обрадовался:
— Хи-хи! Рыболов пришёл. Где же твоя рыба?
Я говорю:
— Ты зачем прибиваешь ручку? Здесь же есть одна ручка.
— Ничего, — говорит, — пусть две будут. Вдруг одна оторвётся.
Прибил ручку, и ещё у него один гвоздь остался. Он долго думал, что с этим гвоздём делать, хотел его просто в калитку загнать, потом придумал: приложил калошу подошвой к калитке и стал её гвоздём приколачивать.
— А это для чего? — спрашиваю.
— А я туда насру. Кто-нибудь подумает, что там что-то есть и руку засунет.
— Просто глупо, — говорю я.
Вдруг смотрим — дедушка с работы идёт. Шурик испугался, давай отрывать калошу, а она не отрывается. Тогда он встал, загородил калошу спиной и стоит.
Дедушка подошёл и говорит:
— Вот молодцы, ребятки! Только приехали — и… Какой это пидор гнойный придумал к калитке вторую ручку прибить?
— Это, — говорю, — Шурик.
Дедушка только крякнул.
— Ну что ж, — говорит, — теперь пиздец Шурику. Не хотел я его пороть, да придется.
Тут дедушка заметил калошу:
— А это ещё что за нахуй?
Я так и фыркнул. «Ну, — думаю, — сейчас Шурику от дедушки полный пиздец будет».
Шурик покраснел, сам не знает, что тут ответить.
А дедушка говорит:
— Это что ж? Это, наверно, ты насрать туда хотел, сученыш, чтобы я опять в твое дерьмо вляпался? Очень остроумно придумано. Коля, принеси из бани розги.
— Я больше не будууу... — заныл Шурик.
— Да неужто?
— Честное слово!
— Я тебе не верю. — грозно сказал дедушка. Тем временем, я притащил охапку розог. Шурик аж обмочился со страху, но это его не спасло. Дедушка приспустил ему обмоченные шорты с трусами, оголив дрожащие ягодицы. Потом привязал Шурика к скамейке, взял несколько прутьев и стал с оттяжкой сечь его. Шурик завизжал и задергался. Дедушка распалялся все больше, брызнула кровь. Иссеченая кровавыми полосами дергающаяся жопа Шурика почему-то вызвала у меня возбуждение. Я достал хуй и стал наяривать. Дедушка увидел это и улыбнулся.
— Засади-ка этому пидарку до самой глотки!
Я лег на Шурика и с размаху вогнал ему хуй без смазки. Шурик заорал уже совершенно дурным голосом. Я стал быстро ебать Шурика, запахло говном. Через минуту я кончил в него. Член был обильно измазан коричневым. Так что, когда Шурика отвязали, ему пришлось еще облизать все дочиста. Чуть не вырвало его, но дедушка пообещал, что если тот сблюет, то запорет его до смерти.
А на Светку из пятого "Б" я больше не передергиваю. Зачем это, когда у меня есть Шурик. Теперь уже не колдует, петух ебаный.

Однажды вечером я сидел во дворе, возле песка, и ждал маму. Она, наверно, задерживалась в институте, или в магазине, или, может быть, долго стояла на автобусной остановке. Не знаю. Только все родители нашего двора уже пришли, и все ребята пошли с ними по домам и уже, наверно, пили чай с бубликами и брынзой, а моей мамы все еще не было...
И вот уже стали зажигаться в окнах огоньки, и радио заиграло музыку, и в небе задвигались темные облака - они были похожи на бородатых стариков...
И мне захотелось есть, а мамы все не было, и я подумал, что, если бы я знал, что моя мама хочет есть и ждет меня где-то на краю света, я бы моментально к ней побежал, а не опаздывал бы и не заставлял ее сидеть на песке и скучать.
И в это время во двор вошел Мишка. Он сказал:
- ЗдорОво!
И я сказал:
- ЗдорОво!
Мишка сел со мной и взял в руки мой самосвал.
- Ого! - сказал Мишка. - Где достал? А он сам набирает песок? А? Не сам? А сам сваливает? Да? А ручка? Для чего она? Ее можно вертеть? Да? А? Ого! Дашь мне его домой?
Я сказал:
- Нет, домой не дам. Подарок. Папа подарил перед отъездом.
- Ты охуел, «не дам»? - сказал Мишка. – А по ебальнику тебе не съездить, лох педальный? Сказано: давай сюда самосвал, блядь.
И Мишка схватил мой самосвал и побежал домой. А я остался и не мог ровно дышать, и я слышал, как быстро стучит мое сердце, и чуть-чуть кололо в носу, как будто хотелось плакать. А потом меня стошнило от страха и отвращения к самому себе.

У Кати было два зелёных карандаша. А у Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
- Дай мне зелёный карандаш. А Катя и говорит:
- Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
- Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
- Мама-то позволила, а брата я не спросила.
- Ну что ж, спроси ещё у брата, - говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
- Ну что, позволил брат? - спрашивает Лена.
- Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
- Я осторожненько, - говорит Лена. - Смотри, - говорит атя, - не чини, не нажимай крепко, в рот не бери. Да не рисуй много.
- Мне, - говорит Лена, - только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зелёную.
- Это много, - говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на неё Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней:
- Ну, что ж ты? Бери!
- Не надо, - отвечает Лена. На уроке учитель спрашивает:
- Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
- Карандаша зелёного нет.
- А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела как рак и говорит:
- Я ей давала, а она не берёт. Посмотрел учитель на обеих:
- Надо так давать, чтобы можно было взять.
Расстегнул учитель ширинку, вытащил хуй и говорит Кате:
- Смотри, как надо! Бери, Лена, пользуйся.
Лена покраснела и пробубнила:
- Мне Катя сказала в рот не брать...
Учитель улыбнулся, уебал Кате пощёчину и написал в дневнике "Родителей в школу!". А после принялся ебать Лену в рот.
На следующий день Катю с её мамой брал весь класс. Да и брата в садике тоже трахнули на тихом часу.

>>171252319 (OP)
> Доктор приехал к Вале, достал свой хуй и начал ебать Валю в рот до самого горла.
Борис Житков, "Помощь идёт!"

Один раз, когда я жил с мамой на даче, ко мне в гости приехал Мишка. Я так обрадовался, что и сказать нельзя! Я очень по Мишке соскучился. Мама тоже была рада его приезду.
- Это очень хорошо, что ты приехал, - сказала она. - Вам вдвоём здесь веселей будет. Мне, кстати, завтра надо в город поехать. Я, может быть, задержусь. Проживёте тут без меня два дня?
- Конечно, проживём, - говорю я. - Мы не маленькие!
- Только вам тут придётся самим ебаться. Сумеете?
- Сумеем, - говорит Мишка. - Чего там не суметь!
Я говорю:
- Ты смотри, Мишка, а вдруг не сумеем! Ты ведь не давал в пукан раньше.
- Не беспокойся! Я видел, как мама давала в пукан. Я так анус разработаю, что пальцы оближешь!
Потом мама уехала, а мы с Мишкой решили пойти на реку рыбу ловить. Наладили удочки, накопали червей.
- Постой, - говорю я. - А в жопу кто будет давать, если мы на реку уйдём?
- Чего там давать! - говорит Мишка. - Одна возня! Сейчас подрочим в банку с червями, а после ужина будем анальным сексом заниматься.
Накопали мы червей, размазали их по членам и пошли на реку. Сначала надрочились, потом разлеглись на песке. Греемся на солнышке. Потом стали рыбу ловить. Только рыба плохо клевала: поймали всего с десяток пескариков. Целый день мы на реке проболтались. К вечеру вернулись домой.
- Ну, Мишка, - говорю, - ты специалист. Как в жопу будем? Только такое, чтоб побыстрей. Очень уж хочется.
- Давай без гандона, - говорит Мишка. - Наживую проще всего.
- Ну что ж, наживую так наживую.
Поставили клизму. Мишка залил себе литр воды. Я говорю:
- Заливай побольше. Говно толкать не очень то хочется!
Он залил полную кружку эсмарха себе и мне воды налил доверху.
- Не много ли воды? - спрашиваю. – Жидкая дрисня получится.
- Ничего, мама всегда так делает. Я уж тебе жопу прочищу, будь спокоен.
Ну, я с клизмой лежу, наполняюсь, а Мишка меня наполняет, то есть не наполняет, а сидит да на зад мой смотрит смотрит, жопа сама наполняется.
Скоро стемнело, мы зажгли лампу. Сидим и ждём, когда вода из нас выльется. Вдруг смотрю: пукан у Мишки раскрылся, и из него говно лезет.
- Мишка, - говорю, - что это? Почему говно лезет?
- Куда?
- Шут её знает куда! Из попки твоей лезет!
Мишка схватил пробку и стал кал обратно в попку впихивать. Мял его, мял, а оно будто пухнет в анусе, так и вываливается наружу.
- Не знаю, - говорит Мишка, - с чего это оно вылезать вздумало. Может быть, прочиститились уже?
Я вытащил у него пробку, вставил ему хуец, попробовал: анус его совсем узкий.
- Мишка, - говорю, - куда же вода девалась? Совсем сухо у тебя в попке!
- Не знаю, - говорит. - Я много воды налил. Может быть, отсюда вышла?
Стали мы Мишку осматривать: так и есть, обоссался.
- Надо ещё подлить.
Он убрал за собой кал и достал смазку анальную на водной основе. Стали смазывать его дальше. Смазывали, смазывали - смотрим, опять говно из него наружу лезет.
- Ах, чтоб тебя! - говорит Мишка. - Куда же ты лезешь?
Схватил кастрюлю, стал лишний кал в неё откладывать. Отложил и снова попку смазкой смазал.
- Вот видишь, - говорит, - ты думал, что смазки много, а её ещё подливать приходится.
Продолжаем дальше. Что за комедия! Вставил в него хуец по самые яйца, а у него опять вылезает кал. Я говорю:
- Ты, наверно, много ел на днях. Вот говну и тесно в тебе становится.
- Да, - говорит Мишка, - кажется, я немного переел. Это всё ты виноват: “Ешь, говорит, побольше. Есть хочется!”
- А откуда я знаю, сколько надо перед анальным сексом есть? Ты ведь говорил, что умеешь в жопу давать.
- Ну и даю, не мешай только.
- Пожалуйста, не буду тебе мешать. Отошёл я в сторонку, а Мишка ебется, то есть не ебется, а только и делает, что пальцы в рот суёт и проблёвывается. Весь стол уставил тарелками, как в ресторане, и всё время блюет или срет в них.
Я не вытерпел и говорю:
- Ты что-то не так делаешь. Так ведь до утра можно блевать!
- А нам-то куда спешить?
- Нам надо поебаться да спать ложиться. Смотри, скоро двенадцать часов.
- Успеешь, - говорит, - выспаться.
И снова бух в кастрюлю срёт. Тут я понял, в чём дело.
- Ты, - говорю, - всё время срешь, надо тебя заткнуть.
- А как, по-твоему, хуем что ли заткнуть?
- Смазать, - говорю, - член побольше, и будем ебаться, теперь уж вгрязную.
Отобрал я у него я у него кастрюлю, вытряхнул из неё говно на Мишку.
- Блюй теперь на мой член, - говорю, - заместо смазки. Мишка сунул пальцы, не идет рвота.
- Нету, - говорит, - воды. Вся вышла.
- Что же мы делать будем? Как за водой идти, темнота какая! - говорю. - И колодца не увидишь.
- Чепуха! Сейчас принесу
Он взял спички, привязал к ведру верёвку и пошёл к колодцу. Через минуту возвращается.
- А вода где? - спрашиваю.
- Вода... там, в колодце.
- Сам знаю, что в колодце. Где ведро с водой?
- И ведро, - говорит, - в колодце.
- Как - в колодце?
- Так, в колодце.
- Упустил?
- Упустил.
- Ах ты, - говорю, - размазня! Ты что ж, нас уморить голодом хочешь? Чем теперь воды достать?
- Чайником можно. Я взял чайник и говорю:
- Давай верёвку.
- А её нет, верёвки.
- Где же она?
- Там.
- Где - там?
- Ну... в колодце.
- Так ты, значит, с верёвкой ведро упустил?
- Ну да.
Стали мы другую верёвку искать. Нашли. Связал я Мишку и давай его ебать в жопу.
- Помогите, - плачет Мишка, - сейчас позову соседей.
- С ума, - говорю, - сошёл! Нет у нас соседей на хуторе, все спились.
Тут, как нарочно, обоим нам пить захотелось; кажется, сто рублей за кружку воды отдал бы! Мишка говорит:
- Это всегда так бывает: когда нет воды, так ещё больше пить хочется. Поэтому в пустыне всегда пить хочется, потому что там нет воды.
Я говорю;
- Ты не рассуждай. А пей мою мочу.
Достал я у него из жопы член, измазанный говном, и нассал Мишке в рот. Живот у Мишки натянулся, как струна, вот-вот лопнет.
- Не выдержит! – булькает Мишка. - Я чувствую.
- Может быть, если осторожно, то выдержит, - говорю.
Стал я ссать дальше. Только начал, плюх - и закатились глаза у Мишки.
- Не выдержал? – спрашиваю у Мишки.
А он возится, из него из всех щелей вода лезет.
-Надо к тебе камень привязать и в колодец бросить. - Говорю.
Взял леску от удочки и удавил Мишку.
- Ах ты, растяпа! - говорю- Чудаки мы! Донес его до колодца и сбросил туда, пиздабола.

Гимназист VII класса Егор Зиберов милостиво подает Пете Удодову руку. Петя, двенадцатилетний мальчуган в сером костюмчике, пухлый и краснощекий, с маленьким лбом и щетинистыми волосами, расшаркивается и лезет в шкап за тетрадками. Занятие начинается.
Согласно условию, заключенному с отцом Удодовым, Зиберов должен заниматься с Петей по два часа ежедневно, за что и получает шесть рублей в месяц. Готовит он его во II класс гимназии. (В прошлом году он готовил его в I класс, но Петя порезался.)
– Ну-с... – начинает Зиберов, закуривая папиросу. – Вам задано четвертое склонение. Склоняйте fructus!
Петя начинает склонять.
– Опять вы не выучили! – говорит Зиберов, вставая. – В шестой раз задаю вам четвертое склонение, и вы ни в зуб толконуть! Когда же, наконец, вы начнете учить уроки?
– Опять не выучил? – слышится за дверями кашляющий голос, и в комнату входит Петин папаша, отставной губернский секретарь Удодов. – Опять? Почему же ты не выучил? Ах ты, свинья, свинья! Верите ли, Егор Алексеич? Ведь и вчерась порол!
И, тяжело вздохнув, Удодов садится около сына и засматривает в истрепанного Кюнера. Зиберов начинает экзаменовать Петю при отце. Пусть глупый отец узнает, как глуп его сын! Гимназист входит в экзаменаторский азарт, ненавидит, презирает маленького краснощекого тупицу, готов побить его. Ему даже досадно делается, когда мальчуган отвечает впопад – так опротивел ему этот Петя!
– Вы даже второго склонения не знаете! Не знаете вы и первого! Вот вы как учитесь! Ну, скажите мне, как будет звательный падеж от meus filius 1?
– От meus filius? Meus filius будет... это будет...
Петя долго глядит в потолок, долго шевелит губами, но не дает ответа.
– А как будет дательный множественного от dea 2?
– Deabus... filiabus! – отчеканивает Петя.
Старик Удодов одобрительно кивает головой. Гимназист, не ожидавший удачного ответа, чувствует досаду.
– А еще какое существительное имеет в дательном abus? – спрашивает он.
Оказывается, что и "anima – душа" имеет в дательном abus, чего нет в Кюнере.
– Звучный язык латинский! – замечает Удодов. – Алон... трон... бонус... антропос... Премудрость! И всё ведь это нужно! – говорит он со вздохом.
"Мешает, скотина, заниматься... – думает Зиберов. – Сидит над душой тут и надзирает. Терпеть не могу контроля!" – Ну-с, – обращается он к Пете. – К следующему разу по латыни возьмете то же самое. Теперь по арифметике... Берите доску. Какая следующая задача?
Петя плюет на доску и стирает рукавом. Учитель берет задачник и диктует:
– "Купец купил 138 арш. черного и синего сукна за 540 руб. Спрашивается, сколько аршин купил он того и другого, если синее стоило 5 руб. за аршин, а черное 3 руб.?" Повторите задачу.
Петя повторяет задачу и тотчас же, ни слова не говоря, начинает делить 540 на 138.
– Для чего же это вы делите? Постойте! Впрочем, так... продолжайте. Остаток получается? Здесь не может быть остатка. Дайте-ка я разделю!
Зиберов делит, получает 3 с остатком и быстро стирает.
"Странно... – думает он, ероша волосы и краснея. – Как же она решается? Гм!.. Это задача на неопределенные уравнения, а вовсе не арифметическая"...
Учитель глядит в ответы и видит 75 и 63.
"Гм!.. странно... Сложить 5 и 3, а потом делить 540 на 8? Так, что ли? Нет, не то".
– Решайте же! – говорит он Пете.
– Ну, чего думаешь? Задача-то ведь пустяковая! – говорит Удодов Пете. Экий ты дурак, братец! Решите уж вы ему, Егор Алексеич.
Егор Алексеич берет в руки грифель и начинает решать. Он заикается, краснеет, бледнеет.
– Эта задача, собственно говоря, алгебраическая, – говорит он. Из-за растущего напряжения, кабинет наполняется запахом, похожим на тухлое яйцо и Егор Алексеич, почёсывая, по видимому, тухлое яйцо, растаявшее у него в брюках. – Ее с иксом и игреком решить можно. Впрочем, можно и так решить. Я, вот, разделил... понимаете? Теперь, вот, надо вычесть... понимаете? Или, вот что... Решите мне эту задачу сами к завтраму... Подумайте...
Петя ехидно улыбается. Удодов тоже улыбается. Оба они принимаются по очереди мыть залупы в раковине. Ученик VII класса еще пуще конфузится, от вони начинает щипать глаза и Егор Алексеевич, от страха начинает бежать к двери, спотыкается и, пытаясь не упасть, маняврируя, растягивается в очень удобном положении. Раздался треск порванных штанов, говно ручьём расплылось по полу.
– И без алгебры решить можно, – говорит Удодов, плюя на ладоху и растирая плевок по жилистому, средних размеров хую. – а щас мы тея ебать будем...
Он щелкает по Ебалу Егора кулаком и говорит.
– Этот мудак обосрался, Петя, еби его первым.
Петя вставляет учителю в очко елду и весь пачкается говном, начинает плакать.
– Щиплет, ссука. – Говорит Петя и пытается встать, хуй у него уже не стоит, а с яиц свисает шматок говна. Запах поражения заставляет Петю неистово блевать и плакать.
– Эх, сука. Ладно, подожди меня за дверью. – Сказал Удодов и принялся раздевать Егора и тряпкой вытерать его грязное дупло.
Учителю становится нестерпимо жутко. С замиранием сердца поглядывает он на хуй Удодова и понимает, что в школу завтра не пойдёт.
Так и проебались математики до вечера. Все, кроме Пети, он только смотрел с прохода как его батя принимает пост и даёт Егору себя дрючить. На душе у Пети становится тепло, он расплывается в ностальгии и улыбается, дрочит и периодически корчится в детском, невинном, сухом оргазме.

Однажды Петя возвращался из детского сада. В этот день он научился считать до десяти. Дошёл он до своего дома, а его младшая сестра Валя уже дожидается у ворот.
— А я уже считать умею! — похвастался Петя. — В детском саду научился. Вот смотри, как я сейчас все ступеньки на лестнице сосчитаю.
Стали они подниматься по лестнице, а Петя громко ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Ну, чего ж ты остановился? — спрашивает Валя.
— Погоди, я забыл, какая дальше ступенька. Я сейчас вспомню.
— Ну вспоминай, — говорит Валя. Стояли они на лестнице, стояли. Петя говорит:
— Нет, я так не могу вспомнить. Ну-ка, лучше начнём сначала.
Сошли они с лестницы вниз. Стали снова вверх подниматься.
— Одна, — говорит Петя, — две, три, четыре, пять…
И снова остановился.
— Опять забыл? — спрашивает Валя.
— Забыл! Как же это! Только что помнил я вдруг забыл! Ну-ка, ещё попробуем.
Снова спустились с лестницы, и Петя начал сначала:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Может быть, двадцать пять? — спрашивает Валя.
— Да нет! Только думать мешаешь! Вот видишь, из-за тебя забыл! Придётся опять сначала.
— Не хочу я сначала! — говорит Валя. — Что это такое? То вверх, то вниз, то вверх, то вниз! У меня уже ноги болят.
— Не хочешь — не надо, — ответил Петя. — А я не пойду дальше, пока не вспомню.
Валя пошла домой и говорит маме:
— Мама, там Петя на лестнице ступеньки считает: одна, две, три, четыре, пять, а дальше не помнит.
— А дальше шесть, — сказала мама.
Валя побежала обратно к лестнице, а Петя всё ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Шесть! — шепчет Валя. — Шесть! Шесть!
— Шесть! — обрадовался Петя и пошёл дальше. — Семь, восемь, девять...
Но тут Валя сильно толкнула Петю в грудь. Он зашатался, не удержал равновесия и с отчаянным воплем покатился по лестнице вниз. Где-то на второй ступеньке послышался легкий хруст, и крик оборвался. Петя замер на площадке с неестественно повернутой головой. Его глаза закатились.
— Шесть! — снова зашептала Валя. — Шесть! Шесть! Миленький Сатана, пусть мне поставят пятерку по чистописанию!
Она присела над телом Пети на корточки и шумно помочилась.

Мишутка и Стасик сидели в саду на скамеечке и разговаривали. Только они разговаривали не просто, как другие ребята, а рассказывали друг другу разные небылицы, будто пошли на спор, кто кого переврёт.
— Сколько тебе лет? — спрашивает Мишутка.
— Девяносто пять. А тебе?
— А мне сто сорок. Знаешь, — говорит Мишутка, — раньше я был большой-большой, как дядя Боря, а потом сделался маленький.
— А я, — говорит Стасик, — сначала был маленький, а потом вырос большой, а потом снова стал маленький, а теперь опять скоро буду большой.
— А я, когда был большой, всю реку мог переплыть, — говорит Мишутка.
— У! А я море мог переплыть!
— Подумаешь — море! Я океан переплывал!
— А я раньше летать умел!
— А ну, полети!
— Сейчас не могу: разучился.
— А я один раз купался в море, — говорит Мишутка, — и на меня напала акула. Я её бац кулаком, а она меня цап за голову — и откусила.
— Врёшь!
— Нет, правда!
— Почему же ты не умер?
— А зачем мне умирать? Я выплыл на берег и пошёл домой.
— Без головы?
— Конечно, без головы. Зачем мне голова?
— Как же ты шёл без головы?
— Так и шёл. Будто без головы ходить нельзя.
— Почему же ты теперь с головой?
— Другая выросла.
«Ловко придумал!» — позавидовал Стасик. Ему хотелось соврать получше Мишутки.
— Ну, это что! — сказал он. — Вот я раз был в Африке, и меня там крокодил съел.
— Вот так соврал! — рассмеялся Мишутка.
— Вовсе нет.
— Почему же ты теперь живой?
— Так он же меня потом выплюнул.
Мишутка задумался. Ему хотелось переврать Стасика. Он думал, думал, наконец говорит:
— Один раз я шёл по улице. Кругом трамваи, автомобили, грузовики…
— Знаю, знаю! — закричал Стасик. — Сейчас расскажешь, как тебя трамвай переехал. Ты уже врал про это.
— Ничего подобного. Я не про это.
— Ну ладно. Ври дальше.
— Вот я иду, никого не трогаю. Вдруг навстречу автобус. Я его не заметил, наступил ногой — рраз! — и раздавил в лепёшку.
— Ха-ха-ха! Вот это враки!
— А вот и не враки!
— Как же ты мог раздавить автобус?
— Так он же совсем маленький был, игрушечный. Его мальчишка на верёвочке тащил.
— Ну, это не удивительно, — сказал Стасик. — А я раз на Луну летал.
— Эва, куда махнул! — засмеялся Мишутка.
— Не веришь? Честное слово!
— На чём же ты летал?
— На ракете. На чём ещё на Луну летают? Будто не знаешь сам!
— Что же ты там на Луне видел?
— Ну, что… — замялся Стасик. — Что я там видел? Ничего и не видел.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Мишутка. — А говорит, на Луну летал!
— Конечно, летал.
— Почему же ничего не видел?
— А темно было. Я ведь ночью летал. Во сне. Сел на ракету и как полечу в космическое пространство. У-у-у! А потом как полечу обратно… Летел, летел, а потом бряк о землю… ну и проснулся…
— А-а, — протянул Мишутка. — Так бы сразу и говорил. Я ведь не знал, что ты — во сне.
Тут пришёл соседский Игорь и сел рядом на скамеечке. Он слушал, слушал Мишутку и Стасика, потом говорит:
— Вот пиздят! И вам не стыдно?
— А чего стыдно? Мы же никого не обманываем, — сказал Стасик. — Пиздим, будто сказки рассказываем.
— Сказки! — презрительно фыркнул Игорь. — Нашли занятие!
— А ты думаешь, легко выдумывать!
— Чего проще!
— Ну выдумай что-нибудь.
— Сейчас… — сказал Игорь. — Пожалуйста.
Мишутка и Стасик обрадовались и приготовились слушать.
— Сейчас, — повторил Игорь. — Э-э-э… гм… кхм… э-э-э…
— Ну, что ты всё «э» да «э»!
— Сейчас! Дайте подумать.
— Ну, думай, думай!
— Э-э-э, — снова сказал Игорь и посмотрел на небо. — Сейчас, сейчас… э-э-э…
— Ну, чего же ты не выдумываешь? Говорил — чего проще!
— Сейчас… Вот! Один раз я ебал собаку, а она меня цап за ногу, повалила и сама выебла в сраку. Вот даже шрам остался и очко расхуярено.
— Ну и что же ты тут выдумал? — спросил Стасик.
— Ничего. Как было, так и рассказал.
— А говорил — выдумывать мастер!
— Я мастер, да не такой пиздабол, как вы. Вот вы всё пиздите, да без толку, а я вчера спиздел, мне от этого польза.
— Какая польза?
— А вот. Вчера вечером мама и папа ушли, а мы с Ирой остались дома. Ира легла спать, а я залез в буфет и съел полпачки нормы. Потом думаю: как бы мне не попало. Взял Ирке губы нормой намазал. Мама пришла: «Кто норму съел?» Я говорю: «Ира». Мама посмотрела, а у неё все губы в говне. Сегодня утром ей от мамы досталось, а мне мама ещё нормы дала. Вот и польза.
— Значит, из-за тебя другому досталось, а ты и рад! — сказал Мишутка.
— А тебе что?
— Мне ничего. А вот ты этот, как это называется… Пидарас! Вот!
— Сами вы пидарасы!
— Уебывай отсюда, петух, пока по еблу не схлопотал!
— Сами схлопочете!
Игорь встал, но Мишутка и Стасик быстро повалили его, и пинали ногами, пока он не отключился. Своротив Игорю челюсть, тоже пошли домой. По дороге им попалась палатка с нормой. Они остановились, стали рыться в карманах и считать, сколько у них денег. У обоих набралось только на одну порцию нормы.
— Купим порцию и разделим пополам, — предложил Стасик.
Продавщица дала им норму на палочке.
— Пойдём домой, — говорит Мишутка, — разрежем ножом, чтоб было точно.
— Пойдём.
На лестнице они встретили Иру. Глаза у неё были заплаканные.
— Ты чего ревела? — спрашивает Мишутка.
— Меня мама в унитаз макала.
— За что?
— За норму. А я ее и не ела. Это Игорь на меня наговорил. Наверное, сам съел, а на меня свалил.
— Конечно, Игорь съел. Он сам нам хвастался. Ты не плачь. Пойдём, я тебе свою полпорцию нормы дам, — сказал Мишутка.
— И я тебе свою полпорцию отдам, вот только попробую разочек и отдам, — пообещал Стасик.
— А вы разве не хотите сами?
— Не хотим. Мы уже по десять порций съели сегодня, — сказал Стасик.
— Давайте лучше это говно на троих разделим, — предложила Ира.
— Правильно! — сказал Стасик. — А то тебя затошнит, если ты одна всю порцию съешь.
Пошли они домой, разделили норму на три части.
— Вкусная штука, как земля! — сказал Мишутка. — Я очень люблю норму. Один раз я съел целое ведро нормы.
— Ну, ты выдумываешь всё! — засмеялась Ира. — Кто тебе поверит, что ты ведро нормы съел!
— Так оно ведь совсем маленькое было, вёдрышко! Как ночной горшок. И нормы я туда навалил всего ничего, не больше стакана…

Когда мы с Мишкой были совсем маленькими, нам очень хотелось покататься на автомобиле, только это никак не удавалось. Сколько мы ни просили шофёров, никто не хотел нас катать. Однажды мы гуляли во дворе. Вдруг смотрим – на улице, возле наших ворот, остановился автомобиль. Шофёр из машины вылез и куда-то ушёл. Мы подбежали. Я говорю:
–　Это «Волга».
А Мишка:
–　Нет, это «Москвич».
–　Много ты понимаешь!　– говорю я.
–　Конечно, «Москвич»,　– говорит Мишка.　– Посмотри, какой у него капор.
–　Какой,　– говорю,　– капор? Это у девчонок бывает капор, а у машины – капот! Ты посмотри, какой кузов.
Мишка посмотрел и говорит:
–　Ну, такое пузо, как у «Москвича».
–　Это у тебя,　– говорю,　– пузо, а у машины никакого пуза нет.
–　Ты же сам сказал «пузо».
–　«Кузов», я сказал, а не «пузо»! Эх, ты! Не понимаешь, а лезешь!
Мишка подошёл к автомобилю сзади и говорит:
–　А у «Волги» разве есть буфер? Это у «Москвича» – буфер.
Я говорю:
–　Ты бы лучше молчал. Выдумал ещё буфер какой-то. Буфер – это у вагона на железной дороге, а у автомобиля бампер. Бампер есть и у «Москвича» и у «Волги».
Мишка потрогал бампер руками и говорит:
–　На этот бампер можно сесть и поехать.
–　Ну нахуй,　– говорю я ему. А он:
–　Да ты не ссы. Проедем немного и спрыгнем.
Тут пришёл шофёр и сел в машину. Мишка подбежал сзади, уселся на бампер и шепчет:
–　Садись скорей, пидорас! Садись скорей, блядь! Я говорю:
–　Не надо!
А Мишка:
–　Иди скорей! Эх ты, трусишка!
Я подбежал, прицепился рядом. Машина тронулась и как помчится! Мишка испугался и говорит:
–　Я спрыгну! Я спрыгну!
–　Не надо,　– говорю,　– распидорасит!
А он твердит:
–　Я спрыгну! Я спрыгну!
И уже начал опускать одну ногу. Я оглянулся назад, а за нами другая машина мчится. Я кричу:
–　Не смей! Смотри, сейчас тебя машина перехуярит!
Люди на тротуаре останавливаются, на нас смотрят. На перекрёстке милиционер засвистел в свисток. Мишка перепугался, спрыгнул на мостовую, а руки не отпускает, за бампер держится, ноги по земле волочатся. Я испугался, схватил его за шиворот и тащу вверх. Автомобиль остановился, а я всё тащу. Мишка наконец снова залез на бампер. Вокруг народ собрался. Я кричу:
–　Держись, дурак, крепче!
Тут все засмеялись. Я увидел, что мы остановились, и слез.
–　Слезай,　– говорю Мишке.
А он с перепугу ничего не понимает. Насилу я оторвал его от этого бампера. Подбежал милиционер, номер записывает. Шофёр из кабины вылез – все на него набросились:
–　Не видишь, что у тебя сзади делается?
А про нас забыли. Я шепчу Мишке:
–　Пойдём!
Отошли мы в сторонку и бегом в переулок. Прибежали домой, запыхались. У Мишки обе ноги в мясо ободраны и штаны мокрые от мочи. Это он когда по мостовой на животе ехал. Досталось ему от мамы!
Потом Мишка говорит:
–　Штаны – это ничего, зашить можно, а ноги сами уже не заживут. Мне вот только шофёра жалко: ему, наверно, из-за нас достанется. Видал, милиционер номер машины записывал?
Я говорю:
–　Надо было остаться и сказать, что шофёр не виноват.
–　А мы милиционеру письмо напишем,　– говорит Мишка.
Стали мы письмо писать. Писали, писали, листов двадцать бумаги испортили, наконец написали:
«Дорогой товарищ милиционер! Вы не правильно записали номер. То есть, Вы записали номер правильно, только не правильно, что шофёр виноват. Шофёр не виноват: виноваты мы с Мишкой. Мы прицепились, а он не знал. Шофёр хороший и ездит правильно».
На конверте написали:
«Угол улицы Горького и Большой Грузинской, получить милиционеру».
Запечатали письмо и бросили в ящик. Наверно, дойдёт.
- Вводите его – раздался сухой строгий голос.
В помещение суда ввели мужчину. На вид ему было лет 40. Выглядел он очень жалко. Каждое его движение было резким и неуверенным.
- Сергей Геннадьевич Новиков, верно? – спросил прокурор
Мужчина промолчал.
- Новиков? – грозно спросил судья.
- Н-н-новиков.
- Ну, с ним всё понятно – сказал прокурор и налил себе прозрачной жидкости из хрустального кувшина с круглой пробкой.
- Да, но надо по протоколу.
- Вы ранее привлекались к ответственности?
- Ббб..было один р-рр-раз..
Прокурор открыл увесистую папку и посмотрел в неё.
- Отказывался есть норму. Потом за домом нашли два брикета.
Присяжные в зале зашумели.
- Ну, с ним всё понятно – сказал судья.

Стояло раннее утро. Новикова вывели из камеры и толчком отправили в путь по коридору, пахнущему карболкой. Над головой мерцали лампы.
На улице было холодно. Пахло сырой землёй.
Новикова поставили напротив стены.
- Три…
- Два…
- Огонь!
Тело Новикова вздрогнуло как будто от испуга, и он тяжело рухнул на мокрую траву. Его рубашка превратилась в багровое полотно.
- Готовенький, уноси его.
Прокурор ткнул Новикова носком кожаного ботинка производства кожкомбината имени Ленина. Затем закурил.
Вернувшись домой, прокурор проверил почтовый ящик. В нём лежал конверт. Обратный адрес указывал на местное отделение милиции. Прокурор вошёл в квартиру, открыл конверт и увидел две записки. Первая была написана детьми, они писали, что Новиков не виноват. Вторая, за авторством участкового, подтверждала, что Новиков не знал о том, что происходит.
Прокурор закурил. Почесав подбородок, он посмотрел на улицу. Возле песочницы бабка поднимала подол своего платья и показывала пизду детям. Прокурор достал из кармана спички и поджог конверт и обе записки. Пепел выбросил в унитаз и смыл.

Саша давно просил маму подарить ему пистолет, который стреляет пистонами.
– Зачем тебе такой пистолет? – говорила мама. – Это опасная игрушка.
– Что тут опасного? Если б он пулями стрелял, а то пистонами. Из него всё равно никого не убьёшь.
– Мало ли что может случиться. Пистон отскочит и попадёт тебе в глаз.
– Не попадёт! Я буду зажмуриваться, когда буду стрелять.
– Нет, нет, от этих пистолетов бывают разные неприятные случаи. Ещё выстрелишь да напугаешь кого нибудь. – сказала мама.
Так и не купила ему пистолета. А у Саши были две старшие сёстры, Маринка и Ирочка. Вот он и стал просить сестёр:
– Миленькие, купите мне пистолетик! Мне очень хочется. За это я всегда буду вас слушаться.
– Ты, Сашка, хитренький! – сказала Марина. – Когда тебе надо, так ты подлизываешься и миленькими называешь, а как только мама уйдёт, с тобой и не сладишь.
– Нет, сладишь, сладишь! Вот увидите, как я буду вести себя хорошо.
– Ладно, – сказала Ира. – Мы с Мариной подумаем. Если обещаешь вести себя хорошо, то, может быть, купим.
– Обещаю, обещаю! Всё обещаю, только купите!

На другой день сёстры подарили ему пистолет и коробку с патронами. Пистонов, сказали, не было в магазине. Пистолет был новенький и блестящий, а патронов было много: штук пятьдесят или сто. Стреляй хоть весь день – не перестреляешь. От радости Саша прыгал по комнате, прижимал пистолет к груди, целовал его и говорил:
– Миленький мой, хорошенький пистолетик! Как я тебя люблю!
Потом он нацарапал на ручке пистолета своё имя и начал стрелять. Сразу запахло порохом, а через минуту в комнате стало сине от дыма.
– Довольно тебе стрелять, – сказала наконец Ира. – Я каждый раз вздрагиваю от этих выстрелов.
– Трусиха! – ответил Сашка. – Все девчонки – трусихи!
– Вот отнимем у тебя пистолет, тогда узнаешь, какие мы трусихи, – сказала Марина.
– Сейчас я пойду во двор и буду пугать ребят пистолетом, – заявил Сашка.
Он вышел во двор, но ребят во дворе не было. Тогда он побежал за ворота, и вот тут то случилась эта история. Как раз в это время по улице шла старушка. Сашка подпустил её поближе – и как бабахнет в нее из пистолета! Старушка вздрогнула и повалилась, только череп брызнул. И тут другая старушка выглянула из-за угла и как завопит:
– Милиция! Убивают! – и скрылась.
– Вот так штука! – испугался Саша. – Кажется, на самом деле пошла в милицию жаловаться.
Он, запыхавшись, прибежал домой.
– Чего ты запыхался, будто за тобой волк гонится? – спросила Ира.
– Это я так просто.
– Нет, ты уж лучше скажи. Сразу видно, что чего нибудь натворил.
– Да ничего я не натворил – просто так… Завалил бабку какую то.
– Какую бабку?
– Ну «какую, какую»! Обыкновенную. Просто шла по улице бабушка, а я взял да и выстрелил.
– Зачем же ты выстрелил?
– Сам не знаю. Идёт бабушка. «Дай, думаю, выстрелю». Ну и выстрелил.
– А она что?
– Ничего. Сдохла. А другая бабка увидела и пошла в милицию жаловаться.
– Вот видишь, обещал вести себя хорошо, а сам что наделал!
– Я же не виноват, что бабка попалась.
– Вот придёт милиционер, он тебе покажет бабку! – пригрозила Ира. – Будешь знать, как людей жмурить!
– А как он меня найдёт? Он ведь не знает, где я живу. Даже имени моего не знает.
– Найдёт, будь спокоен! Милиционеры всё знают.
Целый час Саша просидел дома и всё выглядывал в окно – не идёт ли милиционер. Но милиционера не было видно. Тогда он понемногу успокоился, развеселился и сказал:
– Наверно, бабушка меня просто попугать хотела, чтоб я не баловался.
Он решил снова пострелять из своего любимого пистолета и сунул руку в карман. В кармане лежала коробка с патронами, но пистолета не было. Он полез в другой карман, но и там было пусто. Тогда он принялся искать по всей комнате. Смотрел и под столами и под диваном. Пистолет исчез, будто провалился сквозь землю. Саше стало обидно до слёз.
– Не успел даже поиграть! – хныкал он. – Такой пистолетик был!
– Может быть, ты его во дворе потерял? – спросила Ира.
– Наверно, я его там, за воротами, выронил, – сообразил Саша.
Он открыл дверь и бросился через двор на улицу. За воротами пистолета не было.
«Ну, теперь его уже нашёл кто нибудь и взял себе!» – с досадой подумал Саша и тут вдруг увидел, что из переулка напротив вышел милиционер и быстро зашагал через улицу, прямо к Сашиному дому.
«За мной идёт! Видно, бабка таки нажаловалась!» – испугался Саша и стремглав побежал домой.
– Ну, нашёл? – спросила его Маринка и Ирочка.
– Тише! – прошипел Сашка. – Милиционер идёт!
– Куда?
– Сюда, к нам.
– Где ты его видел?
– На улице.
Марина и Ира стали над ним смеяться:
– Эх ты, трусишка! Увидел милиционера и испугался. Может быть, милиционер совсем в другое место идёт.
– Да я вовсе и не боюсь его! – стал храбриться Сашка. – Что мне милиционер! Подумаешь!
Тут за дверью послышались шаги, и вдруг зазвонил звонок. Маринка и Ира побежали открывать дверь. Сашка высунулся в коридор и зашипел:
– Не открывайте ему!
Но Марина уже отворила дверь. На пороге стоял милиционер. Блестящие пуговицы так и сверкали на нём. Сашка опустился на четвереньки и полез под диван.
– Скажите, девочки, где здесь шестая квартира? – послышался голос милиционера.
– Это не здесь, – ответила Ира, одновременно подмигивая милиционеру и показывая пальцем на диван. – Здесь первая, а шестая – это нужно выйти во двор, а там дверь направо.
– Во дворе, дверь направо? – тупо повторил милиционер.
– Ну да.
Саша понял, что милиционер вовсе не за ним пришёл, и он уже хотел вылезти из под дивана, но тут милиционер спросил:
– Кстати, не у вас тут живёт мальчик Саша?
– У нас, – ответила Ира.
– А вот он то мне как раз нужен, – сказал милиционер и вошёл в комнату.
Марина и Ира вошли вместе с милиционером в комнату и увидели, что Сашка куда то исчез. Марина даже заглянула под диван. Сашка увидел её и молча погрозил ей из под дивана кулаком, чтобы она не выдавала его.
– Ну, где же ваш Саша? – спросил милиционер. Девочки очень испугались за Сашу и не знали, что отвечать. Наконец Марина сказала:
– А его, понимаете, дома нет. Он, понимаете, гулять ушёл.
– А что вы про него знаете? – спросила милиционера Ира.
– Что же я знаю! – ответил милиционер. – Знаю, что зовут его Саша. Ещё знаю, что у него был новенький пистолет, а теперь у него этого пистолета нету.
«Всё знает!» – подумал Сашка.
От страха у него даже зачесалось в носу, и он как чихнёт под диваном: «Алчхи!»
– Кто это там? – удивился милиционер.
– А это у нас… Это у нас собака, – соврала Маринка.
– Чего же она под диван забралась?
– А она у нас всегда под диваном спит, – продолжала сочинять Марина.
– Как же её зовут?
– Э… Бобик, – выдумала Маринка и покраснела, как свёкла.
– Бобик! Бобик! Фью! – засвистел милиционер. – Почему же она не хочет вылезать? Фью! Фью! Ишь ты, не хочет. А собака хорошая? Какой породы?
– Э… – протянула Маринка. – Э э… – Она никак не могла вспомнить, какие бывают породы собак. – Порода эта вот… – сказала она. – Как её?.. Хорошая порода… Длинношёрстный фокстерьер!
– О, это замечательная собака! – обрадовался милиционер. – Я знаю. У неё такая волосатая морда.
Он нагнулся и посмотрел под диван. Саша лежал ни жив ни мёртв и во все глаза глядел на милиционера. Милиционер даже свистнул от изумления:
– Так вот тут какой фокстерьер! Ты чего под диван забрался, а? Ну ка, вылезай, теперь всё равно попался!
– Не вылезу! – заревел Саша.
– Почему?
– Вы меня на бутылку посадите.
– За что?
– За старушку.
– За какую старушку?
– За которую я застрелил.
– Не пойму, про какую он тут старушку толкует? – сказал милиционер.
– Он на улице из пистолета стрелял, а мимо шла бабушка и словила маслину, – объяснила Ира.
– Ах, вот что! Значит, это его пистолет? – спросил милиционер и достал из кармана новенький, блестящий пистолет.
– Его, его! – обрадовалась Ира. – Это ему его дружки передали, а он потерял. Где вы его нашли?
– Да вот тут, во дворе, у вашей двери… Ну, признавайся, зачем ты убил бабушку? – спросил милиционер и нагнулся к Саше.
– Я нечаянно… – ответил Саша из под дивана.
– Не правда! По глазам вижу, что не правда. Вот скажи правду – отдам пистолет обратно.
– А что мне будет, если я скажу правду?
– Ничего не будет. Отдам пистолет – и всё.
– А на бутылку не посадите?
– Нет.
– Я не хотел убивать бабушку. Я только хотел попробовать, умрет она она или нет.
– А вот это, братец, нехорошо! За это тебя следовало бы посадить на бутылку, да ничего не поделаешь: раз я обещал не сажать – значит, должен исполнить. Только смотри, если ещё раз набедокуришь – обязательно посажу. Ну, а теперь вылезай из под дивана, лицом к стене. Статья 105. Ничего, перекантуешься по малолетке.
И милиционер увел Сашу.
– Ну наконец-то мы одни! – сказала Марина, и нежно потеребила груди сестры.

Один раз Павлик взял с собой Котьку на реку ловить рыбу. Но в этот день им не повезло: рыба совсем не клевала. Зато когда шли обратно, они забрались в колхозный огород и набрали полные карманы огурцов. Колхозный сторож заметил их и засвистел в свисток. Они от него бежать. По дороге домой Павлик подумал, как бы ему дома не досталось за то, что он лазит по чужим огородам. И он отдал свои огурцы Котьке.
Котька пришел домой радостный:
- Мама, я тебе огурцов принес!
Мама посмотрела, а у него полные карманы огурцов, и за пазухой огурцы лежат, и в руках еще два больших огурца.
- Где ты их взял? - говорит мама.
- На огороде.
- На каком огороде?
- Там, у реки, на колхозном.
- Кто ж тебе позволил?
- Никто, я сам нарвал.
- Значит, украл?
- Нет, не украл, а так просто... Павлик брал, а мне нельзя, что ли? Ну, и я взял.
Котька начал вынимать огурцы из карманов.
- Постой, постой! Не выгружай! - говорит мама,
- Почему?
- Сейчас же неси их обратно!
- Куда ж я их понесу? Они на грядке росли, а я сорвал. Все равно они теперь уже расти не будут.
- Ничего, отнесешь и положишь на той же грядке, где сорвал.
- Ну, я их выброшу.
- Нет, не выбросишь! Ты их не садил, не растил, не имеешь права и выбрасывать.
Котька стал плакать:
- Там сторож. Он нам свистел, а мы убежали.
- Вот видишь, что делаете! А если б он поймал вас?
- Он не догнал бы. Он уже старенький дедушка.
- Ну как тебе не стыдно! - говорит мама. - Ведь дедушка за эти огурцы отвечает. Узнают, что огурцы пропали, скажут, что дедушка виноват. Хорошо будет?
Мама стала совать огурцы обратно Котьке в карман. Котька плакал и кричал:
- Не пойду я! У дедушки ружье. Он выстрелит и убьет меня.
- И пусть убьет! Пусть лучше у меня совсем не будет сына, чем будет сын вор.
- Ну, пойдем со мной, мамочка! На дворе темно. Я боюсь.
- А брать не боялся?
Мама дала Котьке в руки два огурца, которые не поместились в карманах, и вывела его за дверь.
- Или неси огурцы, или совсем уходи из дому, ты мне не сын!
Котька повернулся и медленно-медленно пошел по улице.
Уже было совсем темно.
"Брошу их тут, в канаву, а скажу, что отнес, - решил Котька и стал оглядываться вокруг. - Нет, отнесу: еще кто-нибудь увидит и дедушке из-за меня попадет".
Он шел по улице и плакал. Ему было страшно.
"Павлику хорошо! - думал Котька. - Он мне свои огурцы отдал, а сам дома сидит. Ему небось не страшно".
Вышел Котька из деревни и пошел полем. Вокруг не было ни души. От страха он не помнил, как добрался до огорода. Остановился возле шалаша, стоит и плачет все громче и громче.
Сторож услышал и подошел к нему.
- Ты чего плачешь? - спрашивает.
- Дедушка, я принес огурцы обратно.
- Какие огурцы?
- А которые мы с Павликом нарвали. Мама сказала, чтоб я отнес обратно.
- Вот оно какое дело! - удивился сторож. - Это, значит, я вам свистел, а вы все-таки огурцы-то стащили. Нехорошо!
- Павлик брал, и я взял. Он мне и свои огурцы отдал.
- А ты на Павлика не смотри, сам понимать должен. Ну, больше не делай так. Давай огурцы и иди домой.
Котька вытащил огурцы и положил их на грядку.
- Ну, все, что ли? - спросил старик.
- Нет... одного не хватает, - ответил Котька и снова заплакал.
- Почему не хватает, где же он?
- Дедушка, я один огурец в попу засунул. Что теперь будет?
- Ну что ж будет? Ничего не будет. Нагнись-ка.
- Я не хочу...
- Ишь ты какое дело! - усмехнулся дедушка. - Нет, ты давай, нагибайся. Шортики приспусти. Вот так... Вот он, мой огурец. А вот тебе огурец! Вот тебе! Вот! Вот!
- Ааааа! Дедушка, не надо!
- Не ори, щенок! На! На! На! На!
- Ааааа? Ой, ой,ой, ой... Ойойой! Ой! Еще!
...Котька побежал домой. Потом вдруг остановился и закричал издали:
- Дедушка, дедушка!
- Ну что еще?
- А этот вот огурец, которым ты меня... как будет считаться - украл я его или нет?
- Ха! - рассмеялся дед. - Вот еще какая задача! Ну чего там, пусть не украл.
- А как же?
- Ну, считай, что я тебе подарил его.
- Спасибо, дедушка! Я пойду.
- Иди, иди, сынок.
Котька во весь дух помчался по полю, через овраг, по мостику через ручей и, уже не спеша, пошел по деревне домой. Из очка вытекала сперма, но он этого не замечал. На душе у него было радостно.

>>171252319 (OP)
Подумал что это тред анекдотов

Аноны, есть идея, как словить лулзов. Создаём впараше группу "аудиорассказы для детей", родители оставляют плеер рядом с пиздюком, а сами идут ебаться, пиздюк узнает много новых слов. Только нужно будет группу пропиарить, и текст кто то зачитывать должен, но только не я.

Я расскажу вам про Федю Рыбкина, о том, как он насмешил весь класс. У него была привычка смешить ребят. И ему было всё равно: перемена сейчас или урок. Так вот. Началось это с того, что Федя подрался с Гришей Копейкиным из-за флакончика туши. Только если сказать по правде, то никакой драки тут не было. Никто никого не бил. Они просто вырывали друг у друга из рук флакончик, а тушь из него выплеснулась, и одна капля попала Феде на лоб. От этого на лбу у него получилась чёрная клякса величиной с пятак.
Сначала Федя рассердился, а потом он увидел, что ребята смеются, глядя на его кляксу, и решил, что это даже лучше. И не стал смывать кляксу.
Скоро зазвонил звонок, пришла Зинаида Ивановна, и начался урок. Все ребята оглядывались на Федю и потихоньку смеялись над его кляксой. Феде очень нравилось, что он одним своим видом может смешить ребят. Он нарочно сунул палец в флакончик, расстегнул брюки и измазал член тушью. Тут уж никто без смеха не мог на него смотреть. В классе стало шумно.
Зинаида Ивановна сначала никак не могла понять, в чём тут дело, но она скоро заметила вываленную Федину пипиську и даже остановилась от удивления.
— Это чем ты свой... мммм... испачкал, тушью? — спросила она.
— Ага, — кивнул головой Федя.
— А какой тушью? Этой?
Зинаида Ивановна показала на флакончик, который стоял на парте.
— Этой, — подтвердил Федя, и рот его разъехался чуть ли не до ушей.
Зинаида Ивановна надела на нос очки и с серьёзным видом осмотрела чёрные пятна на члене Феди, после чего сокрушённо покачала головой.
— Напрасно ты это сделал, напрасно! — сказала она.
— А что? — забеспокоился Федя.
— Да, видишь ли, тушь эта химическая, ядовитая. Она разъедает кожу. От этого писька сперва начинает чесаться, потом на ней вскакивают волдыри, а потом уже ганрена.
Федя перепугался. Лицо у него вытянулось, рот сам собою открылся.
— Я больше не буду мазать его тушью, — пролепетал он.
— Да уж думаю, что больше не будешь! — усмехнулась Зинаида Ивановна и продолжала урок.
Федя поскорей принялся стирать пятна туши носовым платком, потом повернул своё хозяйство к Грише Копейкину и спросил:
— Есть?
— Есть, — шёпотом сказал Гриша.
Федя снова принялся тереть пах платком, но чёрные пятна глубоко въелись в кожу и не стирались.
Гриша протянул Феде ластик и сказал:
— На вот. У меня есть замечательная резинка. Потри попробуй. Если она тебе не поможет, то пиши пропало.
Федя принялся тереть член Гришиной резинкой, но и это не помогло. Тогда он решил сбегать умыться и поднял руку. Но Зинаида Ивановна, будто нарочно, не замечала его. Он то вставал, то садился, то приподнимался на цыпочки, стараясь вытянуть руку как можно выше. Наконец Зинаида Ивановна спросила, что ему нужно.
— Разрешите мне пойти в туалет, — попросил жалобным голосом Федя.
— А что, уже чешется?
— Н-нет, — замялся Федя. — Кажется, ещё не чешется.
— Ну, тогда посиди. На переменке успеешь помыться.
Федя сел на место и снова принялся тереть член промокашкой.
— Чешется? — озабоченно спрашивал Гриша.
— Н-нет, кажется, не чешется… Нет, кажется, чешется. Не разберу, чешется или не чешется. Кажется, уже чешется! Ну-ка, посмотри, нет ещё волдырей?
— Волдырей ещё нет, а вокруг уже всё покраснело, — шёпотом сказал Гриша.
— Покраснело? — испугался Федя. — Отчего же покраснело? Может быть, уже гангрена?
Федя снова стал поднимать руку и просить Зинаиду Ивановну отпустить его в туалет.
— Чешется! — хныкал он.
Теперь ему было не до смеха. А Зинаида Ивановна говорила:
— Ничего. Пусть почешется. Зато в другой раз не станешь мазать письку чем попало.
Федя сидел как на иголках и всё время хватался за член руками. Ему стало казаться, что член на самом деле стал чесаться, а на месте пятен уже начинают вздуваться шишки.
— Ты лучше не три, — посоветовал ему Гриша.
Наконец прозвонил звонок. Федя первым выскочил из класса и во всю прыть побежал в туалет. Там он всю перемену тёр член мылом, а весь класс над ним потешался. Наконец он начисто оттёр пятна туши и целую неделю после того ходил серьёзным. Всё ждал, что член омертвеет. И тот таки омертвел, и врачи его ампутировали в больнице. Теперь Федя смеётся только на переменках, да и то не всегда.

Целый день ребята трудились – строили снежную горку во дворе. Сгребали лопатами снег и сваливали его под стенку сарая в кучу. Только к обеду горка была готова. Ребята полили её водой и побежали домой обедать.
– Вот пообедаем, – говорили они, – а горка пока замёрзнет. А после обеда мы придём с санками и будем кататься.
А Котька Чижов из шестой квартиры хитрый какой! Он горку не строил. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шёл горку строить, а он только руками за окном разводит да головой мотает, – как будто нельзя ему. А когда ребята ушли, он быстро оделся, нацепил коньки и выскочил во двор. Чирк коньками по снегу, чирк! И кататься то как следует не умеет! Подъехал к горке.
– О, говорит, – хорошая горка получилась! Сейчас скачусь.
Только полез на горку – бух носом!
– Ого! – говорит. – Скользкая!
Поднялся на ноги и снова – бух! Раз десять падал. Никак на горку взобраться не может.
«Что делать?» – думает.
Думал, думал – и придумал:
«Вот сейчас песочком посыплю и заберусь на неё».
Схватил он фанерку и покатил к дворницкой. Там – ящик с песком. Он и стал из ящика песок на горку таскать. Посыпает впереди себя, а сам лезет всё выше и выше. Взобрался на самый верх.
– Вот теперь, – говорит, – скачусь!
Оттолкнулся ногой и снова – бух носом! Коньки то по песку не едут! Лежит Котька на животе и говорит:
– Как же теперь по песку кататься?
И полез вниз на четвереньках. Тут прибежали ребята. Видят – горка песком посыпана.
– Это кто здесь напортил? – закричали они. – Кто горку песком посыпал? Ты не видал, Котька?
– Нет, – говорит Котька, – я не видал. Это я сам посыпал, потому что она была скользкая и я не мог на неё взобраться.
– Ах ты, умник! Ишь что придумал! Мы трудились, трудились, а он – песком! Как же теперь кататься ?
Котька говорит:
– Может быть, когда-нибудь снег пойдёт, он засыплет песок, вот и можно будет кататься.
– Так снег, может, через неделю пойдёт, а нам сегодня надо кататься.
– Ну, я не знаю, – говорит Котька.
– Не знаешь! Как испортить горку, ты знаешь, а как починить, не знаешь! Снимай сейчас же штаны!
Котька расстегнул ремень и спустил штаны.
– Становись раком!
Котька стал раком, а ребята его по кругу пустили.
– Вот теперь, – говорят, – ты запомнишь, пидор, как горку песком посыпать.
А Котьке так давать в жопу понравилось, что он ещё и на черенок лопаты присел.
– Это, – говорит, – просто улет, надо будет еще одну горку песком посыпать!

Пишите что-нибудь свое.

Короткое. Хорошо, если рассказ влезет в один пост. Слащаво-сопливое, беззаботно-восторженное, чем вас потчевали в детстве.

Переделывайте под Сорокина. Ключевой момент: не надо с первых строк гнать чернуху, треш и порнографию. Надо где-то со второй половины текста исказить реальность. Не раньше.

Вспомните рассказы из учебников и букварей для 1-2 класса. Лучше современные, а не классику.

>>171253488
Двачую.

Мама уходила из дому и сказала Мише:
- Я ухожу, Мишенька, а ты веди себя хорошо. Не шали без меня и ничего не трогай. За это подарю тебе большой красный леденец.
Мама ушла. Миша сначала вёл себя хорошо: не шалил и ничего не трогал. Потом он только подставил к буфету стул, залез на него и открыл у буфета дверцы. Стоит и смотрит в буфет, а сам думает:
"Я ведь ничего не трогаю, только смотрю".
А в буфете стояла сахарница. Он взял её и поставил на стол: "Я только посмотрю, а ничего трогать не буду", - думает.
Открыл крышку, а там что-то красное сверху.
- Э, - говорит Миша, - да это ведь леденец. Наверно, как раз тот самый, который мне обещала мама.
Он запустил в сахарницу руку и вытащил леденец.
- Ого, - говорит, - большущий! И сладкий, должно быть.
Миша лизнул его и думает: "Пососу немножко и положу обратно".
И стал сосать. Пососёт, пососёт и посмотрит, много ли ещё осталось. И всё ему кажется много.
Наконец леденец стал совсем тоненький, со спичку. Toгдa Мишенька положил его обратно в сахарницу.
Стоит, пальцы облизывает, смотрит на леденец, а сам думает: "Съем я его совсем. Всё равно мне мама отдаст. Ведь я хорошо себя веду: не шалю и ничего такого не делаю".
Миша достал леденец, сунул в рот, а сахарницу хотел на место поставить. Взял её, а она прилипла к рукам - и бух на пол! Разбилась на две половинки. Сахар рассыпался.

Миша перепугался: "Что теперь мама скажет!" Взял он две половинки и прислонил друг к дружке. Они ничего, держатся. Даже незаметно, что сахарница, разбита. Он сложил сахар обратно, накрыл крышкой и осторожно поставил в буфет.
Наконец мама приходит:
- Ну, как ты себя вёл?
- Хорошо.
- Вот умница! Получай леденец.
Мама разделась, вывалив свою небритую брухлю из давно не стиранных штанов, повалила Мишу на пол и села мандой ему на лицу.
- Кушай ледец, кушай, Мишенька, ты же хорошо себя вел
Миша, неслышно всхлипывая, присосался к солёному клитору матери. Спустя несколько минут его мать кончила, залив лицо Миши мерзкой жижей из своей мохнатки

>>171252319 (OP)
Говно с претензией на остроумие.

Федю Зайцева с позором выгнали с урока. И мало того, что выгнали, — Клавдия Сергеевна ещё написала записку отцу: «Уважаемый товарищ Зайцев, прошу обратить внимание на поведение вашего сына. За последнее время Федя очень разболтался: на уроках подсказывает, много разговаривает со своей соседкой, а сегодня пытался кукарекать из-под парты».
— Покажешь эту записку папе, — сказала Клавдия Сергеевна, — и пускай он на ней распишется. Понял?
— Понял, — угрюмо ответил Федя и стал собирать книжки. «Ох и вредная у нас учительница!» — подумал он.
Но кто его дёрнул кукарекать? Сидел бы себе спокойно, и от отца бы не влетело. А теперь пойди покажись ему со страшной запиской! Отец такой выговор закатит — не обрадуешься. И во всём виновата Софка. Это она всё подбивала: «А ну-ка, Федя, кукарекни! Все мальчишки должны быть смелыми». Ну, Федя и показал себя. Софка-то осталась в классе, а он… ох и жизнь пошла!
Вообще эта Софка была какая-то странная девчонка. Федя сидел на задней парте один, а Софка взяла переложила к нему свой портфель и заявила: «Мне отсюда лучше на доску смотреть. Я дальнозоркая. Теперь будем вместе».
Федя хотел было взбунтоваться, но, увидев, что у Софки видны трусики, смирился. С такой хорошо сидеть, можно в любое время дома на фантазии подрочить.
Ну и с тех пор у них и пошло: что ни урок — то сплошные разговоры с Софкой и сплошные замечания от учителей.
Отец у Феди работал мастером на заводе. Человек он был строгий, молчаливый. А если скажет слово — как топором отрубит. Всё будет по-отцовскому. Например, запретил он Феде два дня выходить на улицу за то, что Федя сказал бабушке, что она разбирается в пионерских делах, как свинья в апельсинах, — и Федя сидел дома как миленький. Или вот другой случай. Федя взял и на своём велосипеде стал выделывать разные фокусы: управлять ногами, ездить задом наперёд — и врезался в дерево. На колесе образовалась «восьмёрка», руль был свёрнут, а рама поцарапана. Отец посмотрел на велосипед и сказал: «Хватит! Раз не умеешь беречь вещь, не будешь кататься целый месяц». И всё было, как сказал: Федя не катался ровно тридцать один день.
А какое наказание отец теперь выдумает — неизвестно.
Да, впрочем, не так было страшно для Феди наказание, как мысль о том, что отец опять разволнуется и у него будет болеть сердце. Ему врачи давно запретили волноваться, и дома, например, мама всегда создаёт для него покой. И Федя отца бережёт: не топает ногами в комнате, не поёт, а Вовку-соседа бьёт только на улице. А сегодня он не удержался — сорвался.
Федя бродил по улице после школы и долго раздумывал, идти ли домой или не идти. Может быть, сесть на какой-нибудь поезд и уехать на целинные земли? Или вот неплохо было бы, если бы его легонько сбил автобус. Ударил бы крылом не сильно, и Федя пролежал бы дома дней десять, и всё бы забылось: и его кукареканье и записка. А к нему могла бы приходить Софа с конфетами и печеньем, каким она всегда его угощала на уроках.
Но когда уже начало смеркаться, Федя решил, что лучше всё-таки не сталкиваться с автобусом, и пошёл к своему переулку.
Дома мамы не было, и Федя, съев холодный обед — это его пускай девчонки разогревают, а он не хозяйка? — уселся за телевизор. Но мысли о записке не давали ему покоя. Показать ли её папе или не показать? А вдруг отец разволнуется и с ним опять плохо будет?
«Ну, Софка, погоди — я тебе тоже что-нибудь подстрою!»
А что, если пойти и выебать Софку? Раз с ним произошло такое несчастье, пускай она тоже поплачет.
Сказано — сделано. Федя быстро оделся. Девочка жила через переулок. Он поднялся к ней на второй этаж и позвонил.
— Федя, это ты? — сказала Софина мама, маленькая черноволосая женщина, открывая дверь. — А Софы нет дома. Что ей передать?
— Скажите, что я приходил… по делам.
— А может быть, ты её в комнате подождёшь, если что-нибудь важное…
— Нет, спасибо, — ответил Федя, а сам решил, что дождётся Софку у парадного.
Он вышел на улицу и вдруг увидел, что навстречу идёт Софка. Она шла, размахивая чёрной папкой с нотами, и гнала, как мячик, перед собой консервную банку.
— Софка, стой! — Федя схватил её за рукав и наступил на банку ногой. — Ты что меня подговаривала, чтобы я кукарекал?
— Ничего. Отдай банку!
— Банку… А вот как я тебе на клык дам сейчас, тогда будешь знать!
— Ха, подумаешь, какой храбрец нашёлся: девчонок ебать! Да мало ли что я тебе скажу! Вот давай я тебе копро выдам, ты согласишься, да?
— На копро не соглашусь, а золотой дождь могу.
— Ну вот и открывай рот!
— Ты мне зубы не заговаривай! Нашла дурачка! Я буду пить, а ты — удовольствие получать?
И Федя что есть силы дёрнул её за рукав. Потом он хотел стукнуть Софку по голове, размахнулся, но тут она вывернулась, и Федя, стоявший одной ногой на банке, чуть-чуть не шлёпнулся на землю. Девочка понеслась к дому. Федя растерялся, а когда сообразил, что надо догонять её, Софка уже была у своей двери.
М-да-а… теперь дела совсем плохи. Теперь Софка со зла разболтает, что он получил записку, а её мама возьмёт да и позвонит Фединой маме — и тогда каюк!
Федя побежал к себе домой в надежде, что его мама не пришла с работы и он сможет выключить телефон. Но когда он подошёл к своей двери, он почувствовал, что на их лестничной площадке пахнет чем-то жареным.
Мама хлопотала на кухне. Увидев Федю, она его поцеловала, потрепала волосы и весело спросила:
— Ну, как дела?
— Ничего, — нарочито бодрым голосом ответил Федя, а про себя добавил: «Ничего хорошего!»
С горя он пошёл в чуланчик и принялся проявлять свои снимки. Вчера было воскресенье, и Федя снимал папу и маму на фоне стоявшей в переулке чужой «Победы».
Но в чуланчике также не повезло, Федя засветил три плёнки и облил себя проявителем. На белой рубашке появились коричневые пятна. Федя опять разозлился на Софку. Это она была во всём виновата! Но тут пришёл контролёр из газовой конторы и попросил маму расписаться в своей книжке.
— Федя, у тебя есть карандаш? — спросила мама.
— Есть! — крикнул Федя из чулана. — Возьми в моём портфеле!
Мама расписалась. Но как только контролёр ушёл, она немедленно позвала сына в комнату.
— Что это значит? — спросила она. В руках у неё была записка от Клавдии Сергеевны.
Вот чёрт дёрнул Федю сказать, что у него есть карандаш в портфеле!
— Да так… — сказал Федя. — Нам всем такие написали.
Мама прочла записку один раз, потом второй и вдруг тихо сказала:
— И ты считаешь, что это — ничего особенного?
— Ну, мама, ведь сама-то учительница не ругает меня, а просто сообщает о моём поведении. Так что ж тут такого!..
— Это безобразие, Фёдор! — повысила мама голос. — Ну, погоди, придёт папа…
— Мама, — тихо сказал Федя, — я тебя очень прошу — не говори папе.
— А ты почему себя так ведёшь? Почему?
У Феди тряслись коленки — докукарекался!
Мама ещё долго кричала, а потом хлопнула дверью — зашла на кухню.
И вскоре пришёл отец. Федя слышал, как он, моя руки на кухне, разговаривал с мамой. Но она о записке пока не говорила. «Наверно, скажет после обеда, чтобы аппетита не портить», — подумал Федя. Он принялся за уроки. Но, конечно, ни одна задачка ему не шла в голову. Он всё время ловил обрывки разговоров отца с матерью. Однако мать ни слова о записке.
И вдруг раздался телефонный звонок. Папа подошёл к аппарату.
— Да, это я, — сказал он. — А что такое. Софа? Я тебя слушаю.
Федя быстро-быстро побежал в переднюю и хотел улизнуть на улицу, но здесь его задержала мама.
— Куда пошёл? Сиди дома! — строго сказала она.
— Не может быть! — продолжал свой разговор папа с Софой. — И его выгнали?!
Расплата приближалась. И как Федя эту Софку ещё раньше не выебал?! Отец, закончив разговор, положил трубку и хмуро посмотрел на Федю:
— Где записка?
Федя принёс свой «камень».
Отец прочитал записку, вынул из верхнего кармана пиджака тонко очинённый карандаш и быстро расписался на ней. Потом он медленно погладил себя рукой по груди.
— Ну что? — тихо спросил он. — Взгреть?
— Как хочешь, — ответил Федя, отводя взгляд в сторону.
— Ты сегодня приходил к Софе?
— Приходил.
— И ты действительно договорился о том, что с завтрашнего дня будешь вылизывать ее после туалета? Был такой разговор?
Федя хотел сказать «был!», но потом, решив быть до конца честным, сказал:
— Нет, папа… Но завтра будет!

бамп

1

2

3

4

5

6

7

8

9

Докладывает Старшина второй статьи.

10

Докладывает Старшина второй статьи.

>>171252319 (OP)
Есть у кого оригинал той книжки про хуиточку с древними мемсами 2011 года?

Докладывает Старшина второй статьи.

>>171259770


Докладывает Старшина второй статьи.

>>171259770

skazka-o-ulitke.livejournal.com/536.html

Докладывает Старшина второй статьи.

>>171259926
Проиграл как в первый раз

>422 репоста

Докладывает Контр-адмирал.

ОП, ты те мои два высера не схоронил чтоль?

Докладывает Адмирал.

>>171260614
Какие именно? Перепости сам, если забыл.
http://arhivach.org/thread/341475/

Докладывает Старшина.

>>171261405
Ай, лень мне. Я из праздного интереса спросил.
Там про медведя было и про карандаши.

Докладывает Генерал-полковник.

>>171261764
Карандаши есть.


Подружился как-то мужик с медведем. Вот и вздумали они вместе репу сеять. Посеяли и начали уговариваться, кому что брать. Мужик и говорит:
- Я возьму себе корешки, а тебе Мишка достанутся вершки.
Выросла у них хорошая репа. Собрали они урожай. Мужик взял себе корешки, а Мише отдал вершки.
Видит медведь, что прогадал. Одни листья получил и говорит мужику:
- Ты, брат, меня надул. Ну, смотри, когда будем в другой раз сеять, ты уж меня так не проведешь.
На другой год говорит мужик медведю:
- Давай, Миша, опять вместе сеять.
- Давай, только теперь ты себе бери вершки, а мне отдавай корешки – уговаривается Миша.
- Ладно! – говорит мужик. – Пусть будет по-твоему.
И посеяли пшеницу. Добрая пшеница уродилась. Мужик взял себе вершки, а Мише отдал корешки.
Стал медведь корешки пробовать - да и заснул. Снотворного мужик в корешки подсыпал.
Пришёл мужик к Мише в берлогу, ружьё ему к голове приставил и капкан на цепи на лапу прицепил. Проснулся Миша от боли, а мужик ему:
- Дернешься - мозги вышибу, уёбок! Вздумал с меня требовать что-то? А ну раздвигай булки!
Испугался медведь, раздвинул булки. А мужик как ему засадит хуй по самые яйца и давай ебать! Ебёт и приговаривает:
- Будешь знать, как с Мойшей Рабиновичем связываться! Будешь, сука, знать, как с Рабиновичем связываться, пидарас волосатый!
Кончил мужик Мише в жопу, хуй об шкуру обтёр и запер косматого в клетке - людям за деньги показывать.
Слыханное ли дело - говорящий медведь!

Докладывает Старшина.

Репетитор


Гимназист VII класса Егор Зиберов милостиво подает Пете Удодову руку. Петя, двенадцатилетний мальчуган в сером костюмчике, пухлый и краснощекий, с маленьким лбом и щетинистыми волосами, расшаркивается и лезет в шкап за тетрадками. Занятие начинается.
Согласно условию, заключенному с отцом Удодовым, Зиберов должен заниматься с Петей по два часа ежедневно, за что и получает шесть рублей в месяц. Готовит он его во II класс гимназии. (В прошлом году он готовил его в I класс, но Петя порезался.)
– Ну-с... – начинает Зиберов, закуривая папиросу. – Вам задано четвертое склонение. Склоняйте fructus!
Петя начинает склонять.
– Опять вы не выучили! – говорит Зиберов, вставая. – В шестой раз задаю вам четвертое склонение, и вы ни в зуб толконуть! Когда же, наконец, вы начнете учить уроки?
– Опять не выучил? – слышится за дверями кашляющий голос, и в комнату входит Петин папаша, отставной губернский секретарь Удодов. – Опять? Почему же ты не выучил? Ах ты, свинья, свинья! Верите ли, Егор Алексеич? Ведь и вчерась порол!
И, тяжело вздохнув, Удодов садится около сына и засматривает в истрепанного Кюнера. Зиберов начинает экзаменовать Петю при отце. Пусть глупый отец узнает, как глуп его сын! Гимназист входит в экзаменаторский азарт, ненавидит, презирает маленького краснощекого тупицу, готов побить его. Ему даже досадно делается, когда мальчуган отвечает впопад – так опротивел ему этот Петя!
– Вы даже второго склонения не знаете! Не знаете вы и первого! Вот вы как учитесь! Ну, скажите мне, как будет звательный падеж от meus filius 1?
– От meus filius? Meus filius будет... это будет...
Петя долго глядит в потолок, долго шевелит губами, но не дает ответа.
– А как будет дательный множественного от dea 2?
– Deabus... filiabus! – отчеканивает Петя.
Старик Удодов одобрительно кивает головой. Гимназист, не ожидавший удачного ответа, чувствует досаду.
– А еще какое существительное имеет в дательном abus? – спрашивает он.
Оказывается, что и "anima – душа" имеет в дательном abus, чего нет в Кюнере.
– Звучный язык латинский! – замечает Удодов. – Алон... трон... бонус... антропос... Премудрость! И всё ведь это нужно! – говорит он со вздохом.
"Мешает, скотина, заниматься... – думает Зиберов. – Сидит над душой тут и надзирает. Терпеть не могу контроля!" – Ну-с, – обращается он к Пете. – К следующему разу по латыни возьмете то же самое. Теперь по арифметике... Берите доску. Какая следующая задача?
Петя плюет на доску и стирает рукавом. Учитель берет задачник и диктует:
– "Купец купил 138 арш. черного и синего сукна за 540 руб. Спрашивается, сколько аршин купил он того и другого, если синее стоило 5 руб. за аршин, а черное 3 руб.?" Повторите задачу.
Петя повторяет задачу и тотчас же, ни слова не говоря, начинает делить 540 на 138.
– Для чего же это вы делите? Постойте! Впрочем, так... продолжайте. Остаток получается? Здесь не может быть остатка. Дайте-ка я разделю!
Зиберов делит, получает 3 с остатком и быстро стирает.
"Странно... – думает он, ероша волосы и краснея. – Как же она решается? Гм!.. Это задача на неопределенные уравнения, а вовсе не арифметическая"...
Учитель глядит в ответы и видит 75 и 63.
"Гм!.. странно... Сложить 5 и 3, а потом делить 540 на 8? Так, что ли? Нет, не то".
– Решайте же! – говорит он Пете.
– Ну, чего думаешь? Задача-то ведь пустяковая! – говорит Удодов Пете. Экий ты дурак, братец! Решите уж вы ему, Егор Алексеич.
Егор Алексеич берет в руки грифель и начинает решать. Он заикается, краснеет, бледнеет.
– Эта задача, собственно говоря, алгебраическая, – говорит он. Из-за растущего напряжения, кабинет наполняется запахом, похожим на тухлое яйцо и Егор Алексеич, почёсывая жопу – Ее с иксом и игреком решить можно. Впрочем, можно и так решить. Я, вот, разделил... понимаете? Теперь, вот, надо вычесть... понимаете? Или, вот что... Решите мне эту задачу сами к завтраму... Подумайте...
Петя ехидно улыбается. Удодов тоже улыбается. Оба они принимаются по очереди мыть залупы в раковине. Ученик VII класса еще пуще конфузится, от вони начинает щипать глаза и Егор Алексеевич, от страха начинает бежать к двери, спотыкается и, пытаясь не упасть, маняврируя, растягивается в очень удобном положении. Раздался треск порванных штанов, говно ручьём расплылось по полу.
– И без алгебры решить можно, – говорит Удодов, плюя на ладоху и растирая плевок по жилистому, средних размеров хую. – а щас мы тея ебать будем...
Он щелкает по Ебалу Егора кулаком и говорит.
– Этот мудак обосрался, Петя, еби его первым.
Петя вставляет учителю в очко елду и весь пачкается говном, начинает плакать.
– Щиплет, ссука. – Говорит Петя и пытается встать, хуй у него уже не стоит, а с яиц свисает шматок говна. Запах поражения заставляет Петю неистово блевать и плакать.
– Эх, сука. Ладно, подожди меня за дверью. – Сказал Удодов и принялся раздевать Егора и тряпкой вытерать его грязное дупло.
Учителю становится нестерпимо жутко. С замиранием сердца поглядывает он на хуй Удодова и понимает, что в школу завтра не пойдёт. И как в воду глядел: наутро его сбил КАМАЗ

Докладывает Лейтенант.

>>171262651
Бля я не заметил что мою сказку уже залили и переделал её чутка

Докладывает Лейтенант.

бамп

Докладывает Рядовой юстиции.

>>171252319 (OP)
доктор типичный битард, а валя шлюха

Докладывает Мичман в отставке.

>>171277776


Докладывает Старший сержант юстиции.

>>171277776


Докладывает Старший сержант юстиции.

>>171277776
Что за глюки епта, антигет? Да пошел он нахуй

Процесс ядерного деления едва начался.
Одновременно с нейтронами расщепляющиеся ядра плутония выделяли гамма-лучи, которые, двигаясь со скоростью света, большей частью уходили через корпус бомбы в пространство, в то время как плутоний ещё сжимался силой взрыва. Однако гамма-лучи начали воздействовать и на вторичное взрывное устройство. Большей частью лучи проносились через газовое облако, которое всего лишь несколько микросекунд назад представляло собой блоки взрывчатых веществ, и нагревали его намного выше температуры, которая может быть достигнута в химических реакциях. Это облако, состоящее из очень лёгких атомов — главным образом углерода и кислорода, — излучало колоссальное количество низкочастотных «мягких» рентгеновских лучей.
Радиация от расщепляющегося плутония бомбардировала дейтерид лития, который находился в геометрическом центре «шахты». Интенсивная бомбардировка продуктами реакции ядерного распада зажгла соединение лития. При обычных условиях это вещество обладает плотностью вдвое меньше плотности соли, но сейчас его сжало в металлическое состояние, превосходящее по плотности земное ядро. По сути дела началась термоядерная реакция, хотя и в небольшом масштабе. Высвободилось огромное количество новых нейтронов, причём многие литиевые ядра превратились в тритиевые, которые под страшным давлением расщеплялись, выделяя дополнительные нейтроны. Эти нейтроны должны были проникнуть в массу плутония, увеличить параметр а и привести по крайней мере к удвоению мощности взрыва атомной бомбы. Это был первый метод увеличения силы взрыва второго поколения ядерного оружия.
Теперь во вторичное взрывное устройство хлынул поток энергии. Пластиковые «соломинки», покрытые металлической плёнкой, превратились в плазму и начали повышать давление во вторичном устройстве. Энергия радиации в количествах, не существующих даже на поверхности Солнца, отражалась от эллиптических поверхностей, направляя ещё большее количество энергии во вторичное устройство. Плазма от испарившихся «соломинок» рвалась внутрь ко второму резервуару трития. Плотные частицы отработанного урана-238, расположенные снаружи вторичной «шахты», также превратились в плотную плазму, рвущуюся внутрь через вакуум, затем ударили и сжали трубчатое покрытие из урана-238 вокруг центрального контейнера, внутри которого содержалось самое большое количество дейтерида лития с тритием. Удары были невероятно сильны; их давление превышало давление внутри ядра крупной звезды.
До сих пор за пределами корпуса бомбы не было заметно физических изменений. Стальной корпус пока оставался почти цел. Гамма-радиация и рентгеновское излучение уже начали распространяться вокруг, но они невидимы. Из облака плазмы ещё не успел появиться видимый свет — за это время тончайший механизм весом более тысячи фунтов успел превратиться в плазму, и все, что должно было случиться, уже произошло. Теперь оставалось лишь увидеть воздействие энергии, освобождённой естественными законами природы, а их не интересовали причины, по которым люди воспользовались ими.

Опричник Слава Пу должен был заметить происходящее первым. Он находился всего в сорока метрах от бочки. Однако нервная система человека функционирует со скоростью миллисекунд, и никак не быстрее.
Действие механизма как раз закончилось, когда первая волна радиации достигла опричника. Это были гамма-лучи, фактически являющиеся фотонами, из которых состоят световые волны, однако эти лучи несли с собой несравненно больше энергии. Они уже облучили стены кремля, заставив кирпичи светиться подобно неону. Следом за ними двигались рентгеновские лучи, тоже состоящие из фотонов, но несущих меньше энергии. Слава Пу не обратил внимание на это различие, потому что ему было суждено умереть первым. Его кости, мигом поглотив проникающую радиацию, нагрелись до раскалённого состояния; одновременно сгорели и нейроны его мозга, словно каждый из них превратился в фотографическую лампу-вспышку. Говоря по правде, опричник не успел ничего заметить. Он буквально распался на части, взорванный изнутри крошечной долей той энергии, которую успело поглотить его тело, тогда как основной поток промчался сквозь него...

Докладывает Старший сержант юстиции.

бамп

Докладывает Старший сержант юстиции.

бамп

Докладывает Старший сержант юстиции.

бамп

Докладывает Старший сержант юстиции.

бамп

Докладывает Старшина первой статьи.

бамп

Докладывает Старшина первой статьи.

У меня для тебя плохие новости, ты ебнутый, даже для двача.

Докладывает Главный старшина юстиции.

пизда

Докладывает Младший лейтенант.

хуй

Докладывает Капитан 1-го ранга медицинской службы.

говно

муравей

>>171286921
>>171287305
>>171287346
Моя любимая песня!

>>171285163
new achievement!

>>171288783
ACHIEVEMENT UNLOCKED: "YOU ARE TOO YOBNUTYI EVEN FOR 2CH" CONGRATULATIONS!

бамп, нахуй

бамп

бамп

Бамп годному треду

>>171252319 (OP)
про осла и бабку зашло? в прошлом треде было