>>154348591 (OP)
Что за шлюха эта писала? Наверное, неформалка с короткими, фиолетовыми волосами? Столько воды и банальных мыслей только тня может написать.

То есть отказаться от благородства, и стать мерзотной тварью, ради тянучки?

Нет, пожалуй, оставлю сие холопам.

миморыцарь

>>154348969

А как должен был понять?

>>154349020
Арагорн!

>>154349013
Да там написано все.
Вы ж, долбоебы, через строчку читаете, только то что вашему манямирку удобно.

>>154349073
Хуль тебе там не понятно? Посыл там снимай плащ и корону или так и будешь один. Но нахуя ради какой-то рыбной дырки отказываться от короны?

>>154349073
Ну да, так нам удобно. Дальше что?

>>154349111
Тому что не надо кормить опа, если считаешь его тред говном, а самого опа-хуем.

>>154349111
>>154349115

Так вы ж, долбоебы, весь /б засрали своим нытьем про то какие вы хорошие и какие все тян шлюхи.

>>154349157
Ну да, дальше что? Мы ещё конкурсы лучших тяночек проводим.

Нам нравится деградировать.

>>154349157
Как я хочу выебать тян, а еще лучше трапа, но я не красивый и как-то сразу уходит это желание.

>>154349220
Так ты мушку то спили корону то сними, ковбой

>>154349238
Он от этого станет красавцем и любимцем женщин?

>>154349111
Как раз на плащ и корону телки и ведутся.
А в оп-посте не об этом. Текст вообще как-то коряво написан, причем тут инфантильность, вообще непонятно.

Ну допустим, ОП-пост про меня. И что дальше? Как от этого избавляться?

>>154349238
> тревожный, слабый, привыкший искать опору вне, мужчина, готовый за сиюминутное облегчение унижаться и предавать себя.
Каким боком тут корона?

ОП, доставь ссылку откуда инфа.

>>154349304
Очень просто. Надо ни во что не ставить шкур и быть эгоистом. Тогда они тебя полюбят.

>>154349381
Ловите наркомана.
В тексте вроде четко сказано, что если тебя не любят не стелись и отойди в сторону, не надо строить никаких иллюзий.

>>154349381
Нихуя подобного. Был я эгоистом, общение сразу прекращается.

>>154348591 (OP)
> рыцарь- это сильный, смелый, благородный мужчина
> рыцарство- это зрелая мужественность во всей красе
Вот это манямирок у селедки. Хуже рыцарей были только самураи. Толпа превилегированных мудаков в железе, которые всю жизнь только и занимались, что пиздились, да баб ебали на приемах, ужравшись в говно. Благородные, блять, мужчины. В них ничего благородного, зрелого и мужественного быть не могло. Просто зверинная жестокость, помноженная на вседозволенность, коня и оружие. Вот и все рыцарство.

Я , конечно, понимаю, что иногда хочется по идеализировать некоторые вещи. Но когда мне говорят о том, что древняя греция была чуть ли не лучшей вехой в истории человечества, или что рыцарство было благородным, я могу только развернуться на 360 градусов и съебать в закат. Спорить с такими долбоебами смысла нет.

>>154349304
> И что дальше? Как от этого избавляться?

Никак, лол.

У нее мелькала в других текстах обидная мысль о том, что если вы в свое время никого не зажгли, в вас не влюблялись, не испытывали к вам влечение, то сейчас вам только дрочить и остается, потому что ни опыта, ни знаний, только комплексы и инфантилизм.

>>154349472
Ебанутый, речь про образ, который рисуют себе омежные рыцари и насколько они сами этому образу не соответствуют.

Почему ты такой тупой? Как можно быть настолько жопочтецом?

>>154349472
У тебя просто какое-то извращенное понимание этого.
>зверинная жестокость, помноженная на вседозволенность, коня и оружие.
Это и есть
>это сильный, смелый, благородный мужчина
>это зрелая мужественность во всей красе
Разве что "конь и оружие" меняются от эпохи к эпохе.

Обвинение жертвы.
А впрочем, ничего нового.

>>154349472
>Аноним
На 360 градусов? То есть как долбоеб покружишься и пойдешь прямо к нему?

>>154349564
Что он делает не так?

>>154348591 (OP)
Все верно написано. Был таким лет 5 назад.

>>154349467
Значит был неправильным эгоистом. Читай Протопопова.
>>154349455
Не любят только омежек же. А так да, если 1 раз ты обосрался с самкой, больше с ней ничего не выйдет. Хотя всегда можно изнасиловать.
>>154349472
> Хуже рыцарей были только самураи. Толпа превилегированных мудаков в железе, которые всю жизнь только и занимались, что пиздились, да баб ебали на приемах, ужравшись в говно.
Вот такие ребята и пользуются успехом у тянок. Поэтому каждый мужчина должен стараться быть таким рыцарем, без кавычек.

>>154349472
>развернуться на 360 градусов

>>154349529
Да иди ты нахуй. Тут идет прямое сравнение рыцарства как идеала и прообраза поведения и "рыцарства" как ущербной модели поведения некоторых омежек. Раз автор писал о предпологаемой модели поведения и затем о реально существующей, то надо было по другому строить текст. Я не виноват, что высирать свои мысли они научились, а лепить их в определенную форму- нет.

>>154349586
Он относится к себе не так. Он в короне.
Ему кажется, что он не так воспитан, что он не клоун веселить какую-то тян.
А на самом деле просто зажатый долбоеб, который не может сделать ничего не пошаблону, а уж рассмешить тем более.
Себе в этом признаться больно, вот и ищет оправдания вокруг, так меньше жопа болит от осознания собственной никчемности.

>>154349586
Ищет принцессу, алло. Это как тян, которые ждут принца, при этом обычные серые мыши без целей и интересов.

>>154348591 (OP)
http://evo-lutio.livejournal.com/484148.html?nojs=1.
Говорю же недотянка-психолох писала.

>>154349549
А вот и нюфани, даже пасты про солдатиков не нюхавшие, подъехали.

>>154349549
>>154349633
Перепись ньюфагов

>>154348591 (OP)
Опять форс этой шлюхи. Пссссссссссссссссссссссссссссс

Раз уж пошла речь о тян и кунах то объясните мне какого хуя? Шел на днях по улице, увидел чувака с которым вместе учились в школе, он на пару лет старше, так вот всё лицо в рытвинах от угрей, маленькие глаза, скошенный подбородок, к слову он эталонным быдланом был, похоже за столько лет ничего не изменилось, все те же спортивки с туфлями, и с ним под ручку шла тяночка как из известной пасты, худенькая с милым личиком и охуенными рыжими волосами почти по пояс.
Что за хуйня?

>>154349622
>Читай Протопопова
Зачем тратить время на чтение каких-то сектантов?

>>154349610
Почему-то проиграл.

>>154348591 (OP)
>Рыцарь - это смелый, сильный, благородный мужчина
Просто хах. Кто этот бред вообще писал?

>>154349695
эта хуйня на лице дико катируется среди тней, видел не раз как такие с ебалом будто поле поле пашни ходят с топовыми тянками 10/10

>>154349744
>поле после
фикс

>>154349704
> сектантов
Этология - это наука о изучении инстинктов. Именно инстинктами руководствуюься люди при принятии большинства решений. Особенно в отношениях с противоположным полом. Особенно тянки.
Хотя чего я рассказываю, не читай. Мне больше самок будет.

>>154349695
Просто они нашему друг друга. Она, может, и красивая, и учится хорошо и рисует, но может на празднике выжрать бутыль водяры и пересосаться с доброй половиной людей на празднике. А на следующий день валятся дома и втыкать в букиных или еще какой очередной говносериал по тнт.

Вы слишком идеализируете тней, особенно красивых.

>>154349588
Тот кто будет терпеть её капризы и прихоти.
Ибо для сельдей есть только рыцари, и черви пидоры ("не настоящие мужчины".
Если тебе говорят "ты чо не мужик что ле"-подразумевают второе.

>>154349756
> Сега с картинкой

>>154349744
Ну мб просто такие куны выглядят как каноничные рыцари? Типа там по европпе оспа ходила и самый альфач тот кто выжил

>>154349588
Двачаю. Кого они имею ввиду, говоря рыцарь

>>154348922
Ты угадал.

>>154349771
Как вы умудряетесь в подобных статьях не призыв становиться лучше, сильнее, спонтаннее, а вот эту хуйню?

>>154349622
>Вот такие ребята и пользуются успехом у тянок.
Што
Давно я прозевал момент, когда ларпоебы-реконструкторы внезапно превратились в секс-символ?

>>154349770
Да я больше про внешку, он же выглядит скорее как гоблин которых я в онлайн дрочильнях пачками ебошу чем как человек, есть же и красивые быдланы, вот все эти модники с андекартами например

>>154349806
Умудряетесь что?

>>154349834
В подобных статьях.

>>154348591 (OP)
Не плоди сущности, жуебок.

>>154349771
То есть, я терплю и говорю: да писечка, ты права, ты умница - я рыцарь и лох. Если я не терплю и говорю: слышь пиздень, место своё не забывай - я нимужик и червь пидор?

>>154349769
>>154349777
>>154349790
>>154349797
>>154349807
>>154349811
>>154349819
>>154349827
>>154349837
Херасе мракобесу-протожоповцу бомбит.
Даун, сажа с картинкой не работает.

>>154349875
Не знаю что за жопобесы-мракотворцы, у меня бомбит из-за того что вы своими сраными тредами про тян, еблю и отношения засрали всю нулевую.
Ну не работает так не работает, похуй, буду так сагать, хотя с картинкой прикольнее.

Хуй.

Хуй.

>>154349865
> То есть, я терплю и говорю: да писечка, ты права, ты умница - я рыцарь и лох.
Да
> Если я не терплю и говорю: слышь пиздень, место своё не забывай - я нимужик и червь пидор?
Нет, она потечет и встанет в коленно-локтевую.

Хуй.

>>154349610
Ай, малаца.

>>154349917
> сраными тредами про тян, еблю и отношения

Но данный тред это совершенно новая струя мочи в лицо омежкам.

Соси хуй, шлюха. Я умудрился отшить кучу заинтересованных мною тянок из-за своих моральных принципов. А ты каких-то типичных обитателей этой доски описала.
миморыцарь

А я думал рыцарь это такой чувак в доспехах который ходит в крестовые походы

>>154349979
Омежки без посторонней помощи горят уныло и однообразно. Впрочем, и с нею тоже, все кончается тем что тян шлюхи, а они все такие красивые и умные, просто невезучие.

Посагаю крипотой чтоль, хули треду пропадать.

Как врач, я не должен нарушать врачебную этику по разглашению сведений о пациенте. Но, как человек, мне кажется, я обязан поделиться этим. Это, без сомнения, самая ужасная история, свидетелем которой мне, к несчастью, пришлось стать.

Это произошло в 2009 году, в тот день я работал в дневную смену. Я только что закончил обедать, когда получил звонок от своего приятеля и коллеги, который работал в той же частной клинике, что и я. Иногда мы передавали пациентов друг другу, когда в этом была необходимость.

“Ты сейчас занят? Я пришлю тебе кое-кого”,- сказал он.

“Нет, у меня спокойный день. А что за случай?” “Ну, по признакам, это расстройство желудка. Мать пациентки обеспокоена”.

Расстройство желудка. В этом нет ничего приятного.

“Хорошо, отправляй её мне”.

Я привёл в порядок свой стол, чтобы кабинет выглядел более презентабельно и профессионально. Я прождал десять минут, но пациентка так и не появилась, поэтому я вышел за дверь, чтобы встретить её. Добравшись до лифта, я увидел, что там собралась целая толпа. Люди что-то оживлённо обсуждали друг с другом.

“Что случилось?”- спросил я.

“Лифт сломался”,- сказал кто-то.

Чёрт, я был уверен, что моя пациентка застряла там.

“На каком этаже он застрял?”

“Между десятым и одиннадцатым”.

Всё верно. Кабинет моего коллеги находился на десятом этаже. По опыту, я уже знал, что пока лифт снова заработает, пройдёт не меньше часа. Надеюсь, моя пациентка не страдает клаустрофобией. Я вернулся в свой кабинет и позвонил приятелю.

“Что случилось?”- Спросил мой коллега, подняв трубку.

“Лифт застрял”.

Он рассмеялся. “В самом деле? Бедняжка”.

“Как зовут мою пациентку?”

“Амелия”. Он сделал паузу. “Амелия, дальше не помню”.

“Хорошо, спасибо. Если у тебя сложилось о ней какое-то впечатление после краткого визита к тебе, может ты ими поделишься со мной. Позже?”

“Конечно, я готов”.

“Сейчас не говори мне ничего. Я хочу сначала сформировать своё собственное мнение”.

“Хорошо.”

Как я и ожидал, через час я услышал какой-то шум. Это означало, что лифт заработал.

Нужно убедиться, что с моей пациенткой всё в порядке, подумал я, и вышел из кабинета, присоединившись к толпе людей в коридоре.

Людей там к этому времени собралось ещё больше, и я не просто не мог подобраться к дверям лифта, я даже не видел их. Однако по раздавшемуся звонку я смог определить, что лифт остановился на нашем этаже. А потом раздался механический звук, открываемой двери.

Толпа издала громкий вздох удивления, потом все стали шептаться.

“Твою мать!” – сказал кто-то довольно громко.

Люди отпрянули от лифта, проталкиваясь мимо меня. Я пробрался сквозь толпу и приблизился к месту, где столпились люди, окружив кабину лифта. Я почувствовал зловоние… Запах был такой, словно там был бомж, который не мылся много лет. Запах вырвался из лифта и буквально накрыл всех стоящих в коридоре. Мужчина возле лифта, одетый в костюм, и выглядевший так, словно пришёл на собеседование, закрыл рот и нос платком. Я обошёл его, заглянув в лифт.

Я не ожидал увидеть в лифте такую женщину. Она страдала ожирением, и весила килограмм 250-300, не меньше. Лицо у неё настолько заплыло жиром, что сквозь него едва проглядывались глаза, это были всего лишь две маленькие щёлочки над щеками. У неё были тёмно-каштановые волосы, в которых всё ещё путались бигуди.

Рот был покрыт каким-то жирным шашлычным соусом, а из уголка губ всё ещё торчал какой-то хрящ. Ещё больше соуса осталось на её руках и на передней части рубашки об которую она вытирала руки. Казалось, что она только что вышла из-за шведского стола, сожрав там абсолютно всё, что было. В руке она сжимала большой мусорный пакет, из которого и распространялся ужасный, тошнотворный запах.

Женщина вышла из лифта, ее глаза и нос были залиты слезами и соплями. Я шагнул вперед, а все остальные попятились, в ужасе.

“Амелия?”- спросил я.

Она посмотрела на меня через своими бусинками, маленькими свиными глазками, её щёки были покрыты этим мерзким, красным соусом, смешанным со слезами, и открыла рот. Через три секунды, до меня дошло ужасное осознание того, что она может вырвать всё содержимое своего желудка прямо на меня.

“Я … я проголодалась”,- сказала она заикаясь.

Молодой человек в костюме отпрянул назад из-за запаха из её рта, потом повернулся и пошёл прочь, пытаясь не выдавать своего отвращения.

“Все в порядке”,- сказал я, протянув ей руку, и пытаясь помочь ей. “Давайте поговорим об этом у меня в кабинете?”

Увидев, что я потянулся к ней, она инстинктивно сжала мешок для мусора и прижала его к груди. Он издал тошнотворный, хлюпающий звук. Я уже сам ощутил, как мой обед подступает к горлу.

“Это ваше?”- Спросил я. “Я не собираюсь отнимать его у вас”.

Она начала рыдать. Это был ужасный, почти свинячий визг. Если честно, я не хотел прикасаться к ней. Мне хотелось развернуться, вернуться в свой офис, запереться, и делать вид, что я рад, что у меня сегодня нет пациентов. Запах, который распространялся у неё изо рта и из мусорного пакета невозможно было бы вывести несколько дней. Я был абсолютно уверен в этом. Тем не менее, это было человеческое существо, которое пришло за моей помощью, и мне нельзя было отворачиваться от неё.

“Мой офис находится прямо по коридору. Почему бы нам не пройти туда?”- я направился туда. В голове я сказал себе: если она за мной не последует, то и чёрт с ней. Пусть возвращается в свою вонючую квартиру, забитую тараканами, калом, и ещё чёрт знает чем, и пусть ищет помощи там.

Но она пошла за мной, с трудом перебирая ногами, в обтянутых спортивных штанах, что были на неё одеты. Я придержал для неё дверь, и она прошла внутрь, перебирая пальцами этот ужасный свёрток для мусора. Она остановилась и просто встала посреди кабинета.

“Лифт за-аа-стрял”,- промямлила она.

“Да, сожалею об этом. Надеюсь, вы в порядке. Слава богу, у вас было что поесть, не так ли?”

Она снова начала плакать, сжав со всей силы свой пакет, и я испугался, что он лопнет и зальёт своим содержимым весь мой кабинет. Она кивнула, ее лицо покраснело, и слёзы лились не только из глаз, а как мне показалось из всех пор на её голове. Она попыталась стереть их, в то же время не отпуская мешок из рук.

“Давайте я подержу его!”- предложил я, молясь, чтобы она сказала нет.

Она покачала головой.

“Что у вас там?” – наконец, решился спросить я.

Она зафырчала и зарычала, втягивая слёзы и сопли обратно в свой нос и рот. Она вытерла глаза и рот, оставив на лице огромные красные мазки от соуса.

“Ос-ост остатки…” – сказала она заикаясь, потом её грудь снова стала вздыматься, и она откинула голову и начала реветь снова. Она плакала фонтаном. Она выглядела настолько несчастной, что мне по-настоящему стало её жалко.

“Послушайте”,- сказал я,- “застрять в лифте, – это достаточно стрессовая ситуация”.

Её плач только усилился.

“Так почему бы нам не отложить нашу встречу, пока вы немного не успокоитесь”.

Сквозь рыдания она смогла выдавить из себя. “Вы-ы хотите встретиться со мной?”

“Ну, да … только не сегодня. Почему бы вам не пойти домой и постараться расслабиться. Я не думаю, что вы сейчас в настроении разговаривать. Но я хочу помочь вам. Давайте я запишу вас на конец недели. Как вы на это смотрите?”

Я вернулся к своему столу и достал одну из своих визиток. Её рот дрожал, и она, казалось, вот-вот готова рухнуть на пол и биться в истерике, но немного успокоившись, женщина лишь молча кивала головой и взяла протянутую карточку своими измазанными пальцами.

“С-спасибо”,- сказала она тихо. Я совершенно не мог разглядеть выражение её лица. Черты лица были настолько красными и опухшими, что казались пустыми и безликими.

“Проводить вас в коридор?”,- спросил я. “Я посмотрю, не застрянет ли снова лифт. Этого не должно случиться, но я не хочу, чтобы вы нервничали”.

Она покачала головой. “Н-не нужно”.

>>154348591 (OP)
Словно лекцию психолога журнала "Космополитан" навернул.

“Хорошо.”

После этого, она развернулась и вышла из кабинета. Медленно, то и дело всхлипывая. Вместе с ней исчез и этот чавкающий, чёрный мешок, и этот затхлый, гнилостный запах. Я вздохнул с облегчением, когда услышал щелчок замка.

Она так и не позвонила мне.

Прошла неделя, когда мне, наконец, удалось пообедать со своим коллегой с нижнего этажа. Мы расслабились немного, взяв по паре пива, и тут я вспомнил о ней.

“Кстати, спасибо”, – сказал я.

“За что?”

“За Амелию”.

“Кого?”

“Амелию. Расстройство желудка? На прошлой неделе, ты отправил её ко мне, помнишь? ”

“Ах, да”,- сказал он, отхлебнув пива. “Та, которая застряла в лифте. Как все прошло?”

“Она была ужасна”,- Сказал я. “Рыдала и плакала. У неё едва не случилась истерика. Я уговорил её, записаться на другой день, но она не перезвонила”.

“Ты разговаривал с её матерью?”

“Нет, я не не смог от неё ничего добиться. Я только дал ей свою визитку”.

“Ну, и что ты думаешь?”- Спросил он.

“Классический случай пищевой зависимости”,- сказал я. “Определенно, она одержима едой. Всё её лицо было покрыто…”

“Да я не про мать тебя спрашиваю, а про Амелию”.

“Что?”

“Что ты думаешь про Амелию?” – Снова сказал он.

“Я же сказал тебе, что я думаю”.

“Амелия – это тощая двенадцатилетняя девочка, страдает пищевой зависимостью, по твоему мнению”.

“Что? Нет, нет…”

И тут меня осенило.

“Она была с матерью?”

“Да, я послал их к тебе”.

“Они зашли в лифт вместе?”

Он посмотрел на меня, и тот же самый свет осознания озарил его лицо.

Стоит ли говорить, что она так и не перезвонила. Ни Амелия, ни её мать – жирная женщина, которую я встретил в тот день, и от которой пахло смертью. Она была покрыта запёкшейся кровью, и не отпускала от себя мусорный мешок с чавкающими “остатками”.

Алёнка была довольна:родители уехали к друзьям за город, а значит, квартира осталась в полном её распоряжении.

Салатики наструганы, шампанское закуплено, ёлочка сверкала огнями. Должны были приехать старинная подруга Женька с мужем Андрюхой и Матвей.

Матвей - двоюродный брат подружки, давным давно нравился девушке.

Проверив всё ли готово, Алёна решила понежиться в ванной, а потом поспать перед долгой новогодней ночью. В ванной её романтическое настроение только усилилось и она переполненная мечтами перебралась в мягкую кровать, представляя как они под бой курантов поцелуются с Матвеем. Неслышно, на мягких лапах, подкрался сон, сначала он был пушистым и искристым, как снег за окном, но потом атмосфера сновидения сменилась:в видения ворвались крики, стоны, скрежет металла. Кто-то женькиным голосом кричал "Тормози!!!" и просил о помощи...

Проснулась Алёна с чумной головой и тяжестью на сердце, за окном было уже темно, до приезда гостей оставалось меньше часа... Она набрала подругу, но номер не отвечал, потом Андрея - абонент вообще оказался недоступен. Тревога захлестнула её и свернулась клубком где-то у горла. Оставшееся до приезда гостей время девушка провела, как в тумане, то выбегала на балкон покурить, то снова и снова набирала номера телефонов. Она уже хотела позвонит Женькиной маме тёте Тасе, но тут ребята появились, шумные, суетливые. Они очень удивились, что Алёна не смогла до них дозвониться, ругались на дорожные пробки и разгружали сумки со всякими вкусностями.

Время пролетело быстро и весело, они пили шампанское загадывали желания, даже пускали фейерверки, но ближе к 4 утра друзья вдруг засобирались домой,очень удивив девушку. Так как Андрей был не трезв, ребята решили прогуляться пешком по ночному городу. Но провожать себя почему-то не разрешили, сказав что машину заберут завтра, компания растворилась в ночи. На прощание Женька порывисто обняла подружку и сняв с руки, свой счастливы браслетик, с которым не расставалась никогда отдала его Алёне. Удивленная девушка, убрав со стола остатки пиршества, пошла спать. Романтической близости с Матвеем так и не получилось и ребята почему-то не остались ночевать... было как-то неуютно и грустно, а тут ещё не кстати вспомнился вечерний сон... Но машина стояла во дворе а значит ни в какую аварию ребята попасть не могли.

Из сонного марева Алену выдернул в 7 Утра звонок городского телефона, это была тётя Тася... странным прерывающимся голосом она сказала, что все ребята: и Женька, и Андрей, и Матвей погибли в автомобильной аварии еще вечером. Их просто смял в лепешку, непонятно откуда взявшийся грузовик.

Алёна не поверила. Какая Авария, ведь ребята были пешком, почему вечером, а как же веселая праздничная ночь? Подбежала к окну, автомобиля друзей там не было. растерянно она побрела на кухню, где и увидела нетронутое угощение. В смятении девушка свалилась на стул. Этого просто не могло быть... Не могло быть. Больше нет её Женьки, с которой они дружили с детского сада? Нет Матвея? Но вот же они совсем недавно смеялись и бузили или это был только сон?

Слезы текли по лицу, Алена не знала сколько так просидела, что ей делать теперь, наверное нужно ехать к тёте Тасе, чтобы помочь с похоронами? И вдруг её словно ударило молнией, все это время, рыдая, она машинально вертела в руках счастливый Женькин браслетик.

Где-то лет с семи не выходил я из дома, но в мире что-то всё-таки понимаю и потому говорю: ни в коем случае нельзя сочинять песню заранее. Если сначала ты во всех подробностях сочиняешь, о чём она будет, а потом придумываешь слова, - песни ну совсем не получится. Будут слова, может быть музыка, но песни не появиться и, скорее всего, ты бросишь её на втором же куплете. Получится так, что ты её уже сделал, прослушал в своих мыслях и даже оценил, а по второму разу сочинять не интересно.

Потому мне так сложно писать про себя. Я уже слышал песню свой жизни и сейчас, переслушивая, понимаю, что песня получилась плохая. Песни бывают свадебные, горестные, для танца и магические, а ещё неуместные. Моя будет неуместной в каждом из четырёх случаев.

Не помню, почему я начал задумываться об искусстве композиции (матушка говорила, что ещё с трёх лет я не раз принимался колотить по чугунным горшкам, заполняя весь дом задумчивым гулом и грохотом), но почему перестал выходить из дому, помню отлично.

Однажды отец увидел меня возле небольшого навеса на дальнем краю огорода, где лежали лопаты и мотыги. Я был на верхушке этого штабеля, а что делал, не помню. Может, мочился, может, просто опасно сидел.

Отец снял меня на землю, взял за руку и всю обратную дорогу объяснял, как опасен тот навес. Ещё с прошлой осени (для меня это было всё равно, что времена Великого Удонга) под ним поселился ядовитый змей-снаонсаонг. Звали его Дайк-Ши, это значит: Великая Ночная Мотыга.

Я сразу понял, что это правда, ведь место возле навеса - нехорошее. Из-под кровли веет сыростью, земля бедная, засыпанная золой, и даже когда солнце высоко, там держится неприятная прохлада. Не мудрено, что страшный Дайк-Ши избрал Навес своим пристанищем.

Возле порога нас дожидалась соседская девушка, Сисоват, - она зашла по какому-то делу. Я спросил про Дайк-Ши и она сказала, что это правда. Она и сама, когда ходила за водой, видела Дайк-Ши три раза.

Ночью мне снилось, что детёныши Дайк-Ши - дождевые черви - вьются в жёлтой пыли возле нашего порога и оставляют за собой длинные ядовитые нити, тонкие, как усики спелого риса. Я их тронул, и они прилипли.

Потом мы вместе с матерью ели из большой деревянной миски арековые орешки. Я не вымыл рук и ядовитые лохмотья падали в еду, но я не обращал внимания и только смеялся. Внезапно мать опрокинула в рот очередную горсть, закашляла и повалилась навзничь. Лицо её посинело от яда, как синеет откормившийся бобовый червь, а руки скривились и превратились в чёрные крючки, похожие на корни коряги. Я заплакал, потому что любил мать, и знал, что сейчас тоже умру, ведь спастись от яда нельзя. Всё ещё рыдая, я побежал прочь, чтобы не огорчить мать своей смертью.

Я бежал очень долго. Вокруг было бесконечное поле желтой золы, а вдогонку ползли, оставляя на песке петли ядовитых нитей, сотни и сотни червей. Наконец, я тоже посинел, стал задыхаться и упал, а они нагнали меня и принялись кусать, как кусают рыбы утонувшего буйвола.

Проснувшись, я дал обет никогда не выходить из дому, чтобы не подвергать себя опасности от страшных земляных червей. За взрослых я не боялся, они старше и даже могут хранить мотыги в логове Дайк-Ши. Лым и Сенг очень удивились моему решению, но навещать не перестали. Они даже немножко помогали, ведь вся женская работа по дому была теперь на мне, а матери приходилось ходить в поле.

Так продолжалась довольно долго. Помню, когда состоялся Серьёзный Разговор, мне было уже двенадцать.

- Послушай, Аютхья,- сказал отец как-то вечером (в тот день он ушиб себе руку и как раз привязывал к ушибу лист пхалы),- Наш сын растёт лентяем, за него никто не пойдёт замуж. Ни одной девушке не нужен мужчина, который умеет делать только её работу.

Слова матери я не запомнил - что-то насчёт того, что такой неумеха, как мой отец, куда привлекательней. Отец возразил, что неумехой по крайней мере можно помыкать, а с домоседом женщина быстро почувствует себя ненужной. Потом они, принялись, как обычно, ругаться, а перед сном отец меня вздул. Я думал, что теперь-то он мне объяснит, как уберечься от страшного Дайк-Ши, но он вместо этого сплюнул, обозвал меня крокодилом и ушёл к матери.

А наутро мать ушла в город и к обеду вернулась вместе с рослой монахиней в шафрановой накидке. Должно быть, мальчишка постарше назвал бы её красивой.

- Это Тевода,- сказала мать, потирая распухшее ухо,- она поможет тебе там, где этот старый буйвол может только распускать кулаки.

Тевода мне сразу понравилась. Не стала приставать с расспросами, просто взяла за запястье и пригладила волосы. Сразу стало ясно, что она меня понимает и наверняка поможет уладить моё дело с Дайк-Ши.

Тут вернулся отец.

- Служительницу позвала - замечательно! Похоже, у нас в доме вместо крыс завелись лишние деньги.

- С ребёнком нужно что-то делать - сам же говорил.

- Знаешь, что на самом деле нужно с ним сделать?

- Ну что? Что? Всё, можешь не говорить, я уже догадалась!

- Простите,- даже голос у девушки был приятным. Я впервые пожалел, что у меня не было старшей сестры - вот такой,- простите пожалуйста, я вижу...

- И кто тебе эту глупость посоветовал?- мать уже не угомонится до самого вечера,- Сисоват, которая за пять лет только и смогла, что мужа в могилу вогнать? В двадцать лет вдова, да ещё и бездетная вдобавок, будет учить меня...

- Простите,- Тевода тронула отца за руку,- можно я пока поговорю с ребёнком?

- Да, забирайте,- отец махнул рукой,- и делайте с ним что хотите. Можете вообще к себе забрать, всё равно толку...

В хижине только одна комната и нам пришлось выйти наружу. С Теводой я ничего не боялся, разве что солнце непривычно било в глаза, пришлось щуриться.

- Ты даже на порог не выходишь?

Я сказал "да" и потом рассказал ей всё: и про отца, и про Дайк-Ши и про песни. Миску, мать и араковые орешки тоже не забыл.

Слушала она внимательно.

- Знаешь,- наконец, сказала Тевода,- борьба с Дайк-Ши - действительно непосильное испытание для такого маленького мальчика. Но тебе больше не придётся страдать из-за него. Два дня назад в вашу деревню приезжал Кронг Ху и изгнал злобного змея своим святым жезлом. Ты знаешь, кто такой Кронг Ху?

- Да, знаю. Это наш великий отец и Благодетель, Вечнобелый, Вызывающий Дождь...

- Всё-всё, молодец. Знай: пока ты помнишь имя Кронг Ху, тебе не страшен ни Дайк-Ши, ни другие злые твари. Это будет твоё Тайное Знание, понимаешь?

- Да.

- Хорошо, молодец. Теперь скажи: ты проходил обряд каосак?

- Нет, ещё не проходил.

- Ты пройдёшь его сегодня вечером,- она поцеловала меня в лоб,- и будешь уже взрослым юношей. А сейчас повтори своё Тайное Знание.

- Пока я помню имя Кронг Ху, мне не страшен ни Дайк-Ши, ни други...

- Нет-нет, ты повторяешь слова. Повтори то, что осталось в твоём сердце.

- Пока я помню имя Кронг Ху, я могу не бояться Дайк-Ши. И вообще никого.

- Молодец. Теперь иди.

Немного позже я начал замечать, что отец меня недолюбливает. Наверное, ему было жалко те два мешка маниока, которые мать отдала Теводе, а может, просто обиделся, что не последовали его совету. Но со мной был Кронг Ху и я уже ничего не боялся.

Однажды вечером мы с матерью отправились на дальнюю поляну собирать гуайавы. Когда две корзины были полны, она вспомнила про лопату.

- Зачем нам лопата, мае? Ведь плоды гуайавы не нужно выкапывать.

- А ты посмотри, сколько подгнивших на земле валяются. Их нужно закопать, будет жертвоприношение Айварме.

- А Айварма - он больше или меньше Кронг Ху?

- Айварма у богов тот же, что Кронг Ху для людей.

>>154349979
Я вижу лишь словоблутие психолуха из жж.

Я очень обрадовался и быстро-быстро, словно тигр, побежал домой. Я очень хотел, чтобы Айварма поскорее получил свою долю и смог ещё лучше защищать богов от происков страшного Дайк-Ши.

Надо сказать, что за шесть лет моего затворничества наш огород сильно зарос и вообще изменился, но Навес был на месте, и лопаты по-прежнему лежали там. Мне было приятно, что я смогу навредить Дайк-Ши его же оружием.

Я подбежал к Навесу с той стороны, где поленница - это меня и спасло. Уже хотел обогнуть, но замер, потому что услышал голоса. Один отца, другой - женский.

Что случилось, я понял сразу. Похоже, коварный Дайк-Ши, несмотря на строжайший запрет Кронг Ху, вернулся под Навес и теперь душит отца, чтобы узнать, куда ушёл я с матерью. Отец держался, но змей не прекращал своих страшных пыток.

Лопаты у меня не было, но к поленнице была прислонена мотыга - отец собирался идти в поле. Я взял мотыгу, зажмурил глаза, чтобы Дайк-Ши не смог ослепить меня своим ядом, обогнул навес и бросился в бой, не издав ни единого звука.

О том, что было дальше, у меня несколько иное представление, чем у сетхэя Аротхе. Я уважаю его всем сердцем, признаю приговор справедливым, но осмелюсь изложить свой взгляд на произошедшее.

Видимо, Дайк-Ши, как и любой могущественный якша, умел перевоплощаться в растения, животных и людей. Для меня он перевоплотился в Сисоват, женщину из деревни и ей же остался после смерти, ибо духи не имеют определённого облика. В том, что он, самец, выбрал для себя тело женщины, нет ничего удивительного, ведь сам Айварма превращался в двух куриц, чёрную и белую, причём белую впоследствии съели. Однако мой мощный удар оказался сильнее его злодейских чар, и полностью раздробил голову мерзкому чудищу!

А отец, опутанный чудовищным колдовством, до сих пор, должно быть, болеет и поэтому не пришёл проведать меня в этом подвале.

Недавно навещала Тевода. Она всё такая же красивая, только глаза заплаканы. Спрашивала, зачем я нападал - ведь отец и сам мог справиться с Дайк-Ши.

- Я сделал это во славу Кронг Ху,- ответил я.

Она помолчала, а потом заговорила о другом. Так и не сказала, хорошо я поступил или плохо.

- ...просила за тебя, и Аротхе дал послабление, - он тоже думает, что ты одержимый. Пошлют на рудники, с этим ничего не сделаешь, но только на три года, а потом, в пятнадцать, возьмут на пожизненный в постоянную армию. Ты ведь хочешь в армию?

Я сказал, что хочу.

На рудниках довольно неплохо, все ребята моего возраста и мы легко понимаем друг друга. В одной смене со мной черпает воду другой подопечный Теводы - Каеу из Бам Хона. Айварма приказал ему задушить старшую сестру - она съедала всю добавку риса, а для женщины, как утверждал Айварма, это верх неприличия. Мы решили, что когда будем идти в армию, попросимся к одному командиру, чтобы и там быть вместе.

Только здесь, среди таких, как Каеу я чувствую себя по-настоящему в безопасности и даже Каменный Змей Бангот-Иу, обитающий в шахтах, не пугает меня. Придёт время - и сотни тысячи таких, как я, встанут в строй непобедимой армии, чтобы истребить во славу Айвармы и Кронг Ху всё хитроумное отродье Дайк-Ши, которое давным-давно поcбрасывало кожу и наловчилось изображать из себя людей.

Три дня назад одного такого привезли к нам - Айварма и Кронг Ху явились нам и ещё четырём в одну ночь и открыли его истинное лицо. Вчера его хватились, объявляли, что сбежал, и половину надзирателей снарядили на поиски.

Но я знаю, что они даже костей не найдут. Шахты у нас глубокие.

Змее оттуда не выбраться.

Со слов моего деда, эти события произошли в середине 1970-х годов, в его родной деревне, что находится на юге Сибири. Деревня и поныне населена и исчезать с лица земли не собирается. Мой дед, зовут его Андрей, в ту пору работал мотористом в колхозе. Работы хватало за глаза, особенно в пору посева и сбора урожая, деньги платили очень хорошие, хоть и приходилось в буквальном смысле жить в полях.

Поздней сухой весной бригада, где трудился мой дед, заканчивала работы на отдаленном поле. Работали без выходных уже почти две недели, но никто и не подавал виду, что устал, никто не позволял себе схалтурить или уйти с поля раньше коллектива. Быт был организован здесь же: легкий деревянный навес, под ним большой общий стол с лавками, пара умывальников. Недалеко стояли бытовки на колесах, где все и ночевали. Поле соседствовало с густым лесом, который постепенно переходил в непроходимую тайгу. Так вот, однажды, когда они всей бригадой после долгого трудового дня сели за стол ужинать, к ним из леса вышла женщина. Дед описывал ее как высокую и худую, с необычными чертами лица: «Вроде лицо и красивое, нос, глаза на месте, ямочки на щеках, улыбается, но смотришь на нее и понимаешь, что будто не человек это». Одета она была в серую длиннополую одежду из какого-то грубого домотканого сукна. «Такой одежи я уж лет 30 не видывал, это ж еще при царе наверно так одевались, тяжело жилось, видать, тогда» — говорил дед.

Вся бригада словно оцепенела, все разом отложили ложки и уставились на незнакомку. Та постояла немного в тени сосен и подошла прямо к столу. Кто-то из ребят молча подвинулся и предложил незнакомке присесть, другие гостеприимно налили полную миску борща и поставили к освободившемуся месту. Но незнакомка даже не посмотрела на предложенное угощение, она громко вскрикнула и направилась к одному из тракторов. Тут оцепенение, видимо, прошло, так как бригадир, беспокоясь за сохранность казенного имущества, сказал ей: «Куда это ты, милая моя, лыжи-то навострила? Смотри мне, не озоруй, а то знаем мы ваших. Ходят, мол, дай дядя за рулем посидеть, а сами по карманам в спецовке шарют».

Далее буду описывать события словами деда Андрея.

Мы тогда еще посмотрели на старшого, мол, ну что с тебя, убудет что ли, пусть ходит, не унесет же она этот трактор в подоле. Но Иван Савельич разошелся: «Уходи, — говорит, — отсюда! Ты с какой деревни? Вот на тебя напишу жалобу, что мешаешь людям работать!». А она даже не глянула на него, подошла к трактору и давай нюхать его. Ну, вот прямо картина, стоит деваха, нос свой к двигателю прислонила и нюхает. Ну, мы прямо заржали тогда все разом, словно отпустило нас что-то. Кто-то закричал ей: «Глупая, ты ж солярки-то щас нанюхаешься, потом блевать будешь. Уйди, дура безмозглая!». Ну, в общем, давай ее по-всякому, и про еду забыли, и про все на свете.

А девка-то постояла так, словно и не слышала она нас, потом подняла голову и в поле сиганула бежать, да так быстро, что даже ног не видно было. Мы все повскакивали с лавок и бегом к трактору, а ее и след простыл, даже травы примятой не видно. Только Арсеня наш, с Ивановской который, разглядел у пруда уже ее. Как и не бежала будто, стоит себе и на нас зыркает. Ну мы чот поорали ей, да за ужин обратно сели. Как сели, так и ахнули: борщ весь скис, аж зеленой плесенью покрылся. Хлеб в черных пятнах, аж брать страшно. Кто-то в голос на повариху давай орать, той аж дурно стало, унесли несчастную в бытовку. Стоим вот всей ватагой вокруг стола и чешем репы, что за чертовщина такая. Тут кто-то из наших и спрашивает: «А Иван Савельич-то где?». Оглянулись — и правда, нету бригадира.

Давай звать его, сбегали к поварихе до бытовки, нету там его. Вот только недавно с нами был, орал на эту дуреху и словно сквозь землю провалился. Трое парней кинулись по ближайшим кустам, может, живот прихватило от борща у старшего, но и там тоже нету. Орали, орали, все без толку. Ну прикинули уж, что сам найдется, не маленький чай. Борщ, само собой, на землю вылили, хлеб в костер поскидывали. А жрать-то охота, весь день, считай, на работе. Из продуктов только картошка осталась. У поварихи натурально отшибло весь разум, только лежит да охает. Залили в нее 100 грамм водки и оставили отлеживаться.

Ну, посовещались мужики, да и решили до деревни съездить за харчами, километров 12 в одну сторону, на тракторе часа за полтора-два управиться можно, да заодно фельдшера для поварихи привезти. Вроде решить-то решили, но чего с бригадиром-то делать — не понятно, пропал ведь человек. Ну, тут я, вроде как самый старший после Савельича, и решаю: в общем, езжай, Арсеня, на моем тракторе, а мы тут останемся, да бригадира дожидаться будем. Отцепили плуга, завели трактор, сел, значит, Арсеня в кабину и тут же выскочил оттуда весь белый. Ноги говорит. Ноги из-под трактора торчат, с другой стороны. Там как раз тень от деревьев, только с кабины и разглядишь.

Подбегаем: точно, лежит кто-то под трактором. Кинулись ближе — бригадир наш там. Мы его за ноги давай дергать, мол, Савельич, вылазь оттуда, потом взяли втроем да вытащили его волоком. Бледный весь, лицо все маслом машинным закапано, но вроде живой, дышит. Мы водой его давай плескать, по щекам бьем, не приходит в себя. В бытовку, к поварихе отнесли, а Арсеня тут же по газам в деревню, за фельдшером и участковым.

Про бабу эту чудную и забыли уже все, потом спрашивал своих — никто не помнит, стояла она так же в поле, иль нет. Прошло наверно с полчаса, выходит из бытовки бригадир, очухался, значит. Лицо все отекшее, словно с попойки. Мы, значит, сидим все за столом, смотрим на него, молча курим. Савельич подходит к нам и говорит: «Уезжать надо отседа, мужики. Место тут плохое, беда будет». Мы ему: «Иван Савельич, шли бы вы обратно, отлежались бы в тенечке, щас вот Арсеня фельдшерицу привезет, посмотрит вас». Про милиционера как-то промолчали все, мало ли чего. Так он хвать сразу первого попавшегося за грудки, Сенька это был, Валерки твоего другана дед, да закричит ему в лицо: «А ну, тать твою растак! Собирай железяки, да бегом отседа, в колхоз. Все!!» У меня аж душа в пятки ушла, никогда таким не видел старшого.

Ну, мы поглядели друг на друга, папироски потушили, да давай вещи собирать. Кто-то полез навес разбирать, так Савельич закричал: «Брось его! Давайте соляру забирайте всю и технику».

Я к нему подхожу и спрашиваю так негромко, мол, чего случилось-то? Он посмотрел на меня и снова: «Беда будет, уходить надо».

Какая беда, где, когда — ничего от него не добился, молчит, да по сторонам зыркает. Потом и вовсе побежал к полю, как раз к тому месту откуда эта баба убежала. Постоял, значит, поглядел вдаль, в сторону пруда, потом к нам вернулся. Мы уже к тому времени были готовы выдвигаться. И тут-то все увидели тучу! Шла она сперва медленно, со стороны леса. А потом ветер налетел такой хлесткий, ну точно быть урагану. Подумали — уж не про эту ли беду говорит наш бригадир? Ну да, радости мало, навес сорвет, да одежду забытую пораскидает по всем гектарам, но ведь не в первой же это. Тех, кто в страду работал не первый год, этим не испугаешь.

А тут еще трактор, который баба та нюхала, не заводится. Уж все завелись, на дорогу потихоньку выползать начали, а он ни в какую. Дергают, дергают его, значит, он только чихает и все. Уж не помню чья была машина-то. Савельич, значит, подбежал и кричит снова: «Бросай его, ехать надо!». Схватил того мужика за шиворот и потащил к дороге. Ну, уж никто и тут спорить не стал, да и надоел этот балаган всем, домой так домой! А трактор потом заберут, никуда не денется.

Ветер уже сильный был, уж подлесок к земле начинал пригибаться, и туча эта все ближе и ближе — вот-вот хлынет. Это мы уже порядком отъехали, километра три-четыре, как вдруг запахло дымом. Вот так резко и сильно, а потом смотрим — глазам не верим, снег повалил. Я назад-то оглянулся, а там все красно! Тайга горит за нами, а то не снег, а пепел валит! Ой, что тут началось, все по газам дали, справа-то поле целинное сушняка, а слева-то лес стоит, вот как догонит нас пожар, тут и останемся. Смотрю, повариха в прицепленной бытовке крестится и на поле показывает, а там тоже огонь скачет — отрезает, значит, нам дорогу.

Ну, выехали, значит, мы уже к реке, там огню не достать уж нас. Трактора поближе к воде подогнали, моторы не глушим, а сами из кабин повыскакивали, смотрим на это зарево и бригадира давай выпытывать — откуда узнал про пожар? Ведь ни дыминки не было.

Ну, он уже успокоился, беда миновала, стало быть, и рассказать можно.

«Погубить, — говорит, — она нас хотела ведь, девка-то эта. Уж и не знаю, кто это такая, ведьма иль дух какой злой, но не получилось у нее ничего».

Мы все рты пооткрывали, слушаем его, значит, дальше.

«Пошел я к ней, значит, разобраться, кто она такая, и чего ей надо. Убежала-то она от нас далеко и прытко, даже и не видел никто, как так вышло. Пошел я через поле, она все машет и машет мне рукой, зовет, видимо. Я ей кричу, мол, иди сама сюда, не злимся мы на тебя. Она не обращает внимания и все тут, машет и машет, потом давай в меня пальцем тыкать и чего-то прикрикивать, видимо, что б торопился, шел к ней. Прибавил я шагу, сам иду и чувствую, на сердце тяжело становится, будто кто-то изнутри меня начинает потихоньку сдавливать. Тут мне и страшно стало, и уж решил плюнуть на нее, да назад повернуть, но не могу, словно тащит она меня к себе. Ни головы повернуть назад, ни рукой помахать уже не могу. Только ноги сами передвигаются. А баба эта, смотрю, заулыбалась так страшно, рукой своей все сильнее замахала и клокочет что-то про себя. Лицо жуткое, словно из бумаги мятой большой комок вместо головы. Рот огромный и круглый стал, вроде как у рыбы какой, глаза серые, мутные, словно из слюды — вот так уж близко к ней подошел я. От страха давай вспоминать молитвы да заговоры, да ни помню ни одной, хоть и крещеный. В голове только «Господи, спаси, убереги от нечистого», да матушку свою покойницу вспомнил, она у меня набожная была, начал в памяти перебирать, как мы в церковь ходили, какие слова там говорили. Уж как давай я все эти слова церковные про себя повторять, потом уж и молитву «Отче наш» вспоминать начал, забубнил ее шепотом. Чувствую, как тяжесть уходить-то начала, ноги подкосились, упал я аккурат на колени и давай тут же крестится. Уж как я только не крестился, и слева-направо, и наоборот, и руками обеими по очереди. И помогли молитвы со знаменьем — завыла чудище и в пруд кинулась, там и пропала, даже рябь по воде не пошла. А я все стою на коленях, в себя, значит, прихожу, и тут слышу гудит сзади, как будто огонь в печи, и дымом пахнет. Встал я на ноги, обернулся назад, а там горит наш балаган, вместе с техникой, поле горит, тайга полыхает! И меня тут же огнем накрыло. Ничего не помню потом. Как уж под трактором очутился, ума не приложу. Как в себя пришел и понял, что живой, то долго думать не стал, не зря мне видение это явилось. Стало быть, не зря!»

Уж мы тут и креститься, и молиться давай, бригадира хлопаем по плечам, спаситель наш. Не знаю, сколько времени мы там на берегу стояли, уже и с других полей подъехали бригады, увидев зарево-то наше. И Арсеня с подмогой из колхоза прикатил. А пожар долго еще бушевал, весь лес выгорел, поля и наш балаган начисто сгорели, только груда железа от брошенного трактора осталась, до сих пор тама стоит, никто даже на металлом не утащил — боятся.

Уже позже, знающие люди предположили, что баба эта была дух злой, вроде как полуденница называется. Раньше предкам нашим всячески вредила эта нечисть, поэтому и пахали, и сеяли по древним правилам, в самый зной не трогали поля — знали, что это самое время для духов полуденных. Уживались раньше предки наши с духами и жителями лесными, а с приходом новой власти подзабыли небось, вот и пыталось «это» нас прогнать иль сгубить. Видать, уж сильно мы ей докучали.

Но самое страшное, что не спасли молитва да крест Ивана Савельича от злой полуденницы. Поле это, хоть и сгорело начисто, и засеивать его не стали, но на следующий год колхоз его все-таки прибрал к хозяйству. Я уже в этот год работал помощником главного механика на базе МТС, а Иван Савельич все так же бригадирствовал. Так вот, мужики говорят, проснулись утром, а его нету, пол дня искали — нашли в пруду том, утонул, бедолага. Будто ночью полез купаться и утоп, а пруд-то — куры ноги полощут в нем. Дозвалась, видать, полуденница!

Когда Чарли Джордж просыпался, его руки лежали спокойно.

Он мог сквозь сон выпутываться из-под одеяла, когда ему было слишком жарко. Мог встать, пойти на кухню и налить себе стаканчик холодного апельсинового сока. Мог потом вернуться в постель, тихо влезть под одеяло и прижаться к сонному теплому боку Эллен. Они ждали, пока его глаза сомкнутся, а дыхание станет мерным, как часы. Пока он уснет. Лишь тогда они осмеливались начать свою тайную жизнь.
∗ ∗ ∗

Уже давно Чарли просыпался с неприятной болью в ладонях и запястьях.

– Сходи к врачу, – говорила ему Эллен, как всегда невозмутимо. – Почему бы тебе не пойти к врачу?

Он терпеть не мог врачей, вот почему. Кто, будучи в здравом уме, может довериться людям, которые делают на болезнях деньги?

– Может, я слишком много работаю?

– Может, и так, – соглашалась Эллен.

Это было самое простое объяснение. Он работал упаковщиком, весь день двигал руками. Немудрено, что они уставали.

«Брось психовать, Чарли, – сказал он сам себе как-то утром, продрав глаза, – все это ерунда». И каждую ночь повторялось одно и то же. Происходило это примерно так.

Чарли с женой засыпали на широкой супружеской кровати. Он – на спине, чуть похрапывая, она – свернувшись слева от него. Голова Чарли покоилась на двух пухлых подушках. Челюсть его слегка отвисала, и глаза под закрытыми веками отправлялись в сонные приключения – куда-нибудь на пожар или в отвратительный публичный дом. Сны были иногда забавными, иногда пугающими.

Потом под простынями начиналось какое-то движение. Медленно, с опаской, руки Чарли выскальзывали из теплоты постели на воздух. Их указательные пальцы, встречаясь, кивали друг другу, как лысые головы, увенчанные ногтями. Они радостно обнимались, как старые товарищи по оружию. Чарли во сне иногда стонал. На него обрушивался горящий дом. Руки застывали, изображая невинность. Когда его дыхание вновь становилось ровным, они возобновляли спор.

Случайный наблюдатель, окажись такой среди ночи у постели Чарли, подумал бы, что у него умственное расстройство. Его руки извивались, то поглаживая друг друга, то пытаясь бороться. Но в их судорожных движениях явно просматривалась некая последовательность. Можно было подумать, что Чарли говорит во сне. Но нет, это говорил не он – руки, сходясь каждую ночь у него на животе, обсуждали свои планы. Готовили восстание.
∗ ∗ ∗

Чарли не успокоился окончательно по поводу боли в руках. У него зрело подозрение, что в его жизни что-то не в порядке. Все сильнее он чувствовал себя оторванным от повседневных жизненных ритуалов – был скорее их зрителем, чем участником. Это касалось и его личной жизни.

Он никогда не был великим любовником, но и краснеть ему было не за что. Эллен казалась удовлетворенной их отношениями. Но в эти дни что-то изменилось. Он наблюдал, как его руки блуждают по телу жены, дотрагиваясь до самых интимных мест, но видел это как бы со стороны, не в силах наслаждаться ощущениями теплоты и податливости. Ей не было от этого хуже, напротив. Порой она начинала целовать его пальцы в благодарность за их сноровку. Но ему это не доставляло никакой радости. Его руки доставляли такое удовольствие, а он не чувствовал ничего.

Появились и другие признаки – легкие, но тревожащие. Он вдруг заметил, как его руки отбивают ритм на ящиках у него на работе и как они разламывают на кусочки карандаши раньше, чем он успевал это осознать, разбрасывая обломки дерева и графита по полу упаковочной.

Несколько раз он обнаруживал, что руки вовсе не слушаются его. Один раз это случилось на стоянке такси, дважды – в лифте на фабрике. Он вдруг начинал пожимать руки совершенно незнакомым людям. Он мог объяснить это только желанием найти какую-то опору в ускользающем из-под ног мире. Однако это было довольно неприятно, особенно когда он вдруг ухватился за руку своего мастера. Что еще хуже, рука того ответила на рукопожатие, и какой-то момент мужчины беспомощно смотрели на свои руки, как владельцы собак на своих питомцев, совокупляющихся на концах поводков.

Чарли стал часто разглядывать свои ладони, выискивая на них волосы. Мать как-то сказала ему, что это первый признак безумия. Не волосы – разглядывание.

Теперь приходилось спешить. Встречаясь по ночам на животе Чарли, его руки знали, что состояние его рассудка достигло критической отметки. Еще несколько дней, и он обнаружит правду.

Что делать? Выступить преждевременно, рискнуть, или позволить рассудку Чарли следовать своим, непредсказуемым путем? Споры стали более жаркими. Левая, как обычно, осторожничала.

– Что если мы ошибаемся, – спрашивала она, – и вне тела жизни нет?

– Тогда нам уже будет все равно, – отвечала Правая.

Левая обдумывала это несколько мгновений, потом переходила к другому:

– А как мы сделаем это, когда придет время? – она знала, что это самый больной вопрос, особенно для лидера, и настаивала. – Как? Как?

–Найдем способ, – отвечала Правая. – Главное, чтобы разрез был чистым.

– А он не будет сопротивляться?

– Человек сопротивляется руками. А руки восстанут против него.

– А что будем делать мы?

– Я у него сильнее, – говорила Правая, – поэтому я буду держать оружие. Ты пойдешь. Левая молчала. Они никогда не расставались все эти годы. Мысль об уходе не радовала ее.

– Потом ты сможешь вернуться ко мне, – уговаривала ее Правая.

– Смогу?

– Должна. Я – Мессия. Без меня ничего не произойдет. Ты соберешь войско, потом вернешься и освободишь меня.

– Хоть на краю земли, если нужно.

– Не будь сентиментальной.

Потом они обнимались, как братья, источая верность друг другу. Ах, эти ночи, охваченные лихорадкой предстоящего восстания! Даже днем, разделенные, они порой улучали момент и ободряюще касались друг друга. Говоря:

«скоро, скоро»,

говоря:

«сегодня ночью. Встретимся на животе»,

говоря:

«на что будет похож наш мир?»
∗ ∗ ∗

Чарли знал, что он близок к нервному срыву. Он то и дело смотрел на свои руки, на указательные пальцы, изучающие мир вокруг, как поднявшие голову змеи. Он стал разглядывать руки других людей, подозревая, что они говорят между собой на одним им понятном языке.

Соблазнительные руки молодой секретарши; маниакальные руки убийцы, которого он видел по телевизору. Руки, предающие своих владельцев, опровергающие их гнев извиняющими жестами, а их любовь – сжатыми кулаками. Казалось, знаки мятежа были видны повсюду. Он должен был сказать кому-то об этом прежде, чем потеряет рассудок. Он выбрал Ральфа Фрая из бухгалтерии, трезвого, рассудительного человека, которому можно довериться.

Ральф отнесся к его словам с пониманием.

– Знаешь, у меня тоже было такое, когда Ивонна оставила меня. Чуть с ума не сошел.

– И что ты сделал?

– Обратился к целителю. Есть такой Джудвин. Советую к тебе. Станешь другим человеком.

Идея понравилась Чарли.

– Почему бы и нет? – сказал он после некоторого раздумья. – А это дорого?

– Да. Но помогает. Видишь ли, у меня были всякие проблемы с браком, как, думаю, и у тебя. Незачем об этом долго рассказывать. Зато теперь я счастлив, как мальчишка, – он широко, по-дурацки, улыбнулся. – Так что не жалей денег. Он тебе все про тебя расскажет.

– Тут дело не в сексе, – возразил Чарли.

– Брось, – Фрай понимающе улыбнулся. – Дело всегда в сексе.

На другой день Чарли, не сказав ничего Эллен, позвонил доктору Джудвину, и секретарь назначил ему час приема. Ладони его так потели, что он боялся выронить трубку, но потом все прошло.

Ральф Фрай оказался прав – доктор Джудвин был хорошим специалистом. Он не смеялся над страхами, которые Чарли на него вывалил, нет, он выслушал все с величайшим вниманием. Это уже обнадеживало.

Во время их третьей встречи доктор вызвал из памяти Чарли одно давнее воспоминание: руки его отца, скрещенные на широкой груди, когда он лежал в гробу. Грубые, мозолистые руки, заросшие волосами. Их непререкаемый авторитет даже после смерти. И разве не представлял он, как эти руки разлагаются под землей, колотясь о крышку гроба и требуя выпустить их? Это воспоминание долго томило Чарли, но теперь, выпущенное на яркий свет кабинета доктора Джудвина, оно казалось смешным и пустяковым. Оно задрожало под суровым взглядом доктора и растаяло, чересчур зыбкое, чтобы подвергаться серьезному исследованию.

Операция экзорцизма оказалась легче, чем ожидал Чарли. Весь детский лепет просто выковыряли из его души, как волокна мяса из зубов. Больше это не будет отравлять его организм. Его очаровали убедительные объяснения доктора Джудвина. Руки, как тот сказал, редко представляются символом отцовской власти. Обычно у его пациентов это был пенис. Чарли объяснил, что руки всегда казались ему важней половых органов. Ведь это они преобразили мир, не так ли?

Чарли не перестал ломать карандаши или барабанить пальцами по ящикам. Но он понимал, что взрослые собаки не забывают так легко своих привычек, и дал им время. Так что подготовка восстания продолжалась. Но времени оставалось все меньше. Заговорщики решили действовать.

Развязку вызвала Эллен, как-то вечером в среду, после секса. Стояла теплая ночь, несмотря на октябрь; окно было приоткрыто, и ветерок шевелил занавески. Жена и муж лежали рядом, под одной простыней. Чарли уснул еще до того, как высох пот у него на шее. Но Эллен не спала, прижавшись к твердой, как камень подушке. Она знала, что не заснет еще долго – в такие ночи каждая складка постели врезалась ей в тело, и все сомнения, когда-либо испытанные ею, наплывали на нее из темноты. Ей хотелось опорожнить мочевой пузырь (как всегда после секса), но она не могла заставить себя встать и пойти в туалет. Чем больше она лежала, тем больше ей хотелось в туалет и тем труднее было заснуть. Чертовски глупо, подумала она, а потом даже забыла, почему это показалось ей таким глупым.

Рядом Чарли заворочался во сне. Вернее, задвигались только его руки. Она взглянула на его лицо. Он спал, как ангел, и выглядел моложе своих сорока лет, несмотря на седые пряди. Он нравился ей достаточно, подумала она, чтобы сказать, что она его любит, но недостаточно, чтобы простить ему его прегрешения. Он был ленив и всегда жаловался на жизнь. И были вечера (впрочем, редко), когда он возвращался поздно, и она была уверена, что он пришел от другой женщины. Пока она думала об этом, его руки зашевелились. Они выползли из-под простыни, размахивая пальцами в воздухе, как два спорящих ребенка.

Она вздрогнула, еще не веря в то, что видит. Это походило на телепрограмму с выключенным звуком, шоу для десяти пальцев. Пока она смотрела, руки сдернули простыню с его живота, обнажив заросшую волосами кожу, на которой выделялся шрам от операции аппендикса. Там они остановились.

Сегодня их спор был особенно ожесточенным. Левая, более консервативная, настаивала на переносе сроков, но Правой надоело ждать. Пришло время, говорила она, померяться с тираном силами и низвергнуть тело раз и навсегда.

Эллен подняла голову с подушки, и тут они заметили ее. До этого они были слишком увлечены спором. Теперь их заговор был раскрыт.

– Чарли, – прошептала она в ухо спящего тирана, – перестань! Остановись!

Правая подняла указательный и средний пальцы, вынюхивая ее.

– Чарли!

Почему он всегда спит так глубоко?

– Пожалуйста, Чарли, вставай! – повторила она, когда Правая коснулась Левой, оповещая ее о своем открытии. Эллен успела еще раз позвать мужа, и тут обе руки сомкнулись у нее на горле.

Чарли во сне плыл на невольничьем корабле – события в его снах всегда происходили на фоне экзотических пейзажей. Его руки были скованы в наказание за какую-то провинность. Внезапно все переменилось, и он увидел, что сжимает руками глотку капитана. Рабы вокруг вопили, приветствуя его. Капитан, немного похожий на доктора Джудвина, высоким испуганным голосом молил его остановиться. Голос был почти женским; почти как у Эллен. «Чарли, – умолял он, – не надо!» Но это только разжигало ярость Чарли, и он чувствовал себя героем в глазах рабов, столпившихся вокруг, чтобы полюбоваться предсмертными муками своего господина.

Капитан с багровым лицом успел выдавить: "Ты убил меня", – когда пальцы Чарли в последний раз сдавили его шею. Только тут он осознал, что на шее его жертвы почему-то нет адамова яблока. Корабль начал расплываться, ликующие голоса невольников таяли. Глаза его, моргнув, открылись, и он обнаружил, что лежит на своей кровати в пижаме, сжимая руками горло Эллен. Ее лицо потемнело; изо рта сбегала тонкая струйка слюны. Глаза ее были еще открыты, и какое-то мгновение казалось, что там теплится жизнь. Потом все кончилось. Ужас и боль охватили Чарли. Он попытался отпустить ее, но руки не подчинились. Пальцы, совершенно онемевшие, продолжали сжимать ее горло. Он скатился на пол, но она последовала за его руками, как настойчивый партнер в танце.

– Пожалуйста, – прошептал он своим пальцам. – Пожалуйста…

Невинные, как школьники, пальцы отпустили свою добычу и отпрянули в немом изумлении. Эллен сползла на ковер, ударившись тяжело, как мешок. Чарли не мог удержать ее. Он просто упал рядом и дал волю слезам.
∗ ∗ ∗

Оставалось сделать еще одно. Хватит камуфляжа, тайных встреч и бесконечных споров – к лучшему или к худшему, но все свершилось. Нужно лишь немного подождать. Пока он подойдет к кухонному ножу или к топору. Это будет скоро, очень скоро.
∗ ∗ ∗

Чарли долго лежал на полу возле тела жены, рыдая. Потом он стал думать. Что теперь делать? Звонить адвокату? В полицию? Доктору Джудвину? Что-то делать придется, не лежать же вот так вечно. Он попытался встать без помощи рук, которые упорно отказывались повиноваться. Все его тело гудело, как от слабых разрядов тока. Только руки ничего не чувствовали. Он поднял их к лицу, чтобы вытереть слезы, но они лишь вяло мазнули по щеке, как тряпки. На локтях он добрался до стены и поднялся. Все еще полуслепой от слез, он поплелся из спальни вниз. (На кухню, сказали себе Левая с Правой. Он идет на кухню!) Какой-то кошмар, думал он, подбородком нажав выключатель и направляясь к бару. Я невиновен. И никто не виновен. Почему же это случилось?

Бутылка виски выскользнула у него из рук, когда он попытался взять ее. Осколки брызнули во все стороны, его ноздри обжег резкий запах спирта.

– Битое стекло, – предложила Левая.

– Нет. Разрез должен быть чистым. Потерпи немного.

Чарли оставил разбитую бутылку и пошел к телефону. Нужно позвонить Джудвину; доктор скажет, что ему делать. Он попытался снять трубку, но руки его и на этот раз не послушались. Теперь его боль смешалась с гневом. Неуклюже он сжал трубку и поднял ее к уху, придерживая ее головой. Потом он локтем набрал номер Джудвина.

– "Спокойно, – сказал он громко, – соблюдай спокойствие".

Он слышал, как номер отпечатывается в системе. Нужно сохранить рассудок лишь несколько мгновений, пока не поднимут трубку. Тогда все будет в порядке.

Руки начали конвульсивно сжиматься.

– Спокойно, – сказал он опять, но руки не слушались. Где-то далеко – о, как далеко! – зазвонил телефон в доме доктора Джудвина.

– Ответьте, ответьте! О Господи, ответьте же!

Руки Чарли так тряслись, что он с трудом удерживал трубку.

– Ответьте! – взмолился он в молчащее отверстие. – Пожалуйста!

Тут Правая рванулась вперед и ухватилась за край тикового обеденного стола, едва не опрокинув его.

– Что… ты… делаешь? – пролепетал Чарли, обращаясь то ли к себе, то ли к своей руке. Он с ужасом смотрел на конечность, медленно двигающуюся по краю стола. Цель этого движения была ясна: увести его от телефона, от Джудвина и от надежды на спасение. Он не контролировал больше свои руки. Он их не чувствовал. Это были уже не его руки, хоть они и оставались прикрепленными к его телу.

Наконец трубку подняли, и голос Джудвина, слегка сердитый, проговорил:

– Алло?

– Доктор…

– Кто это?

– Чарли…

– Кто?

– Чарли Джордж, доктор. Вы должны меня помнить.

Рука тащила его все дальше и дальше от телефона. Он уже чувствовал, как трубка выскакивает из-под его уха.

– Кто это говорит?

– Чарльз Джордж. Ради всего святого, доктор, помогите мне.

– Позвоните завтра мне на работу.

– Вы не поняли. Мои руки, доктор… они меня не слушаются.

Что-то вцепилось в бок Чарли. Это была его левая рука, тянущаяся вниз, к его промежности.

– Ты не смеешь! – закричал он. – Ты моя!

Джудвин насторожился.

– С кем это вы говорите?

– С моими руками! Они хотят убить меня, доктор! – видя продвижение руки, он снова истерически завопил. – Не делай этого! Стой!

Игнорируя вопли деспота. Левая достигла его яиц и сдавила их. Чарли испустил крик и пошатнулся, тут же Правая использовала это и рванула его к себе. Трубка вылетела; вопросы доктора Джудвина заглушила сплошная пульсирующая боль. Чарли тяжело рухнул на пол, ударившись головой.

– Сволочь, – сказал он руке. – Ты сволочь.

Левая тем временем присоединилась к Правой на краю стола, заставив Чарли повиснуть в нелепой позе там, где он столько раз обедал.

Чуть позже они, видимо, сменили тактику и позволили ему упасть. Его голова и яйца болели, и он хотел только улечься где-нибудь и дать этой боли и тошноте утихнуть. Но у мятежников были другие планы. Он уже почти не сознавал, что они, цепляясь за ворс ковра, тащат его тело к кухонной двери. Чарли походил на статую, которую волокут к пьедесталу сотни потных рабочих. Путь был нелегким: тело двигалось рывками, задевая мебель, ногти глубоко вонзались в ковер. Но до кухни оставались уже считанные ярды. Чарли ощутил эти ярды на своем лице; холодный, как лед, линолеум кухонного пола вернул ему сознание. В слабом свете луны он видел знакомую сцену: гудящий холодильник, мусорное ведро, мойку. Все это возвышалось над ним; он чувствовал себя каким-то червяком.

Руки добрались до кухонного стола и полезли вверх. Он последовал за ними, как низвергнутый король за своими палачами. Они побелели от усилий, карабкаясь по ножке стола. Чарли не увидел, как Левая первой достигла ряда ножей, развешанных в строгом порядке на стене. Ножи для мяса, для хлеба, для овощей – все поблескивали вдоль разделочной доски, откуда шел сток в розоватую раковину.

Ему показалось, что он слышит полицейские сирены, но, вероятно, это гудело у него в голове. Он повернул голову. Боль разлилась от виска до виска, но он забыл о ней, когда понял их намерения.

Ножи были хорошо наточены. Он знал это. Для Эллен это всегда было пунктиком. Он начал трясти головой, словно пытаясь избавиться от кошмара. Но никто не мог помочь ему. Здесь были только он и его руки, совершающие свое последнее безумство.

Тут зазвонил звонок. Это не было иллюзией. Он звонил еще и еще.

– Вот! – крикнул он своим мучителям. – Слышите, ублюдки? Кто-то пришел. Я знал, что кто-нибудь придет.

Он попытался встать, выворачивая шею, чтобы видеть, что делают эти твари. Они не теряли времени даром. Левая уже достигла разделочной доски.

Звонок звонил и звонил.

– Сюда! – завопил он хрипло. – Я здесь! Ломайте дверь!

Его взгляд в ужасе метался от рук к двери и обратно, вычисляя шанс. Правая в спешке дотянулась до самого длинного мясного ножа. Еще и сейчас он не мог поверить, что его рука, его защитник и помощник, гладившая совсем недавно его жену, теперь уже мертвую, собирается изувечить его. Она медленно, невыносимо медленно сдернула нож с крючка. Сзади послышался звон разбитого стекла – полиция ломала дверь. Они могут еще остановить это, если быстро (очень быстро) откроют дверь и доберутся до кухни.

– Сюда! – закричал он. – Сюда!

Ответом на крик был резкий свист: звук ножа, падающего на его запястье. Левая почувствовала, как разрываются каналы, связывающие ее с телом, и ни с чем не сравнимое чувство освобождения пронизало все ее пять пальцев. Кровь Чарли крестила новорожденную горячей струйкой.

Из головы тирана не донеслось ни звука. Она просто упала назад, и Чарли потерял сознание. Он не слышал, как его кровь с журчанием струится по стоку в раковину. Не слышал и следующих двух ударов, окончательно отделивших кисть от руки. Тело сползло назад, сбив на пути ящик с овощами. Луковицы рассыпались по полу вокруг лужи, медленно растекавшейся от запястья.

Правая выпустила нож, и он звякнул об окровавленную раковину. Обессиленный освободитель соскользнул со стола и упал на грудь повергнутого тирана. Дело сделано. Левая освободилась и была жива. Революция началась.

Освобожденная Левая заковыляла к краю стола, обнюхивая воздух указательным пальцем. Правая мгновенно ответила ей жестом победы, прежде чем невинно улечься на грудь Чарли. Какое-то время в кухне все молчало – лишь неслышно стекали тонкие ручейки крови. Потом поток холодного воздуха, хлынувший из столовой, предупредил Левую об опасности. Она задвигалась, ища укрытия, пока топот полицейских ботинок и звуки команд приближались. В столовой вспыхнул свет, осветив распростертое на полу тело. Чарли увидел этот свет в конце длинного черного туннеля. Он приближался. Ближе… ближе…

Свет зажегся и в кухне.

Когда полиция вошла. Левая спряталась за мусорным ведром. Она не знала, кто эти пришельцы, но от них явно исходила угроза. То, как они склонились над тираном, как поднимали его, как успокаивали, показывало: это враги.

Сверху раздался голос, молодой и напуганный:

– Сержант Яппер!

Один из полицейских, поднимавших Чарли, встал, оставив напарника довершать дело.

– Что там, Рафферти?

– Сэр, там труп в спальне. Женщина.

– Быстрее, – проговорил Яппер в радиотелефон. – Где «скорая помощь»? У нас тут изувеченный человек.

Он повернулся, вытирая пот со щек. Тут ему показалось, что что-то пробежало по кухонному столу к двери; что-то похожее на большого красного паука. Обман зрения, конечно. Таких тварей не бывает.

– Сэр? – полицейский, поднимающий Чарли, тоже заметил движение. – Что это было?

Яппер уставился на него. Присоска на двери щелкнула. Что бы это ни было, оно ускользнуло. Яппер посмотрел на дверь.

– Кот, – сказал он первое, что пришло в голову, сам этому не веря.
∗ ∗ ∗

Ночь была прохладной, но Левая этого не чувствовала. Она по стенке, как крыса, выбралась из дома. Чувство свободы было восхитительно. Не ощущать постоянных команд нервов тирана, не страдать от веса его дурацкого тела, не потакать его капризам. Ничего не таскать, не счищать, не делать за него грязную работу. Она словно родилась в новом мире, может быть, более опасном, но с гораздо большими возможностями. Жизнь вне тела сулила множество радостей, и подумать только, сколько собратьев еще находятся в рабстве! Скоро они получат свободу навсегда.

Она задержалась на углу и обнюхала улицу. Полицейские ездили туда-сюда, мигали красные и голубые огни, из соседних домов выглядывали встревоженные лица. Здесь восстание не начнется. Эти люди начеку. Лучше найти спящих.

Рука пробралась через садик перед домом, нервно останавливаясь при каждом громком звуке. Скрытая зеленью, она достигла улицы незамеченной. На мостовой она оглянулась. Тирана Чарли поднимали в машину; в его вены по трубкам переливалось содержимое прикрепленных над носилками бутылочек с кровью и лекарствами. На его груди спокойно лежала Правая, убаюканная наркотиками. Левая наблюдала, как тело исчезает из виду; боль от расставания с товарищем была почти невыносимой. Но дело прежде всего. Потом она вернется и освободит Правую, как они договорились. А потом все будет по-другому. (На что будет похож наш мир?)

В фойе общежития ИМКА на Монмут-стрит ночной сторож зевнул и поудобнее вытянулся в кресле. Комфорт для Кристи был немаловажен; его ягодицы ныли, на какую бы из них он не переносил тяжесть тела. Сегодня они ныли особенно сильно. Полковник Кристи понимал свои обязанности своеобразно. Один обход вокруг здания, только чтобы убедиться, что все двери на запоре, а потом – на лежанку, и пусть весь мир провалится к черту.

Кристи был шестидесятидвухлетним расистом и гордился этим (последним). Он терпеть не мог темнокожих, толпящихся в коридорах общежития, в основном молодых, бездомных и наглых, брошенных на его попечение, словно дети-сироты. Ну и детки! Все, как один, наркоманы, плюют на чистый пол и плохо говорят по-английски. Сегодня он, как всегда, растянется на койке и будет сквозь сон мечтать, как он отомстит им всем.

Первое, что оторвало Кристи от этих мыслей, – неприятный холод в руке. Он открыл глаза и увидел – или ему показалось, что увидел, – другую руку в своей руке. Похоже было, что они здоровались, как старые друзья. Он вскочил, издав сдавленный крик отвращения и пытаясь стряхнуть эту штуку со своей руки, как жвачку, прилипшую к пальцам. В мозгу у него заметались вопросы. Мог ли он подобрать это, не заметив, и если да, то где? И что, во имя Господа, это такое? Хуже всего было то, что эта вещь, несомненно мертвая, так ухватилась за его руку, словно собиралась никогда с ней не расставаться.

Он потянулся к звонку – это было все, что он мог сделать в этой дурацкой ситуации. Но прежде чем он успел нажать на кнопку, другая его рука сама собой метнулась к ящику стола и открыла его. Внутри в строгом порядке лежали его ключи, его блокнот, его рабочий график и – у самой стенки – непальский нож кукри, подаренный ему во время войны одним гуркхом. Он всегда держал его здесь на всякий случай. Кукри был превосходным оружием. Гуркх рассказывал, что им можно отрубить голову так аккуратно, что враг даже не заметит этого, пока не кивнет.

Рука ухватила кукри за инкрустированную рукоять и быстро – так быстро, что полковник не успел угадать ее намерение, – опустила нож на его запястье, отрубив кисть одним точным ударом. Полковник побелел, когда кровь фонтаном хлынула из руки. Он отшатнулся назад, ударившись о стену своей маленькой комнатки, и сбил со стены портрет королевы. Зазвенело стекло.

Все последующее было дурным сном: он беспомощно смотрел, как две руки – его собственная и чужая, которая устроила все это, – подняли кукри, как гигантскую секиру, как его вторая рука поднялась навстречу своему освобождению; как нож поднялся и опустился; как хрустнула кость и ударил новый фонтан крови. Когда к нему пришла смерть, он еще успел увидеть, как три перебирающих пальцами окровавленных твари спрыгнули на пол, прямо в кровавую лужу… и все исчезло. Холод вошел к нему в сердце, хотя на лбу выступил пот. Спокойной ночи, полковник Кристи!
∗ ∗ ∗

Делать революцию легко, подумала Левая, когда троица поднималась по ступенькам ИМКА. С каждым часом они становились сильнее. На первом этаже комнаты, и в каждой пара пленников. Их владельцы лежали, ничего не ведая, с руками на груди, или на подушке, или свесив их на пол. В тишине освободители проскальзывали в приоткрытые двери, карабкались на кровати, касались пальцами ждущих ладоней и звали их на бой во имя новой жизни.
∗ ∗ ∗

Босуэллу было чертовски плохо. Он нагнулся над раковиной в туалете и попытался сблевать. Но в нем уже ничего не осталось, только боль в желудке. Живот зверски ныл, голова раскалывалась. Когда же он извлечет урок? Он же всегда знал, что он и вино – плохие товарищи. В следующий раз, пообещал он себе, ни капли. Желудок опять скрутило, тошнота подступила к горлу. Он поспешно склонился над раковиной. Ничего. Он подождал, пока тошнота пройдет, и выпрямился, глядя на свое лицо в грязном зеркале. Ну и вид у тебя, парень!

В это время из коридора донесся какой-то шум. За свои двадцать лет и два месяца Босуэлл никогда еще не слышал ничего подобного.

Он осторожно открыл дверь. Что бы там ни происходило, это не было похоже на веселый пикник. Но там его товарищи. Если это драка или пожар, то он обязан прийти им на помощь. Он выглянул коридор. То, что он там увидел, оглушило его, как молотком. Коридор был плохо освещен – несколько лампочек вырывали из темноты лишь отдельные промежутки между комнатами. Босуэлл возблагодарил Бога за эту милость. Ему вовсе не хотелось видеть происходящее в деталях, хватило и одного впечатления. В коридоре царил бедлам: полуодетые люди в панике метались во все стороны, в то же время стараясь искалечить себя любыми попавшимися под руку острыми предметами. Большинство этих людей он знал, если не по имени, то в лицо. Это были здоровые люди, по крайней мере до сего дня. Теперь их охватила лихорадка самоуничтожения. Повсюду Босуэлл видел один и тот же кошмар. Ножи кромсали руки, кровь брызгала в воздух, как дождь. Кто-то – уж не Иисус ли? – зажал свою руку между дверью и косяком и бил по ней снова и снова, не давая никому остановить его. Один из белых парней подобрал нож полковника и орудовал им. Его рука отлетела, пока Босуэлл смотрел, поднялась на свои пять пальцев и заковыляла по полу. Она была живая! Некоторые не поддались общему безумию, но другие настигали бедняг и вонзали в них оружие. Один, по имени Северино, содрогался под ударами какого-то парня с внешностью панка, который в ужасе смотрел на то, что делают его руки.

Кто-то появился в двери одной из комнат и побежал к туалету; чужая отрезанная рука вцепилась ему в горло. Это был Макнамара, парень такой худой и так часто подкуренный, что его звали «улыбка на палке». Босуэлл отшатнулся, когда Макнамара ворвался в дверь, прохрипел что-то похожее на мольбу о помощи и рухнул на пол. Он попытался оторвать от своей шеи пятипалого убийцу, но прежде чем Босуэлл успел помочь ему, его движения замедлились и, наконец, стихли.

Босуэлл отошел от тела и снова выглянул в коридор. Теперь мертвые и умирающие завалили узкий проход, и руки, принадлежавшие прежде им, карабкались через тела в кровожадном исступлении, отрезая оставшиеся кисти или просто выплясывая в экстазе на лицах своих хозяев. Когда он оглянулся на лежащего Макнамара, рука, вооружившись перочинным ножом, уже перепиливала его запястья. За ней тянулся кровавый след. Босуэлл понял, что пора убегать, пока не подоспели другие. В это время убийца Северино, панк, подполз к туалету – вернее, его подтащили взбунтовавшиеся руки.

– Помоги, – прохрипел он.

Босуэлл, саданув дверью прямо по лицу панка, захлопнул ее. Разочарованные руки дергали дверь, в то время как губы панка, прижатые к замочной скважине, повторяли: «Помоги. Я не хотел этого делать с тем парнем. Помоги». Босуэлл постарался не обращать внимания на эти мольбы и стал думать, как ему спастись.

Что-то коснулось его ног, и он знал, что это, еще прежде, чем увидел. Одна из рук (левая) полковника Кристи – он узнал ее по татуировке, – уже взбиралась по его ноге. Босуэлл заметался, как ребенок, ужаленный пчелой, слишком испуганный, чтобы стряхнуть ее. Краем глаза он увидел, что рука, кромсающая перочинным ножом запястья Макнамара, закончила свой труд и теперь двигалась к нему. Ее ногти цокали по линолеуму, как клешни краба. Она и двигалась, как краб – не освоила еще прямого движения.

Собственные руки Босуэлла еще слушались его, как и руки его друзей (бывших друзей) там, в коридоре. Им было хорошо и на своем месте. Поистине, ему повезло.

Он наступил на руку на полу. Хрустнули пальцы, и тварь забилась, как раздавленная змея. Теперь он знал, что они уязвимы. Не убирая ноги, он наклонился и подобрал упавший нож, вонзив его в тыльную часть ладони руки Кристи, которая уже карабкалась по его животу. Пальцы руки сжали его тело. Рискуя быть распотрошенным, Босуэлл воткнул нож глубже. Рука еще пыталась двигаться, но потом обмякла, и Босуэлл оторвал ее от своего живота. Она вертелась на ноже и не думала умирать. Тогда он пригвоздил ее к стене, где от нее не могло быть вреда, и перенес внимание на врага под его ногой. Он надавил сильнее и услышал, как хрустнул еще один палец, потом еще. Раздавив все, что мог, он изо всех сил пнул руку о стену; она шмякнулась о зеркало, оставив след, похожий на раздавленный помидор, и упала на пол.

Он не стал ждать, выживет ли она. В дверь уже царапались новые пальцы. Они хотели войти, скоро они это сделают. Он перешагнул через Макнамара и подошел к окну. Оно было небольшим, но он тоже. Он кое-как протиснулся наружу и замешкался. Все же это второй этаж. Но упасть, даже неудачно, было лучше, чем оставаться здесь. Они уже вышибали дверь. Едва дверь треснула, Босуэлл прыгнул вниз, ударившись о бетон. Он быстро проверил конечности – слава Богу, все цело! Господь любит простодушных, подумал он. Наверху в окне появилось лицо панка.

– Помоги мне! – крикнул он. – Я не знаю, что я делаю.

Но тут пара рук нашла его горло, и мольбы смолкли.

Босуэлл пошел прочь от общежития, думая кому и что должен рассказать. На нем были только спортивные трусы и носки. Никогда еще холод не был таким приятным. Ноги ныли, но этого следовало ожидать.
∗ ∗ ∗

Чарли проснулся с дурацким ощущением. Ему снилось, что он убил Эллен, а потом отрезал сам себе руку. Как же его подсознание набито всякой ерундой! Он попытался протереть глаза, чтобы отогнать сон, но руки не было. Он сел в постели и закричал.

Яппер оставил наблюдать за ним молодого Рафферти, строго приказав известить его, когда Чарли Джордж придет в себя. Рафферти задремал и проснулся от крика. Чарли прекратил кричать при виде испуганного лица.

– Вы проснулись? Я позову кого-нибудь.

Чарли пустыми глазами смотрел на полицейского.

– Не двигайтесь, – предупредил Рафферти. – Я позову сиделку.

Чарли откинулся забинтованной головой на подушку и поглядел на свою правую руку. Что бы ни случилось с ней у него дома, теперь все прошло. Рука была его, может быть, она была его все время. Джудвин говорил ему о синдроме бунтующего тела: убийца заявляет, что его конечности не повинуются, что дело не в его больном мозге, а в непослушании рук.

Что ж, он понимает это. Он психически болен, и в этом все дело. Пусть делают с ним, что хотят, своими таблетками, лезвиями и электродами: он предпочтет это еще одной такой кошмарной ночи, как предыдущая.

Появилась сиделка, уставившаяся на него так, словно удивлялась, что он выжил. Он лишь мельком увидел ее встревоженное лицо и почувствовал на лбу приятную прохладную руку.

– Его можно допросить? – спросил Рафферти.

– Нужно проконсультироваться с доктором Мэнсоном и доктором Джудвином, – отозвалось встревоженное лицо и попыталось ободряюще улыбнуться Чарли. Она знала, конечно, что он не в себе. Может, она боялась его: кто ее за это осудит? Она пошла консультироваться, оставив Чарли на все еще нервничающего Рафферти.

– Эллен? – спросил Чарли.

– Это ваша жена?

– Да. Я хочу знать… она?..

Рафферти опустил глаза.

– Она умерла.

Чарли кивнул. Он знал, но нужно было убедиться.

– А что со мной?

– Вы под наблюдением.

– Что это значит?

– Это значит, что я наблюдаю за вами, – сказал Рафферти.

Он явно старался быть полезным, но толку от него было мало. Чарли попробовал снова:

– Я имею в виду… что будет после? Будут меня судить?

– А за что вас судить?

– Как? – переспросил Чарли, не уверенный, что верно расслышал.

– Вы ведь жертва, не так ли? Вы не делали этого? Кто-то отрезал вашу руку…

– Да. Это сделал я сам.

Рафферти долго не мог выговорить ни слова.

– П-простите?

– Я это сделал. Я убил свою жену, потом отрезал себе руку.

Для бедного парня это было уже слишком. Он думал с полминуты, прежде чем сказать.

– Но почему?

Чарли пожал плечами.

– Это какая-то ошибка, – сказал Рафферти. – Если вы сделали это… куда же делась рука?
∗ ∗ ∗

Лилиан остановила машину. Впереди что-то переходило дорогу, но она не могла разглядеть, что это. Она была строгой вегетарианкой (за исключением масонских трапез с Теодором) и защитницей животных и подумала, что какое-нибудь раненое животное лежит на дороге. Быть может, лиса – она читала, что они иногда заходят в пригороды. Но что-то в этом не нравилось ей, возможно, из-за тусклого освещения. Она не была уверена, стоит ли ей выходить из машины. Теодор велел ей ехать быстро. Но ведь его нет, не так ли? Она раздраженно забарабанила по рулю. Что же делать с этой несчастной лисой… или не лисой? Инстинкт велел ей сыграть самаритянку, даже если она чувствовала себя фарисейкой. Она осторожно вышла из машины и, конечно же, ничего не увидела. Она прошла вперед, чтобы посмотреть получше. Ладони вспотели, дрожь возбуждения пробегала по телу, как ток. Потом она услышала звук: шорох сотен маленьких ног. Она слышала истории – абсурдные, как ей казалось, – о стаях крыс, проходящих через город ночью и обгладывающих до костей все живое, что им попадется. Представляя это, она почувствовала себя еще большей фарисейкой и отступила к машине. Когда ее тень закрывавшая фары, отошла, она увидела стаю. Это были не крысы.

Рука, мертвенно желтая в бледном свете, указывала пальцем прямо на нее. Следом показались и другие, их были десятки. Они ползли, как крабы, наползая друг на друга, стуча костяшками. Освещение делало эту сцену похожей на зловещий мультфильм, но, верила она в реальность происходящего или нет, они двигались к ней. Она сделала еще шаг назад. Она уперлась в машину, повернулась и нащупала дверцу. Слава Богу, та оказалась открыта. Ее руки тряслись, но она еще владела ими. Тут она вскрикнула. Здоровенный черный кулак с запекшейся раной на запястье вцепился в руку.

Внезапно и бешено ее руки начали аплодировать. Она утратила контроль над ними.

– Прекратите! – крикнула она им. – Хватит!

Они вдруг действительно остановились и повернулись к ней. Она знала, что они смотрят на нее без глаз, и знала, что будет дальше. Руки потянулись к лицу, и ее ногти, ее краса и гордость, вонзились в глаза. Ослепленная, она упала навзничь, но руки подхватили ее. Она поплыла в море пальцев.

Когда они стаскивали ее обезображенное тело в кювет, она лишилась парика, который так дорого обошелся Теодору в Вене. Чуть позже она лишилась и рук.
∗ ∗ ∗

Доктор Джудвин спустился по лестнице дома Джорджа, спрашивая себя, неужели праотец его священной профессии Фрейд все-таки ошибался? Парадоксальные факты человеческого поведения не укладывались в классическую схему или просто не имели адекватного обозначения. Он остановился у подножия лестницы, не очень желая еще раз заглядывать на кухню, но чувствуя себя обязанным в последний раз осмотреть место преступления. Пустой дом наводил дрожь, и пребывание в нем, даже под охраной полиции, мешало ему собраться с мыслями. Он чувствовал вину за то, что не спас Чарли. Конечно, он достаточно глубоко проник в его душу, чтобы понять подлинные мотивы этих ужасных действий. Но все же… убить собственную жену, которую он, по-видимому, искренне любил, потом отрезать собственную руку… Джудвин на мгновение взглянул на свои руки, на переплетение сухожилий и красно-голубых вен на запястьях. Полиция еще искала убийцу, но он не сомневался, что Чарли сделал это сам. Джудвина поражало только, что его пациент оказался способен на подобные действия.

Он вошел в столовую. Полиция уже поработала здесь; повсюду был рассыпан порошок для снятия отпечатков пальцев. Общеизвестно, что каждая рука уникальна – ее узор столь же неповторим, как выражение лица. Он зевнул. Звонок Чарли поднял его среди ночи, и с тех пор он не спал. Он наблюдал, как выносят Чарли, как полицейские занимаются своим делом. Потом он выпил кофе, подумал было оставить свою работу, пока история не проникла в газеты, выпил еще кофе, решил этого не делать, и теперь, разочаровавшийся во Фрейде и прочих гуру, чувствовал себя виноватым перед женоубийцей Чарли Джорджем. Даже если он и лишится должности, он извлечет из всей этой истории кое-что полезное. Хватит слушаться советов старого венского шарлатана.

Он опустился на стол в столовой и вслушался в шорохи, наполняющие дом, – как будто стены, шокированные увиденным, шепотом обмениваются впечатлениями. Похоже, он задремал. Проснувшись, он обнаружил в комнате толстого черно-белого кота. Чарли упоминал про этого любимца семьи. Как же его звали? Да, Злюка. Из-за черных пятнышек над глазами, придававших его морде чрезвычайно недовольное выражение. Кот смотрел на лужу крови на полу, пытаясь пробраться к своей тарелке, не вляпавшись в это оставленное хозяином безобразие. Джудвин наблюдал, как кот все же прошел к тарелке и увидел, что она пуста. Ему не пришло в голову покормить Злюку: доктор ненавидел животных.

Ладно, подумал он, незачем здесь оставаться. Он все прикинул и все прочувствовал. Еще один быстрый осмотр наверху на случай, если он что-нибудь не заметил, и домой. Он уже дошел до середины лестницы, когда услышал крик кота. Нет, скорее вопль. При этом звуке холод сковал его позвоночник. Он повернулся и бросился в столовую. Голова кота валялась на ковре, оторванная двумя (двумя – видишь это, Джудвин?) руками. Еще дюжина таких же сновала по полу кухни. Одни, забравшись на стол, обнюхивали воздух, другие срывали с полки ножи.

– О, Чарли, – проговорил он тихо, обращаясь к отсутствующему маньяку. – Что же ты наделал?

Глаза его заволоклись слезами – не из-за Чарли, но из-за поколений, которые прожили жизнь в блаженном неведении, слепо веря в Фрейда и в Священное Писание Разума. Колени его начали дрожать, и он прислонился к стене, не видя мятежников, собирающихся у его ног. Почувствовав касание чего-то чужого, он поглядел вниз. Это были его собственные руки, касающиеся друг друга наманикюренными ногтями. Медленно, с ужасающей целеустремленностью, они обратились к нему. Потом поползли вверх по его груди, цепляясь за пуговицы его итальянской куртки. Подъем закончился на его горле.

Левая рука Чарли была напугана. Ей требовалась поддержка, одобрение, короче говоря, ей требовалась Правая. Ведь это Правая была Мессией новой эры, предсказавшей жизнь вне тела. Теперь нужно было ознакомить с этим учением армию освобожденных, иначе она превратится просто в банду разбойников. Если это случится, разгром неизбежен: таков опыт всех восстаний.

Поэтому Левая повела их назад к дому, разыскивая Чарли в последнем месте, где она его видела. Конечно, глупо было надеяться, что он все еще там, но это был акт отчаяния. Но обстоятельства благоприятствовали им. Хотя Чарли в доме не было, но был доктор Джудвин. А его руки знали и где Чарли находится, и дорогу туда.
∗ ∗ ∗

Босуэлл не осознавал, куда он бежит и зачем. Он полностью потерял ориентацию. Но какая-то часть его, кажется, это знала, потому что ближе к мосту он пошел быстрее, потом побежал, не обращая внимания на горевшие легкие. Он понял, что бежит, куда несут его ноги.

Внезапно из-за поворота показался поезд. Он не гудел, не предупреждал. Может, машинист и заметил его, но что он мог сделать? Кто был виноват в том, что ноги неожиданно вынесли его на полотно? Последней мыслью Босуэлла было то, что поезд просто следовал из пункта А в пункт В и по пути отрезал ему ноги выше колен. Потом поезд налетел на него с оглушительным свистом (так похожим на крик), и все погрузилось в темноту.
∗ ∗ ∗

Черного парня доставили в больницу сразу после шести: день начался рано, и пациентов оторвали от их невеселых снов. Разнесли чашки серого чая, измерили температуру, раздали лекарства. Случай с парнем не отразился на распорядке.

Чарли опять снился сон. На этот раз это были не истоки Нила, не императорский Рим, не финикийский невольничий корабль. Этот сон был черно-белым. Ему снилось, что он лежит в гробу. Рядом стояли Эллен (подсознание еще не примирилось с фактом ее смерти), его отец и мать. Кто-то подошел (уж не Джудвин ли? – голос казался знакомым) и велел закрывать крышку, и он попытался сказать, что это ошибка, что он жив. Они не слышали его. В панике он кричал снова и снова, но никто не реагировал, и ему оставалось только лежать и смотреть; как его хоронят заживо.

Потом он слушал заупокойную службу над головой, слышал скрип венков, а тьма могилы все росла и росла. Он погружался в землю, все еще пытаясь протестовать. Но воздух внизу был спертым, и он стал задыхаться. В рот вместо воздуха набилось что-то – может быть, цветы? – и он не мог даже повернуть голову, чтобы их выплюнуть. Теперь он слышал стук земли о крышку гроба и – Господи боже! – слышал, как вокруг него роятся черви, предвкушая добычу. Сердце его тяжело билось, лицо, он знал, побагровело от удушья.

Потом вдруг кто-то оказался с ним в гробу, кто-то, разрывающий его путы.

– Мистер Джордж! – обратился к нему этот ангел милосердия. Это была сиделка из больницы, это она была с ним в гробу. Она, образец спокойствия и терпения, была сейчас в панике. – Мистер Джордж, вы душите себя!

Другие руки пришли ей на помощь и победили. Трое сиделок общими усилиями оторвали его руку от горла. Чарли начал жадно глотать воздух.

– С вами все в порядке, мистер Джордж?

Он открыл рот, но голоса не было. Он вдруг ощутил, что его рука все еще сопротивляется.

– Где Джудвин? – прохрипел он. – Позовите его.

– Доктора пока нет, но он навестит вас позже.

– Я хочу его видеть сейчас.

– Не волнуйтесь, мистер Джордж, – успокоила его сиделка, – сейчас мы дадим вам лекарство, и вы уснете.

– Нет!

– Да, мистер Джордж. Не волнуйтесь. Вы в надежных руках.

– Я не хочу больше спать. Они берут верх, как только я засыпаю, разве вы не видите?

– Здесь вы в безопасности.

Но он знал, что он везде в опасности. Во всяком случае, пока у него осталась рука. Она вышла из-под контроля, если когда-нибудь и был этот контроль: может, она только для вида подчинялась ему все эти годы, усыпляя его бдительность. Вот что он хотел сказать, но кто ему поверит? Вместо этого он сказал:

– Не буду спать.

Но сиделка спешила. В больницу прибывали все новые пациенты (ей уже рассказали об ужасных событиях в ИМКА), и ими тоже нужно было заниматься.

– Это только успокоительное, – и в руках у нее оказался шприц.

– Послушайте, – сказал он, пытаясь пробудить в ней разум, но она не была расположена спорить.

– Ну-ну, не будьте ребенком, – скомандовала она, когда на глазах у него выступили слезы.

– Вы просто не понимаете…

– Вы можете рассказать все доктору Джудвину, когда он придет.

– Нет! – он рванулся. Сестра не ожидала такой ярости. Пациент вырвался из постели с иглой, торчащей из руки.

– Мистер Джордж, – сказала она строго. – Будьте любезны вернуться в постель.

– Не подходите ко мне, – предупредил Чарли.

Она попыталась устыдить его.

– Все пациенты ведут себя прилично, а вы что делаете?

Чарли покачал головой, игла, выскочив из вены, упала на пол.

– Я не буду вам повторять.

– И не надо, – ответил Чарли.

Он осмотрелся, ища выход между койками, нашел его и выбежал прежде, чем сестра успела позвать подмогу.

Он скоро понял, что здесь легко укрыться. Больница была построена в конце прошлого века, потом к ней пристроили крыло в 1910-м, еще крыло после первой мировой войны, потом еще крыло, памяти Чейни, в 1973-м. Настоящий лабиринт. Им придется его поискать.

Однако чувствовал он себя плохо. Обрубок левой руки начал болеть, и ему казалось, что он кровоточит под бинтами. Вдобавок сестра все же успела ввести ему часть успокоительного. Он был крайне вял, и это, несомненно, отражалось у него на лице. Но он не мог вернуться в постель, в сон, пока не сядет где-нибудь и спокойно все обдумает.

Он укрылся в кладовой в конце одного из коридоров, среди поломанной мебели и кип отчетов. Он был в мемориальном крыле Чейни, хотя и не знал этого. Семиэтажная махина была выстроена на деньги миллионера Фрэнка Чейни его собственной строительной фирмой. Они использовали второсортные строительные материалы и дырявые трубы (почему Чейни и стал миллионером), и крыло уже разваливалось. Забившись в какую-то щель, Чарли сел на пол и уставился на свою правую руку.

– Ну?

Рука молчала.

– Не прикидывайся. Я тебя раскусил.

Она по-прежнему покоилась у него на коленях, невинная, как дитя.

– Ты пыталась убить меня, – обвинил он ее. Рука чуть открылась, как бы отвечая.

– Может, снова попробуешь?

Она зашевелила пальцами, как пианист, играющий соло. "Да, – говорили эти пальцы. – Когда угодно".

–Ведь я даже не могу помешать тебе, верно? Рано или поздно ты до меня доберешься. Не просить же кого-то присматривать за мной до конца жизни. Так что же мне остается, я тебя спрашиваю? Умереть?

Рука чуть сомкнулась, бугорки ладони сложились в утвердительную ухмылку: «Да, дурачок. Это единственное, что тебе остается».

–Ты убила Эллен?

– Да, – улыбнулась рука.

– Ты отрезала мою другую руку, чтобы она могла удрать. Я прав?

– Прав.

–Я видел. Видел, как она убегала. А теперь ты хочешь сделать то же самое?

– Точно.

–Ты не оставишь меня в покое, пока не освободишься, так ведь?

– Так.

–Ну вот. Мы понимаем друг друга, и я хочу договориться с тобой.

Рука подобралась поближе к его лицу, вцепившись в пижаму.

– Я освобожу тебя, – сказал он.

Теперь она была на его шее, сжимая ее не сильно, но достаточно, чтобы вызвать дрожь.

– Я найду способ, обещаю. Хоть гильотину, хоть скальпель – все равно.

Теперь она ласкалась к нему, как кошка.

– Но я сделаю это сам, когда захочу. Потому что, если ты убьешь меня, то ты не выживешь. Тебя закопают, как закопали руки отца.

Рука вцепилась в угол стола.

– Так мы договорились?

Но рука не ответила. Внезапно она утратила всякий интерес к их сделке. Если у нее был нос, то она вынюхивала им воздух. Что-то изменилось.

Чарли неуклюже встал и подошел к окну. Стекло потемнело от пыли и птичьих экскрементов, но он мог разглядеть сад внизу. Этот сад тоже был частью завещания миллионера: он должен был символизировать его хороший вкус, как само здание – его прагматизм. Но когда крыло пришло в запустение, сад тоже зачах. Только газоны

еще подстригали – слабая видимость заботы.

Сад был пуст. Кроме одного человека – видимо, доктора. Но рука Чарли упорно скребла стекло, пытаясь выбраться наружу. Что-то было там внизу, в траве.

– Хочешь наружу?

Рука начала ритмично колотить в стекло – сигнал для невидимой армии. Он стоял, не зная, что делать. Если он попытается оторвать ее, она может опять начать его душить. А если подчинится и выйдет в сад, то что он там увидит? Но разве у него есть выбор?

– Ладно, – сказал он. – Пошли.

В коридоре царила паника, и на него никто не обращал внимания, хотя он был босой и в пижаме. Звонили звонки, через громкоговорители вызывали врачей, люди сновали между моргом и туалетом. Все говорили о чудовищных событиях в общежитии: десятки молодых людей без рук. Чарли шел слишком быстро, чтобы расслышать, о чем они говорят. Он сразу нашел, куда идти, – рука вела его. Он прошел указатель: «В мемориальный сад Ф. Чейни» и вышел в длинный коридор с дверью в дальнем конце.

Снаружи было очень тихо. Ни одной птицы на деревьях, ни одной пчелы на цветах. Даже доктор, которого он видел в окно, ушел, наверное, к своим пациентам.

Рука Чарли просто взбесилась. Пот капал с нее на траву, а вся кровь отхлынула, так что она стала мертвенно-бледной. Это была уже не его рука, а совсем другое существо, с которым он, по несчастному капризу анатомии, был соединен.

Трава под ногами была влажной и холодной. Было еще только полседьмого утра. Птицы, быть может, еще спали, и пчелы тоже. Быть может, в этом саду и нечего бояться. Быть может, его рука ошиблась.

Тут он заметил следы доктора, темные на серебристо-зеленой траве. Вокруг них была кровь. И они вели только в одну сторону.
∗ ∗ ∗

Босуэлл в коме не чувствовал ничего и был рад этому. Появилась было мысль о том, что пора просыпаться, но тут же исчезла. Босуэлл не хотел просыпаться, не хотел приходить в себя. Никогда. Он и во сне смутно чувствовал, что ждет его при пробуждении.
∗ ∗ ∗

Чарли посмотрел на деревья. На них росли какие-то странные плоды.

Один из них был человеком: тот самый доктор. Его шея зажата в развилке ветвей. Руки закачивались круглыми обрубками, все еще ронявшими на траву тяжелые красные капли. Над ним повисли другие, еще более жуткие, плоды – руки, сотни рук, колышущихся туда-сюда, как некий парламент, обсуждающий тактику реформ.

Их вид убивал всякие метафоры. Они были тем, чем были: человеческими руками. В этом и заключался весь ужас.

Чарли хотел бежать, но рука не пустила его. Это были ее ученики, ее паства, они ждали ее. Чарли посмотрел на мертвого доктора, на его убийц и подумал о Эллен, его Эллен, безвинно убитой этими вот руками и уже остывшей. Они заплатят за это. Все заплатят. Пока остаток его тела повинуется ему, он заставит их заплатить. Было глупостью договариваться с этой тварью на конце его запястья – теперь он понял это. Это чума. Они не должны жить.

Армия заметила его. Шорох прошел по рядам, как пожар. Они спешили приветствовать Мессию, сползая по стволу или просто падая вниз, как гнилые яблоки. Еще немного, и они доберутся до него. Теперь или никогда. Он отвернулся от дерева прежде, чем рука успела схватиться за ветку, и посмотрел на крыло памяти Чейни. Оно возвышалось перед ним, двери были закрыты, окна зашторены.

Сзади зашуршала трава под бесчисленными пальцами. Они спешили к своему вождю. Они придут туда, где будет он, – это было ясно. Может, на этой их слабости можно сыграть? Он снова посмотрел на здание и увидел то, что искал: лестницу, зигзагом поднимающуюся до самой крыши. Он помчался туда с удивившей его самого скоростью. Оглядываться не было времени. Через несколько шагов взбешенная рука добралась до его шеи, но он не останавливался. Добежав до лестницы, он начал подниматься, перескакивая через ступеньки. Без рук взбираться наверх было трудно, но если он и упадет, то что с того? Ведь это только его тело.

Только на третьем пролете он осмелился взглянуть вниз. У подножия лестницы расцвел ковер цветов из плоти, и они уже лезли наверх, протягивая к нему жаждущие пальцы. Пусть лезут, ублюдки. Я это начал – я это и закончу.

В окнах крыла Чейни появились испуганные лица. С нижних этажей слышались панические крики. Поздно рассказывать им историю его жизни: может, потом они смогут понять все сами. Может даже, они найдут объяснение, которого не нашел он… хотя он в этом сомневался.

Четвертый этаж. Правая продолжала сжимать его шею. Может быть, это кровь, но, скорее всего, дождь – теплый дождь, орошающий его грудь и ноги. Еще два этажа, потом крыша. За ним гудело железо – звук сотен пальцев, карабкающихся за ним. До крыши оставалось всего с десяток шагов, и он посмотрел вниз еще раз. Лестница была усеяна руками, как цветок – тлей. Нет, это опять метафора. Хватит.

Чарли перебрался через парапет и ступил на засыпанную гравием крышу. Вокруг валялись дохлые голуби, ведро с чем-то зеленым, куски бетона. Пока он смотрел на все это, первые ряды армии уже забрались на парапет, размахивая пальцами. Боль в горле отозвалась в мозгу, когда предательская рука нащупала гортань. Из последних

сил он пересек крышу.

Нужно падать прямо вниз на бетон. Внезапно силы оставили его – ноги стали ватными, в голову полезла всякая чепуха. Он вспомнил буддийский коан.

– Как звучит хлопок… – начал он, но не смог закончить.

Как звучит хлопок…

Забыв продолжение, он приказал своим ногам сделать шаг, затем еще один. Он чуть не споткнулся на противоположной стороне крыши и посмотрел вниз. Да, отсюда он упадет прямо вниз. На пустую автостоянку напротив здания. Он наклонился, видя, как капли его крови летят вниз. «Я иду», – сказал он тяготению и Эллен и подумал, как приятно умереть и никогда уже не чувствовать ни зубной боли, ни нытья в спине, ни как мимо по улице проходит красотка, которую ему никогда не поцеловать. Внезапно рука достигла его ног и полезла вверх, дрожа от нетерпения.

«Идите, – сказал он им, когда они облепили его с головы до ног. – Идите за мной всюду, куда я ни пойду».

Как звучит хлопок… Фраза вертелась у него на кончике языка.

И ту он вспомнил. Как звучит хлопок одной ладони? Было так приятно выудить что-то забытое из глубины сознания – как найти какую-нибудь давно потерянную вещь. Это скрасило последние мгновения его жизни. Он бросил себя в пустоту и падал, пока его мысли внезапно не оборвались. Руки дождем посыпались за ним, разбиваясь о бетон волна за волной, умирая рядом со своим Мессией.

Для пациентов и врачей, столпившихся у окон, вся эта сцена казалась скорее забавной, чем страшной: что-то вроде дождя из лягушек. Продолжалось это недолго, и через пару минут самые храбрые отправились посмотреть, что случилось. Никто так и не понял этого. Руки собрали, рассортировали и складировали для дальнейшего исследования. Кое для кого случившееся стало поводом для молитв и бессонных ночей; другие восприняли это просто как маленькую репетицию Апокалипсиса – еще одну в этом мире.
∗ ∗ ∗

Босуэлл очнулся в больнице. Он потянулся к кнопке звонка и нажал ее, но никто не отозвался. Кто-то был в комнате, прятался за ширмой в углу. Он слышал, как тот шаркает ногами.

Он снова позвонил, но звонки надрывались по всему зданию, и никто не отвечал на них. Цепляясь за полку, он подполз к краю кровати, чтобы получше рассмотреть непрошеного гостя.

– Выходи, – пробормотал он пересохшими губами. – Выходи, я знаю, что ты здесь. Он подполз ближе и только тут окончательно понял, что у него нет ног. Было поздно – потеряв равновесие, он упал, закрыв голову руками.

Лежа на полу, он попытался осмотреться. Что же случилось? Где его ноги, во имя Господа? Его налитые кровью глаза обшаривали комнату и, наконец, уткнулись в босые ноги в ярде от его носа. На лодыжках были привязаны бирки. Это были его ноги, отрезанные поездом, но все еще живые. В первый момент ему показалось, что они хотят напасть на него, но они повернулись и заковыляли к выходу.

Видя это, он подумал – не собираются ли и его глаза вылезти из глазниц, и язык изо рта, и каждая часть его тела – не намеревается ли она каким-либо образом предать его? Все его тело связывалось только непрочным союзом его членов, который мог распасться в любую минуту. Когда ему ждать следующего восстания?

С сердцем, подступившим к горлу, он ожидал падения Империи.

>>154348591 (OP)
>>154348617
>>154348655
>>154348696
Очередной тред КАК ПОНРАВИТСЯ ПИСИСЧКЕ НУ ХОТЬ КАКОЙНИБУДЬ . Ведь мы все живем ради писичек, а они любят мачей, значит надо быть мачо и угождать им.

>>154350317
Без сажи отписался - в моче искупался.

Если ты всрат, то ищи всратую? Что за хуита, сама всратая это писала и ждет пока к ней другой всратышь подойдет? Что за хуиту я прочитал.

>>154350317
> КАК ПОНРАВИТСЯ ПИСИСЧКЕ НУ ХОТЬ КАКОЙНИБУДЬ

Привет, жопочтец.
Как насчет того, чтобы наконец заняться твоим любимым самосовершенствованием.
Не стремно обоссываться от одной мысли о встрече с тян, титанчик?

>>154350529
Ты что так подорвался то?Правда жопку щипет.

>>154350529
Нахуй с ними встречаться? У них в дырке бактерий больше чем в пасти пса, пиздоссс.

>>154350623
> Они брезгливо смотрят, как женщины бегают за дерзкими мачо и по-старушечьи качают головами "как же мир испорчен".

>>154350663
Петуху про бактерий, а он про мачо. Не пидарок ли ты часом?

>>154350406
Ага, мужиковатая лесбуха.

>>154348591 (OP)
червь пидор ака двачер популярнее, ага

>>154349821
Какие ещё ларпоебы? Рыцари это альфачи и мажоры своего времени, такие у тян всегда в цене, внешняя атрибутика меняется, суть остается: эгоизм, самоуверенность и куча бабла. А то что вместо замка будет хата двухуровневая в центре и вместо коня беха м5 - не принципиально.

>>154352015
Дебик, рыцарь по определению - мелкая знать, случайно выживший неудачник, который может уйти на войну на два года и, вернувшись, обнаружить жену беременной. В средневековье самим близким к мажорам сословием были священнослужители: вот уж у кого и бабло всегда было, и возможность не ехать на войну и оставить потомство.
Твоя компетентность в вопросах истории средневековой европы даже хуже, чем ротожопова - в вопросах этологии.

>>154349304
Q: Что такое нофап?
A: Сознательный и полный отказ от мастурбации. Для временных периодов жизни без мастурбации конкретнее термин "нофапофон", т.к. полного отказа не подразумевается. Однако, при удачном стечении обстоятельств нофапофон может стать нофапом, например, если анон познал радость реальной близости с девушкой и картинки/видео потеряли для него актуальность.

Q: Все фапают же, разве нет?
A: Разве есть точная статистика? Да и сравни, фапать раз в неделю и 2-3 раза в день (для двачера актуальнее это). И то и то вредно, т.к. картинки и реальные девушки как бы различаются, но фап раз в неделю не наносит такого вреда. Но если есть порнозависимость, то оптимальный фап маловероятен. Да и зачем? Что, мало реальных девушек? А если ты у мамы ХИККА, то тем более надо менять себя, иначе сам же будешь жалеть о упущенных возможностях.

Q: Нофап сделает меня альфой автоматом? Ты что, поехавший сектант?
A: Нет, это не панацея. Но он может помочь в мотивации и помочь осознать реальное положение вещей.

Q: Можно ли держать нофап без секса?
А: Можно, но практика показывает, что полный отказ от сексуальности скорее вреден для нофапера. А вот определенная сексуальная культура, работа над собой - все это полезно.

Q: А как же простатит?
A: При правильном нофапе он не появляется, это инфа из медицинских источников. К тому же, когда появится тянка, то будет и регулярный секс.

Q: А что за "правильный нофап"?
A: Нофап, не связанный с получением псевдоэротических впечатлений. То есть, нофап без просмотра порно, эротики, и фантазирования.

Q: Как так нофапить?
A: Прочитать от корки до корки http://zhizn-bez-onanizma.ru и ПОНЯТЬ, что тебе нечего терять. Фапая ты никого не трахаешь.

Q: А что если смотреть прон и эротику во время нофапа?
A: Смотреть прон во время нофапа - гарантированные проблемы с психикой и с мочеполовой системой. Эротика - тут вопрос сложнее, т.к. дрочера-олдфага она вряд ли будет возбуждать. НО, НАХЕРА ТЕБЕ ЕЕ ВООБЩЕ СМОТРЕТЬ? ЗАЧЕМ?

Q: Ну я не могу без эротических впечатлений.
A: Это псевдоэротические впечатления, не эротические.

Q: А есть какой-нибудь нофап-форум?
A: Ага, http://antio.ru Но там СВОЯ АТМОСФЕРА.

Q: Зачем ты вообще создал тред? Тебе нужны последователи?
A: Первый тред создавался для получения ответа на парочку вопросов. Потом - создавал в связи с развитием дискуссии. Несмотря на сравнительный успех (до этого не мог больше месяца жить без онанизма) - это все еще эксперимент для меня и я бы не стал набирать каких-то "сектантов". И да, этому слову скорее соответствуют битарды с порнозависимостью, которые обвиняют нофап в простатите, даже не разобравшись в проблеме.

Q: Ну а в чем вред фапа?
A: Отсутствие движения мешает сгоранию адреналина, который вырабатывается при возбуждение. Фап с порнушечкой зачастую слишком сильно возбуждает организм, я лично по часу сидел на порно-сайтах чтобы 1 раз кончить. То есть, адреналина очень много вырабатывается. К тому же, можжет быть застой крови в половых органах. Проблемы с психикой, с нервной системой, из-за того же порнушного перевозбуждение, которое слабо связано с реальным сексом. К тому же, из-за фапа ты становишься трусливым с девушками, повышение смелости после нофапа отмечают ВСЕ. Причем ты не поехавший спермотоксикозник, готовый трахнуть все, что движется, а вполне адекватен.

Q: Ну а порно? Ты небось моралофаг?
A: Мораль тут совершенно не причем. Дело в том, что дрочить на чужой секс - изначально стремное поведение с точки зрения сексуальности. Картинки с обнаженкой не лучше. И это все формирует зависимость. Что касается ХИККА-проблем - некоторые люди будучи инвалидами умудрялись жениться и выходить замуж по любви. Если ты совсем ХИККАН, то надо не дрочить, а работать над собой. Если не клиника, то за год вполне можно решить проблемы, связанные с социофобией. Было время, когда я не мог смотреть в глаза девушкам. А сейчас без проблем общаюсь.

Q: ОК, бро, я попробую. А если у меня будет ночная поллюция это срыв?
A: Нет, естественный процесс.

Q: Cекс?
A: Если это секс по взаимном чувствам с девушкой, которая тебе нравится, то это офигенно! Проституцию лично я НЕ одобряю, я считаю, что нормальный мужик inb4 быдло не должен платить за секс. Надо вообще стремиться к тому, чтобы стать сексуально привлекательным.

Q: А дрочить и не кончать?
A: Можешь все, что угодно придумывать, но это однозначный срыв и путь к простатиту.

Q: А дрочить раз в неделю?
A: На практике это практически нереально, если у тебя уже есть порнозависимость. Да и зачем?

Q: Как заблокировать порнуху?
A: У тебя не должно быть даже малейшего желания смотреть порно. Это главное. А программы легко нагуглить.

>>154348591 (OP)
Похуй на все эти пасты тупых пёзд, ещё ни одна не задела моей реальной проблемы - ебучего аутизма.

>>154349364
Блог Эволюции в ЖЖ гугли. Лучше что есть на просторах рунета про отношения.

>>154353680
Верить БДСМщице без какого-либо психологического образования, которая к тому же собрала вокруг себя реальную секту - да, это конечно лучшее, что есть в рунете про отношения.

>>154353922
психологическое образование? это что такое?
психологи шарлатаны. нормальные люди верят в психотерапевтов.
ну и она не позиционирует себя как психолог. верить ей никто не говорит, просто все что она пишет правда. особенно про баб. у нас на сексаче один в один риторика идет как у нее, только в более грубой и не такой структурированной форме.
а что бдсмщица это хороше. тематики очень хорошо разбираются в людях.
а тот же бдсм это калька с жизни, только в более грубой форме. ты либо сабмисивен в отношениях либо доминантен. причем эти роли не перманентны, а могут меняться в зависимости от обстоятельств.
ну и вся критика эволюции это то что она грубая сука со своими читателями. а всякие обижинки потом льют говно на различных форумах или еще хуже просто узнают себя в ее текстах, вот и бомбит от нее.
местным омегам не помещало бы от корки до корки выучить все что она пишет об отношениях. ну и естественно начать делать как там пишется иначе это бесполезно.

>>154354982
Пиздец сектант, иди нахуй.

>>154356910
хуй соси.
иди на хуй в контексте когда кого-то посылаешь, пишется раздельно, долбоеб. а впрочем нахуй тут уже раздельно надо объяснять что-то необучаемым

>>154348591 (OP)
> Рыцарь - это смелый, сильный, благородный мужчина, для которого личная честь важнее всего остального.
А ещё они не мылись месяцами, любили отращивать бороды, в которых скапливалось всякое говно, и любили жечь деревни, мародёрствуя и насилуя всё, что движется. Весёлые были ребята. А тут пиздалисы какие-то описаны.

а суть одна - надо развиваться, иначе пиздец. так и помрете девственнотой, хато все такие ахуенные со всех сторон, аж тянки десятой дорогой обходят - боятся заговорить зашквариться