Жил-был Красный Заяц - в темном, глухом лесу, похожем на черный питерский переулок. Красный Заяц искал свои недомогания и, каждый раз находя их вновь и вновь, вешал в виде маленьких драконообразных гирлянд на свой крохотный подоконник. И все его спрашивали:
- Заяц, почему ты вешаешь свои недомогания? Ведь это так... неоптимистично.
На что Заяц всегда возмущался:
- Знаете ли, - говорил он, - с вашей позиции все кажется крайне оскверненным, не имеющим никакой смысловой нагрузки. Но на самом деле все мои немощи есть великие превосходства. Просто вы не узреваете этого.
И в такие моменты Зайцу хотелось только одного...
А хотелось Зайцу выйти на большой, ничем не засоренный луг - луг безмятежности и бесконечного вселенского спокойствия, и раствориться в алом закате маковой россыпи, купаться в ней, любить каждой клеточкой эти превосходные моменты летнего блаженства, которые дарует ему сейчас природа... Но сейчас она ему ничего не даровала. Она даровала ему просто очередное подъездное вечернее недомогание. И казалось бы: вот он тупик, вот этот когнитивный диссонанс, вот точка спайки мыслей, которая никогда не сможет быть развернута!
Но Заяц не отчаивался. Он рисовал свои портреты и вешал между гирляндами. Ему казалось, что каждый этот новый портрет отличается от предыдущего тем, что в красном шолохе красной шелковой ручки, соприкоснувшейся с бумажным белым, белоснежным полем, расцветает кровяная капля безмятежного мака.
И вот сидит такой Заяц посреди своей маленькой комнатки (точнее, подъезда), и вся его мыслительная деятельность остановлена. Нет больше границ и преград. Никто его не останавливает, не сковывает драконообразными цепями, не спрашивает. А портреты потихоньку начинают приобретать новые очертания: вырываются за бумажные границы, расцветают, заполняют собою все свободное пространство, превращаясь в безмятежное летнее поле...
А наутро он умер.