>>145888888

Жил-был один пацан, и была у него первоклассная, некурящая, девственная девочка-спортсменка. И в один нехороший день, возвратившись с тренажерки домой, пацан зашел на кухню и увидел как девочка курит в закрытое окно. Он тихо вошел, не отводя от нее взгляда сел на ведро, и глаза его пылали как печка в брачный сезон. Девочка повернулась и в ужасе замерла.
- Прости, брат! – еле выдавила из себя она.
Но пацан молчал. И ведро молчало.
- Брат, прости, кореш- брат! – застонала она в бессилии.
- Ты еще девственница? – сухо поинтересовался пацан, поминутно сжимая и разжимая кулаки.
Девочка хотела было соврать, но поняла, что врать было поздно и отрицательно покачала головой.
Пацан встал вместе с ведром, настолько сломлен был его дух.
- Ты меня зашкварила и не оставляешь мне выбора. Я не буду тебя бить, ведь ты моя девчонка, которую нужно любить, но похороню тебя заживо, - решительно промолвил он.
- Но как же ты сделаешь это? Я буду сопротивляться – оторопела девочка.
- Мой кастет будет бить тебя, не я, - сказал пацан.
И кастет, подчиняясь его воле, размеренно довел девочку до бессознательного состояния. Потом кастет отнес девочку во двор, вырыл могилу и закопал ее.
Но пацан понимал, что не сможет забить и жить дальше. «С такой грязной кармой мне не стать легендарным пацаном» – подвел итог пацан и, закопав свою девушку, решил и сам умереть.
На следующий день он собрал всех своих братьев и сказал: «Сейчас я уйду из жизни, а вы пацаны похороните меня воон там, рядом с моей девочкой». Не прошла и доля секунды как пацан начал умирать и никто не мог ничего с этим поделать. Пена пошла из его рта, кровь хлынула из его глаз, а уши, хлюпнув, упали на мокрый асфальт. Казалось сама мысль о собственной смерти материализовалась, и пользуясь такой редкой возможностью, с невыносимой жестокостью убивала собственного хозяина. Пацаны пытались собрать своего брата, но он разваливался вновь и вновь.
- Ты умер, брат, но ты умер по своей воле, по воле пацана. Не всякий пацан умрет так красиво, - сказал один из них.
- Ты умер, брат - вторили ему пацаны.
И тогда их брат умер.

У одного пацана умирала мама. Умирая, она попросила священника, чтоб тот ее отпел. Пацан побежал искать священника, но все, кого он находил, были либо пьяные, либо педофилы. С разбитым сердцем пацан вернулся к матери и сообщил, что священника он не нашел. Мама сказала: «Раз такое дело, сын, отпой меня ты». Пацан не смог отказаться и отпел маму. Всю ночь сухим надтреснутым голосом пацан исполнял хиты Михаила Круга, Александра Розенбаума и Жени Белоусова.
На утро мама выздоровела. Открыв таким образом в себе способность исцелять тела и души, и осознав низкий уровень квалификации работников церковной индустрии, пацан решил стать попом.
Для этого он предпринял следующее: украл у случайного попа-терпилы рясу, нательный крест и ксиву.
Пацан искусно переклеил в поповской ксиве свою фотокарточку, отрастил бороду и патлы и стал служить на месте прежнего попа. Для конспирации пацан попросил своего репетитора по фене научить его церковно-славянскому языку.
Дела и годы шли хорошо. Пацан выгодно выделялся на фоне жирных, женоподобных попов. Он вел здоровый образ жизни, ходил в секцию по дзюдо и спал в гробу. Он ничем не нарушал пацанский кодекс и лишь одним нарушал кодекс поповский: никогда не крестил младенцев в христианство, а всегда крестил их в пацанство. Тем более, что его вариант церковно-славянского только это ему и позволял.
Со временем в городе становилось все больше и больше пацанов и некурящих девочек, и все меньше и меньше атеистов и либерастов. И после очередной переписи населения этот феномен привлек внимание занимающихся статистикой врагов русского духа. В срочном порядке они отправили опытного следователя по особо важным делам. Едва выйдя из автовокзала, новоприбывший следователь заметил нескольких пацанов, которые возвращались с тренировки. Как это всегда бывает, мусор немедленно арестовал их, запер в первом попавшемся помещении и пытал их до утра бутылкой из-под шампанского. Имея особую привычку исповедоваться в церкви после пыток, следак на следующее утро заявился в церковь пацана. Батюшка выслушал грешника, выдавил ему глаза большими пальцами, но убивать не стал, так как был канун дня святого Николая. На вечерней проповеди пацан повелел своей пастве казнить мента. Но как и все проповеди в мире, эту прослушивало поповское КГБ.
В церкви раздался звонок. Звонил телефон пацана. Нажав зеленую кнопку, батюшка услышал: «Ты нарушил таинство исповеди, мы забиваем тебе попью стрелу». Пацан был ошарашен. Ему предстояло по-настоящему серьезное испытание. Традиция этих стрел восходила к 1054 году, когда, получив автономию, православные иерархи начали выяснять между собой отношения, используя только церковные принадлежности. Самыми опасными считались: кадило с позолоченными позвонцами, литые лампады и чеканные дарохранительницы, удара которых не выдерживает ни одна лицевая кость.
На первой стреле пацан сошелся с равным ему по сану и моментально нокаутировал его латунным аналоем. Дальше было сложней: пацан встречался с протоиереями и игуменами, но мастерски владея различной церковной утварью и дзюдо, пацан, раз за разом выходил победителем. С каждым боем его ранг возрастал, приближая его к финальной схватке за звание патриарха. И вот последний архиерей падает от удара запрестольного семисвечника. В этот момент из-за угла будто в замедленной съемке появился лимузин патриарха, такой блестящий и длинный, что пока пацан ожидал его прибытия, вся жизнь успела пройти перед глазами. Каждый поп знал, что патриарх — великий мастер боя на дарохранительницах по-македонски, и все ждали его безоговорочной победы над пацаном. Но когда глава церкви вышел из лимузина, он внезапно снял митру и произнес:
— Сын мой, я внимательно следил за твоими праведными делами еще задолго до этой истории. И сегодня, на стреле, ты доказал, что достоин называться архиереем. Но сан патриарха и должность владыки тебе не достанутся. Из уважения к твоим заслугам я повелеваю отказаться от оружия. Будем биться голыми руками. Видит Бог, только попий бокс без правил рассудит нас.
Пацан кивнул и вставил капу.
Семь дней и семь ночей пацан и патриарх бились не на жизнь, а на смерть. Корка пота и крови покрывала их лица. Их изувеченные тела вновь и вновь сталкивались, перемолотые кости еще сильней дробились, а зубы все глубже и глубже втаптывались в землю. Утром восьмого дня оба героя рухнули наземь. Ни сдаваться, ни продолжать бокс никто не мог. Тогда патриарх, разлепив окровавленные губы, молвил:
— Весь бокс я думал о наших с тобой судьбах, о том, что мы можем поделить сферы влияния. Даю слово, я пробью по своим каналам, и завтра вся светская власть будет твоей. Я же останусь при власти духовной, при власти церковной.
Пацан кивнул и вынул капу.
На следующий день действующий президент ушел в отставку, а пацана пожизненно выбрали новым. С тех пор пацан уверенной рукой правит страной, продолжая крестить всех в пацанство и лишь иногда, когда ему становится скучно, идет работать премьер-министром.

Еще не появились первые лучи солнца, и обычный окраинный двор спал. Лишь первые утренние голоса птиц исподволь начинали пробуждать, казалось, навсегда заснувший мир. Несмело переговаривались воробьи, рассекали воздух крыльями первые ласточки. На фоне розовеющих от восхода туч молчаливый косяк журавлей возвращался с юга на родину.
Один за другим опадали лепестки махровой сакуры, порхая на ветру и приземляясь на крышу давно сгоревшей «Тойоты» с надписью «пидор» на багажнике. За фудзиямой деревообрабатывающего завода вставало солнце. Уже подтянувшиеся на работу неопохмелившиеся грузчики суши-бара «Лариса» тягуче разгружали мешки с рисом и гречей.
Скрипела карусель.
На лавочке, касаясь ее спинки лишь носками туфель, в позе корточек сидел пацан. Новый спортивный костюм, недопитая бутылка пива, затертые четки и крепко сжимаемая в правой руке монтировка – все решительно указывало на готовность пацана совершить ритуал сэппуку.
– Чего ты ждешь, самурай? – раздался голос совершенно случайно оказавшегося рядом известного монаха-отшельника, проще говоря, ямабуси, прогуливающегося по провинциям в поисках причин для совершения кристально-добродетельных поступков.
– Первого луча солнца, упавшего на мое чело, – бросив небрежный взгляд на ослепительно белоснежное кимоно отшельника, ответил пацан. – Отрубишь мне голову?
– Я готов быть твоим кайсяку, но при одном условии, – уверенно отвечал монах, – если ты расскажешь мне свою историю.
– Хорошо. Я расскажу тебе. Я вел примерную жизнь пацана-самурая. Я чтил свой клан и своего сегуна. Я шел на вражеские стрелы и копья жертвуя жизнью, если того требует долг. Во время сна я никогда не ложился ногами в сторону ближайшей тюрьмы. Но на прошлой неделе я допустил ошибку, поплатиться за которую могу, лишь совершив харакири. На день радиолюбителя, как всегда, я пошел ночью на кладбище, дабы бороться со своим страхом смерти. В достаточной степени приблизив смерть, разглядывая овалы на памятниках, я услышал, как нечто громко ворошится в кургане могилы. Я подошел ближе и увидел, что огромная енотовидная собака пытается перекусить горло, как мне показалось, человеку. Енотовидные исполинские желтые клыки смыкались в миллиметрах от кадыка несчастного. Грязная и отчаявшаяся жертва была повержена, силы оставляли ее. Еще секунда, и смерть была бы неизбежна. Но в этот момент я нанес удар енотовидной собаке в солнечное сплетение. Произошла потасовка. Я намеренно дал собаке возможность намертво вцепиться мне в ногу, а после, бесстрастно, задушил ее голыми руками. Когда собака испустила дух, едва не поверженный ею человек упал передо мной на колени и стал клясться в верности и судорожно отдавать честь. Тогда я заметил его погоны, но было поздно. Спасенный мной оказался ментом, пришедшим на кладбище справлять традиционный мусорской ритуал осквернения могил. Преисполненный благодарности мент привязался ко мне и в последующие дни не отступал от меня ни на шаг. Не имея права по кодексу бусидо убить спасенного, я растерялся. На следующий день я никак не мог позволить себе пойти на секретную сходку к пацанам с майором милиции на хвосте. Но благодарный мент преследовал меня. Тогда я соврал пацанам, что заболел, впервые в жизни сказав неправду. Этим я предал свой клан и собственную самурайскую совесть. А когда пацаны пришли навестить меня с авоськой апельсинов, они увидели на моей кухне моющего посуду мента. Оказавшись в положении обманщика и, что того хуже, спасителя ментов, я осознал – только харакири может спасти мою бессмертную душу.
– Ты прав, – ответил монах, легким движением руки достав катану из ножен, – но дай мне задать тебе последний вопрос: где сейчас этот мусор, я должен убить его. Ведь по кодексу, когда самурай-пацан не справляется, ему на помощь приходит ниндзя-пацан…
– Его вызвали на усиление в отдел, – ответил пацан и вонзил в себя монтировку.
– Нет больше никакого отдела, – сквозь зубы процедил монах, и, взмахнув катаной, отрубил голову пацана так, что та повисла на тонком куске кожи.

Птицы, все это время сидевшие на ветвях сакуры, испуганно взметнулись было в воздух, но в то же мгновение вернулись обратно, чтобы своим присутствием почтить деяния двух героев.

Солнце взошло.